Ювелиръ. 1807 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 14

— Как… — только и смог выдохнуть он.

— Вот так и будем работать, — сказал я. — Каждую деталь будем проверять вот так.

С этого момента началась настоящая тяжелая, изнурительная работа, полная споров, зато совместная. Я учил их точности, они учили меня хитростям работы с металлом, которые знали с детства.

К концу второй недели мастерская была готова. И она была великолепна. Идеально ровный, массивный дубовый верстак. Компактная эффективная муфельная печь. И в центре, на отдельном постаменте, стояла моя жемчужина, мой гранильный станок. Он выглядел странно, непривычно для этого времени. Но я знал, что это — машина из будущего, рожденная из моих знаний и их мозолистых, умелых рук.

Мастерская была готова. Она была совершенна. Идеальное пространство, идеальные инструменты. Моя кузница и лаборатория. В центре, на новом дубовом верстаке, лежал открытый ларец. Дикий, необузданный кусок малахита и горсть мутных алмазов смотрели на меня, словно насмехаясь. Все было готово для создания шедевра. Не было только одного. Решения.

Я начал с материала. Это был подход инженера, а не художника. Прежде чем решать, что делать, нужно было понять, из чего это можно сделать. Я взял небольшой, отдельный кусок малахита, который лежал в ларце для проб, и закрепил его, чтобы попробовать распилить. Результат был удручающим. Камень крошился, а уникальный концентрический рисунок на срезе превращался в невнятную зеленую кашу. Я попробовал резать его под другим углом — тот же эффект.

Затем я взялся за алмазы. Я закрепил один из самых мутных камней на своем новом станке. Несколько часов кропотливой работы. Я снял его и поднес к лупе. Да, я придал ему форму, создал грани. Но камень не играл. Внутренние дефекты, «облака» и трещинки, гасили свет, превращая потенциальный бриллиант в тусклый кусок стекла.

Я был в технологическом тупике. Я мог, конечно, вырезать из малахита какую-нибудь простую фигурку, выбрав самый прочный участок. Мог выбрать пару самых чистых алмазов и огранить их. Но это было бы… ремеслом. Халтурой. Это было бы уровнем Поликарпова, просто выполненным более аккуратно. А от меня ждали чуда.

Оболенский заходил каждый день. Он видел, что я работаю с материалом, но не видел эскизов, не видел идеи. Его нетерпение росло. На седьмой день он пришел не один. Он принес с собой бархатный футляр.

— Вот, — сказал он, открывая его. — Для вдохновения. Работа месье Дюваля. Подарок графа Зубова своей пассии.

Внутри лежала брошь. Огромный, безупречно чистый бриллиант, окруженный гирляндой из более мелких камней. Работа была технически совершенной. И абсолютно бездушной. Это была демонстрация денег. Крик: «Смотрите, какой я богатый!».

— Вот что сейчас нравится двору, — с легкой иронией сказал Оболенский. — Просто, дорого и глупо. Но если у тебя нет идей получше, придется дарить что-то подобное. И тогда мы оба будем выглядеть идиотами. Понимаешь?

Я прекрасно его понимал. Он не угрожал, ставил меня перед фактом, показал мне уровень «конкуренции» и ту пошлость, которую я должен был превзойти.

Он ушел, а я остался один, раздавленный тяжестью своего бессилия. Я в отчаянии обвел взглядом свою идеальную мастерскую. Мой взгляд скользнул по верстаку, по испорченным образцам малахита и тусклому алмазу. Затем — на книги, которые я заставил его достать для меня. Биографии, история царствования… Я взял том, посвященный делам вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, и начал машинально его листать.

Я читал о ее реальной жизни. Распорядок дня. «6 утра — подъем. 7 утра — молитва и работа с личными бумагами в кабинете. 9 утра — прием докладчиков по Ведомству учреждений…». Я читал о Смольном институте, о Воспитательном доме, о десятках больниц и приютов, которыми она управляла. Управляла лично, вникая в каждую смету и отчет.

И в этот момент меня осенило.

Я все это время пытался решить не ту задачу. Я пытался создать украшение для женщины. Но она была не просто женщиной. Она была правительницей. Администратором. Ее жизнь проходила за рабочим столом. Ее настоящие драгоценности — это ее проекты, ее учреждения, ее «дети».

Мой взгляд упал на чертежи моих собственных станков. А что является «инструментом» для императрицы? Перо. Чернила. Бумага.

Идея! Не украшение для женщины, а инструмент для правительницы.

В моей голове словно что-то щелкнуло. Все части головоломки встали на свои места. Письменный прибор! Строгий, практичный, но при этом — абсолютное произведение искусства. Вещь, которая будет лежать на ее рабочем столе. Вещь, которую она будет видеть и трогать каждый день. Вещь, которая будет говорить об уважении к ее труду. Это было идеальное попадание.

Я схватил уголек и чистый лист бумаги. Руки больше не дрожали. Я точно знал, что нужно делать.

Идея была смелая, дерзкая, но пока еще — абстрактная. Теперь ее нужно было облечь в плоть и кровь, увязать с теми материалами, что лежали передо мной в ларце. Я снова почувствовал себя в своей стихии. Творческие муки кончились, началась работа инженера-аналитика. Я должен был провести полную деконструкцию задачи, понять свойства и потенциал каждого компонента.

Я начал с главного — с малахита. Я начал его изучать. Я тщательно очистил его от каменной крошки, промыл водой. Затем смочил поверхность, и камень мгновенно откликнулся, показав свою истинную душу. Узоры стали ярче, глубже. Я взял свою лупу. Час за часом я ползал по поверхности этого зеленого мира, как исследователь по неизведанному континенту. Я искал слабости. Микротрещины, каверны, участки с неоднородной структурой. Я наносил их на бумагу, составляя подробную геологическую карту камня.

Главным сокровищем этого куска был его узор. Несколько концентрических кругов, знаменитый «павлиний глаз», редкой красоты и чистоты. Именно он и был главной проблемой. Я сделал несколько эскизов, пытаясь «вписать» в камень объемный предмет — чернильницу, подставку. Каждый раз получалось одно и то же: чтобы получить нужную форму, приходилось жертвовать девятью десятыми уникального рисунка. Это было варварством.

Я отложил малахит и взялся за алмазы. Высыпал их на лист белой бумаги. Жалкое зрелище. Горсть мелких, мутных уральских «стекляшек». Снова за работу взялась моя лупа. Я перебирал камни один за другим, как хирург, изучающий рентгеновские снимки. Я всматривался в мутную глубину каждого кристалла, находя ту единственную точку, тот крошечный, но безупречно чистый участок, который можно было спасти. Я откладывал в сторону безнадежные камни и помечал те, у которых был потенциал.

Прошло несколько часов. Передо мной лежали две карты: карта узоров малахита и карта «сердец» алмазов. И ясное понимание двух проблем. Первая: я не могу резать малахит объемно, это убьет рисунок. Вторая: я не могу использовать алмазы как центральные элементы украшения, они слишком мелки. Они могут быть лишь точками, искрами света.

Я откинулся на спинку стула. Стандартные подходы не работали. Нужно было решение, которое объединит слабости материалов и превратит их в силу. Решение, которое покажет всю красоту малахита, не разрушая его, и использует алмазы не как украшение, а как… свет. Как символ.

Я снова посмотрел на карту узоров малахита. Эти плавные, концентрические линии… Их нельзя было прерывать. Их нужно было показать целиком. Как? В голове всплыли обрывки знаний о работах уральских мастеров, которые я изучал в прошлой жизни. Они пытались облицовывать шкатулки малахитом. Но швы у них были грубые, а пластины толстые. Халтура. А что, если… что, если не просто облицевывать, а создать иллюзию монолита? Что, если резать камень не поперек, а вдоль, на тончайшие пластины, почти как шпон? И затем, как искусный паркетчик, одеть в эти пластины серебряную основу, подгоняя узор так, чтобы он казался единым и непрерывным?

«Русская мозаика». Но не та, примитивная, что была известна здесь. А доведенная до совершенства.

Идея потянула за собой следующую. Алмазы. Что самое важное в делах Императрицы? Что является ее настоящим сокровищем? Ее благотворительные проекты. Воспитательный дом. Смольный институт. Я лихорадочно начал делать наброски. Я выложу из этих крошечных, очищенных от грязи алмазных искр не ее вензель, а гербы этих заведений! Это будет признание ее истинных заслуг. Подарок, который скажет: «Я ценю ваши дела».