Непостоянные величины - Ханов Булат - Страница 20

– На надомном? Мне к нему нужно ходить?

– На домашнем. К надомникам приходят учителя. А Макарычев должен приходить сам, брать задание и приносить.

– И когда мне ждать Макарычева? – поинтересовался Роман.

– Сложно сказать. Он не любит школу.

Позже Ирина Ивановна объяснила, что есть еще два товарища на домашнем обучении, помимо Макарычева, и они прикреплены к 6 «Б» и к 7 «А». Из-за ненадлежащего поведения и неуспеваемости они отделены от других детей. Задача школы – выпустить их.

– За четверть у Макарычева должно появиться шесть оценок по русскому и шесть по литературе. Пропуски не пишите, двойки не ставьте.

– Если он не придет за заданиями, как ему набирать оценки? – спросил Роман, памятуя о словах татарки.

Ирина Ивановна наставила на него пристальный взгляд из-под очков.

– Всех надомников требуется выпустить. Оставить их на второй год мы не можем. Тому же Макарычеву шестнадцать лет.

Картина вырисовывалась похлеще, чем у Хеллера. Если в «Поправке-22» регулярно увеличивали норму вылетов, то в школе всеми силами открещивались от летчиков, приписывая им несуществующие заслуги. По идее, в восемнадцать Макарычев переведется в восьмой класс и его призовут в армию. А что затем? Вернется, чтобы закончить девятый и сдать экзамены? Главное, что ни Роман, ни Ирина Ивановна, ни Марат Тулпарович за абсурд не отвечали. Заложники системы, что с них взять.

Изумительно, оказывается, есть и такие фрукты, кому Хидиятуллин может подать пример по части успеваемости и дисциплины. Дилемма для ангелов, которые с кончиной века будут отделять злых от праведных.

В субботу, как и известил заранее директор, для учителей школы в РОНО организовали поездку на остров-град Свияжск. После шестого урока все погрузились в большой синий автобус, и усатый водитель в кепке включил «Авторадио» и завел мотор.

Среди пассажиров Роман не видел Максима Максимыча и Андрюху, хотя утром обменялся приветствиями с обоими. На коленях учительницы по физике играл в телефон ее сынишка в кепке сочного апельсинового цвета. Когда мальчишка вертел головой, он будто пытался смахнуть огонь. Учителей сопровождал еще молодой батюшка в черной рясе с внушительным позолоченным крестом на груди. Чертами лица священник напоминал Каллена Бохэннона из сериала «Ад на колесах». Роман мрачно настраивался всю дорогу внимать наставлениям о законе и благодати, однако батюшка удивил. Он вполголоса беседовал с Анастасией Олеговной и свой исключительный статус не демонстрировал.

Несмотря на середину сентября, дни стояли безоблачные и по-летнему жаркие. Как подметил классик, как бы хрустальные. Распахнутое синее небо услужливо предоставляло иллюзию простора и точно нашептывало бросить все и стремглав бежать на юг, цепляясь за хвост растраченного лета.

Тепло и солнце предсказуемо вызвали у учителей шутки, что погоду будто подали по заказу. Роман занял место в конце салона, рядом с Вадимом, молодым учителем английского. Сосед рассказал о двоюродной сестре, занимавшейся конным спортом и получившей награду из рук президента Татарстана. Ближе к финалу истории Романа приморило, да и Вадим клевал носом. Почти у Свияжска их разбудили смеющиеся завучи, Ирина Ивановна и Рузана Гаязовна, сфотографировавшие спящих на смартфон. На экране Роман, скрестивший руки на груди, прижался виском к оконному стеклу.

Батюшка зарекомендовал себя отменным проводником. С пути группа не сбилась ни разу. Священник угадывал, когда лучше поведать что-нибудь об истории острова или о его достопримечательностях, а когда уместнее помолчать. Как только на пути повстречалась хромая корова с обломанным правым рогом, щипавшая жухлую траву у плетня, батюшка безбоязненно похлопал ее по черному боку с проплешинами и произнес тихо, глядя в грустные, неприкаянные глаза:

– Не напрасны страдания твои, коровка. Воздастся тебе стократ за безропотную ношу. Настанут времена, когда и человеку, и зверю всякому только радость на земле останется.

Из разрозненных сведений Роман выяснил, что Свияжск основал Иван Грозный как аванпост перед решающей битвой за Казань. Град славился храмами и монастырями, выстроенными без единого гвоздя. Здесь же в 1918 году учинил тенденциозную расправу Троцкий, казнив каждого десятого красноармейца за неудачную попытку отбить Казань у Каппеля. Позже советская власть использовала храмы и монастыри по партийному усмотрению, организовав на острове концентрационный лагерь НКВД и колонию для малолеток. А в постсоветские годы татарстанское руководство привлекло инвесторов, каковым вменялось в обязанность восстановить и реставрировать архитектурные памятники, придать острову хитовый туристический облик и возвести дамбу, что соединит Свияжск с материком.

– Места здесь особенные, целебные. На благие думы наводят. Когда у вас тревога на душе и боль сердечная донимает, вы приезжайте сюда в одиночестве. Необязательно даже в храм идти и свечку ставить. Погуляйте, посидите на берегу. И смятение отступит.

Священник выражался необычно, по-старинному, что ли. Тем не менее его лишенная интонационной вычурности речь была проникнута естественной простотой, будто иначе батюшка и не умел разговаривать. Мальчик в апельсиновой кепке – и тот заинтересованно слушал.

На обратной дороге в хвосте салона образовалось подобие застолья – без стола, зато с выпивкой и закуской. Участвовали завучи, информатик Артур Станиславович и Вадим. Ирина Ивановна извлекла из сумки бутылку и разлила теплую водку по стопкам и стаканам. Сметливая Рузана Гаязовна вытащила припасенную курицу и нарезанный бородинский хлеб. Жир гнойного цвета стекал с курицы на бумагу. Глядя на обтянутые обгоревшей пупырчатой кожей крылышки и бедрышки, Роман почувствовал, что его вырвет, если он притронется к ним. От водки и закуски он вежливо отказался, взяв лишь огурец, которыми Артур Станиславович разжился у бабок на Свияжске. Зазвучали тосты.

– Молодой специалист не хочет вливаться в коллектив, – пошутила раскрасневшаяся Ирина Ивановна, и завучи засмеялись.

– Изжога мучает, – сказал Роман. – Зря свечку не поставил.

Батюшка в другом конце салона делал вид, что не замечает пирушку.

Высокоградусное доверие

Слово «общение» относилось к разряду наиболее нелюбимых у Романа. Он усвоил, что понимали под общением многие из тех, кто желал поговорить. Они хватались за любой повод рассказать о себе, изложить свои воззрения на жизнь, приплести к повествованию родных, друзей, знакомых. Едва ли кого-то волновал тот факт, что слова «общение» и «общий» однокоренные. В воображаемой идеальной коммуникации собеседники искали общие темы и сближались в ходе диалога. На деле приходилось выслушивать проникновенные пассажи о братьях-сестрах и друзьях из условного Омска, об очередном взятом титуле в «Про Эволюшн Соккер», о космических скидках на «АлиЭкспресс», о бессонной ночи перед зачетом. Роману словно вручали несвежее белье, а затем удивлялись, почему он не примеряет его и не загорается восторгом.

Разумеется, Роман не бросил попыток найти друга, с которым установится взаимная откровенность и какой с легкостью и радостью поддержит разговор о свежем альбоме «Мэник Стрит Причерз» или о пятнах на Луне, о деконструктивных практиках или о стоптанных кедах. Если бы надежда найти общий язык хоть с кем-нибудь пропала в двадцать два, то в этом читался бы серьезный намек на патологию.

Переезд в Казань усложнил и без того почти бесперспективные поиски идеальной коммуникации. Тяжело предугадать, как отреагировали бы Максим Максимыч или Вадим на признание, что Роман виновен в трагедии. Он почти самозванец: притворяется славным малым, не будучи таковым. Самозванцев на Руси искони не привечали хлебом и солью. Пока объяснишься, навлечешь на себя тысячу подозрений. Проще оставаться загадочным москвичом. И лжи в том никакой.

С таким убеждением Роман выдвинулся в центр города. Поза льва избавила от проблем с горлом, поэтому рейду по пабам ничто не препятствовало. Хотелось выломиться из привычного маршрута от школы до дома на Красной Позиции, иначе Роман рисковал прикипеть ко всему заурядному, как жители улиц Пугачевская и Хороводная. Сам не заметишь, как полюбишь сериалы на СТС и обзаведешься фразами вроде «А голову ты не забыл?» и «Расскажи всем, вместе посмеемся».