Непостоянные величины - Ханов Булат - Страница 53

Курсовые и диплом Роман писал по поэтике соцреализма, несмотря на то что прекрасное советское далеко никогда не влекло его, как не влек своей гармонией и стройностью «единственно правильный метод». По большому счету, Советский Союз представлялся как историческое прошлое, значительное как по длине, так и по степени влияния на культурный код страны. Что-то из этого прошлого вызывало гордость, а что-то – сожаление; ни первое, ни второе не следовало игнорировать и предавать забвению. Слово «совок» резало слух Романа, но он не променял бы свое время ни на брежневское, ни на хрущевское, ни на какое другое.

Причиной же выбора тематики для курсовых послужила личность научного руководителя. Алексей Семенович держался независимо в политических и эстетических суждениях, никогда никого не поносил и не растекался мыслью по древу. Преподаватель настороженно воспринимал постмодернизм в русском изводе и иногда позволял себе скептически покивать на засилье «нового» в ХХ веке.

– Новые левые, новые дикие, новая духовность, новая искренность, – перечислял Алексей Николаевич. – Подчеркнутая новизна наталкивает на подозрения. Неужели Пушкин не был нов? А Толстой? Тогда почему они не заостряли внимание на собственной исключительности? Может быть, потому что они не считали нужным убеждать остальных в величине своих замыслов?

Еженедельные встречи с Алексеем Семеновичем наполняли желанием трудиться на благо отечественной филологии. От преподавателя веяло методичностью, притом что педантизмом, в дурном смысле этого слова, профессор не страдал. Всегда безукоризненно одетый и выбритый, он обладал тонким юмором и следил за свежими течениями в гуманитаристике, несмотря на предпенсионный возраст и недоверие к очередным зубодробительным терминам или революционным методам, якобы открытым в гуманитаристике. Алексей Семенович четко указывал на недочеты в черновиках Романа и приносил ему интересные книги из своей библиотеки. Спокойствие и уверенность профессора словно упорядочивали мир. Мир Романа уж точно.

Что такое тревога, Роман уяснил в девятнадцать, когда ЕГЭ и прочие школьные прелести давно миновали. На лестничной площадке, в однушке напротив, поселился сосед. Он сменил шумную таджикскую ватагу, снимавшую квартиру целый год и перед отъездом угостившую Романа целым пакетом пирожков с зеленым луком и яйцом. Новый жилец, сухопарый тип с обтянутым желтой кожей черепом, регулярно курил в майке и трико у лифта и стряхивал пепел в баночку из-под шпрот. От типа несло табаком и рыбой. Сталкиваясь с ним, Роман отводил взгляд и прошмыгивал мимо по лестнице.

Однажды в спину ему донеслось.

– Эй, а поздороваться?

Тон был ровный, с едва уловимым оттенком недовольства. Роман обернулся и сконфуженно вымолвил:

– Здравствуйте.

– Салют. Помоги подняться, ноги затекли.

Роман сделал робкий шаг и протянул руку, чтобы сосед встал.

– Спасибо. Меня Саня зовут.

– Р-роман. Рома.

– Хорошее имя. Почему не на лифте?

– Это… Шестой этаж ведь всего. Вместо зарядки.

– Ну, бывай, спортсмен. Заходи, если что, не стесняйся. Я тут живу.

С колотившимся сердцем Роман рванул вниз по ступеням, ругая себя за торопливость и нервозность. За короткий диалог он успел отметить две вещи. Во-первых, Саня – зэк. Всамделишный, с короткими волосами, с хрипотцой в голосе, с наколкой Богоматери на плече. Во-вторых, у соседа липкие ладони и крючковатые пальцы. Ощущения при пожатии – как клешней цепляет.

Через день, отправляясь с папой за стройматериалами для балкона, Роман снова наткнулся на дымящего Саню. Жилец бодро поприветствовал соседей, на что папа бросил через плечо усеченное «здрасте» и устремился к лестнице. Романа озадачила отцовская поспешность. Успешный инженер-приборостроитель, крепкий мужик, берущий первые места по лыжам и по армрестлингу на заводских соревнованиях – и проскакивает мимо доходяги, лишь бы быстрее. Казалось, хрупкий скелет Сани и его кожу разделяла лишь тонкая прослойка ссохшегося мяса, а плечо можно было запросто обхватить двумя пальцами – большим и указательным. Никаких мышц.

И тем не менее папа поспешил.

Каждую неделю Роман два-три раза сталкивался с соседом и пожимал ему клешню, по-прежнему холодную и липкую. Судя по всему, Саня нигде не работал. Оставалось загадкой, где он берет деньги – на съемную квартиру, на еду, на табак, наконец. Во всяком случае, Роман не видел, чтобы кто-нибудь соседа навещал. Саня упорно приглашал в гости, на что студент вежливо отнекивался.

Однажды Роман вернулся с пар в полдень. Преподаватель по философии заболел и отпустил с лекции весь поток. Сосед как раз докуривал сигарету, когда Роман вышел из лифта.

– О, друган! Здорово! Давай чай пить.

Расслабленный Роман не сразу нашелся.

– У меня уроки, – вяло возразил он.

– Так у тебя целый день впереди. Давай, только на чашку. У меня и халва есть.

Роман притворился, будто халва стала решающим аргументом.

Саня провел гостя на кухню и усадил за стол с потертой клеенкой. Пока кипятился чайник, Саня нарезал хлеба с полукопченой колбасой и наполнил халвой вазочку. Впечатление от чистой кухни портили лишь синее ведро, полное картофельных очисток, рыбьих скелетов, чайных пакетиков и прочего мусора, да стойкий рыбный запах, как в захудалом магазинчике разливного пива.

– Сахар? – Сосед занес ложечку с песком над чашкой Романа.

– Две ложки. Спасибо.

Саня демонстрировал образцовое воспитание, давая фору многим студентам-гуманитариям, не говоря уж о хамах в метро. Бывший зэк не сыпал феней, не матерился, избегал грубости за километр, не лез с неуместными вопросами. Единственное, в чем его можно было упрекнуть, так это в фамильярности. Он наделил гостя обращением «Ромашка», пояснив, что так звали друга из далекого детства.

– Ромашка, ты бывал в Сибири?

– Нет.

– А я бывал. В Новосибе, в Иркутске. Хорошие места. Если хочешь узнать Россию, обязательно поезжай туда. Еще в Читу. В Читаго, как говорили лет пятнадцать назад.

Роман испугался, что сосед ударится в криминальные воспоминания, но обошлось. Вместо этого Саня поинтересовался, где студент учится и нравится ли ему в университете.

– Учеба – это полезное занятие. Важно только не ошибиться с выбором: чему учиться, где и как. Я вот ошибся.

Роман украдкой посматривал на наколки. Кроме мастерски выведенной Богородицы на плече присутствовали еще и перстни на обеих руках и скопление точек над правым большим пальцем. Вероятно, майка и трико скрывали и остальные татуировки.

– Главное – не относись ни к кому свысока, – посоветовал Саня. – Допустим, человек не похож на тебя. Подозрительный. Не думай о нем заведомо плохо. Бог ведь заносчивых не любит. У каждого свои привычки и каждый заслуживает справедливости.

На прощанье бывший зэк дружелюбно предложил махнуть по стопке. Роман сказал, что не пьет.

– Ты ж спортсмен, верно. – Саня улыбнулся. – Запамятовал.

Прошел не один месяц, прежде чем Роман понял, что так сосед прощупывал почву. Саня всегда ставил себя выше других и толковал справедливость на свой, арестантский лад.

В следующий раз Роман посетил соседа после экзамена по зарубежному романтизму, сданного на отлично. Саня расспросил, какой попался билет, и радостный студент рассказал ему о «Чайльд-Гарольде» и мистических новеллах По. Саня уточнял и уточнял, пока не вынес вердикт.

– Это все ничто по сравнению с Библией.

– Разные книги по-своему важны, – сказал Роман. – Байрон и Эдгар По сильно повлияли на литературу и много дали читателям. Безусловно, я никоим образом не умаляю достоинств Библии.

– Не знаю, правда ли Гарольд такой смелый и отважный, – сказал Саня, – но твой Эдгар – это точно мутный фраер. Шугается призраков и мертвецов, упивается прямо своей больной фантазией. Не мертвые страшны, а живые. Посадить бы твоего Эдгара в хату или в карцер.

Чтобы реабилитировать американского классика, расплатившегося жизнью за «больную фантазию», Роман пересказал фабулу новеллы «Колодец и маятник».