Да не судимы будете (СИ) - Черемис Игорь - Страница 24

Это всё было не то. Все, кого перечислила Татьяна, были давно известны как друзья Высоцкого, и в моем времени о них знали все, кто интересовался его жизнью. Как и актеры с Таганки, эти люди не были против советской власти. Они могли позволить себе легкую кухонную антисоветчину, кричать со сцены про Данию, в которой всё прогнило, но при этом с удовольствием пользовались всеми благами и возможностями, которые им предоставлял Советский Союз. Кто-то действительно опередил своё время — как Туманов; но он был единственным, кто оказался способен согнуть бывших зеков и заставить их работать не за страх, а за совесть. Любой другой просто не справился бы — или же пришлось бы воссоздавать ГУЛАГ, чтобы эти артели из бывших заключенных могли бы работать и приносить стране столь нужное ей золото, ради которого власти готовы были закрывать глаза на любую побочную деятельность этого протопредпринимателя.

Тоже и с «Костей», то есть с Мустафиди — талантливый инженер, работает в закрытом НИИ, со своей работой справляется. Ну а то, что он возится с Высоцким, записывает его песни, а потом распространяет пленки по стране — невинная блажь, которая позволяет этому человеку не слишком думать о деньгах и прочих благах. Поэтому пусть он даже утащит с работы десяток секретных тиристоров — СССР не обеднеет, зато на зарплате можно сэкономить.

Говорухина трогать вообще смысла нет. Тот в политику не лезет, снимает фильмы, которые народ даже смотрит. Сейчас мотается по стране, делает экранизацию «Робинзона Крузо» с Куравлевым, должно получиться забавно. Это я знал, что в перестройку режиссер громко заявит, что «Так жить нельзя», а потом популяризует фразу «Россия, которую мы потеряли», имея в виду имперские времена. Но до той перестройки ещё дожить надо, а после Говорухин снял свои розовые очки и даже в Думе работал на благо партии и народа — другой партии и другого народа, конечно, но работал. [2]

В общем, с этой точки зрения Высоцкий вроде чист, как стеклышко. Но я читал в своем будущем, что он почему-то сильно ненавидел Сталина, и эта ненависть не могла быть его личным чувством — кто-то ему её внушил, причем очень качественно. Но среди тех знакомых Высоцкого, что назвала Татьяна, такого прожженного антисоветчика не было.

Если только…

— Таня, а ты же с Влади не пересекалась? — спросил я.

— Нет, конечно, — она недоуменно посмотрела на меня. — Но там забавно было. Высоцкий сначала её от меня прятал, а потом — меня от неё. Хотя что я говорю… ничего забавного, конечно, не было… На комедию вовсе не похоже.

— Не похоже, — согласился я.

* * *

Коммунистические партии капиталистических стран всегда были вещью в себе. Советский Союз долго финансировал их в ущерб своим интересам, надеясь на ту самую мировую революцию, пожар которой обещал раздуть Маяковский. В будущем я читал какое-то исследование, в котором говорилось, что компартия США, например, чуть ли не целиком состояла из агентов ФБР — и фактически СССР давал деньги на работу против себя. Ещё у меня в памяти засела история про каких-то английских актеров, достаточно известных, которые тоже считались коммунистами, но в реальности были сторонниками Четвертого Интернационала и непосредственно Троцкого. [3]

Несмотря на то, что при Сталине этого Троцкого санкционировали ледорубом по голове, его идеи оказались чрезвычайно живучи — кто-то даже был уверен, что скрытым троцкистом, удачно избежавшим репрессий тридцатых, был и Хрущев, из-за чего у нас и случилось развенчание культа личности. Правда, я сомневался в этой теории, но уж больно много дел наворотил этот деятель — Молотов прав, тот был словно Мидас наоборот, всё превращал в дерьмо. Даже разоблачение культа личности провел так, что лучше бы не проводил.

Что касается Влади, то она была видной французской коммунисткой, именно поэтому часто приезжала в СССР, да и её брак с Высоцким власти разрешили не в последнюю очередь из-за её убеждений. Но компартия Франции не рвалась устраивать социалистическую революцию, свергать власть капиталистов и буржуев, местные коммунисты неплохо жили и так. СССР для них, кстати, не был непререкаемым авторитетом, на чем настаивали Брежнев и компания. К тому же не так давно, как раз в шестьдесят восьмом, в Париже бунтовали не коммунисты, а настоящие леваки, чьим кумиром почему-то был китайский Мао, который, правда, точно троцкистом не был, это верный сталинист самого прожженного толка. В общем, сумбур в головах французов в те годы стоял знатный.

— А когда они познакомились? — спросил я. — Не помнишь год?

Сам я, разумеется, не помнил. Память «моего» Орехова немного помогала, но он путал 1968 и 1969. Ну а в 1970-м Высоцкий и Влади уже оформили свои отношения.

— В шестьдесят седьмом, — без паузы выдала Татьяна. — В июле, она на кинофестиваль приехала, и её к нам привели, «Пугачева» смотреть. Я тогда в отпуске была… Ну а потом и начались прятки — как она приезжает, Высоцкий от меня сбегал. Причины разные выдумывал — то к детям, то к маме, то к друзьям срочно надо. Неприятно сейчас это вспоминать, такая дура была… А ведь девчонки в театре предупреждали!

Она расплакалась, и мне снова пришлось её утешать. Делал я это молча — просто не знал, что можно сказать после этой истории. Но для меня стало чуть понятнее, что, скорее всего, именно Влади как-то повлияла на мировоззрение Высоцкого. До встречи с французской актрисой он ничем не выделялся из других актеров средней руки — ни высказываниями, ни поведением. Я даже пожалел, что не стал в своё время читать книгу Влади о Высоцком — мне эта тема никогда не была близка, а по работе таких задач передо мной никто не ставил.

Правда, теперь я ещё сильнее осознавал, что Высоцкий, как и все актеры, был человеком с пластичной психикой, но воздействовать на эту психику надо было исподволь, на протяжении долгого времени — так действовал Любимов, так действовала и Влади, и именно у них получилось вылепить из него то, что им было нужно. Остальные женщины Высоцкого — в том числе и Татьяна — совершали одну и ту же ошибку: добившись желаемого, они успокаивались и просто плыли по воле волн, позволяя другим людям жужжать ему в уши и проповедовать совсем другие ценности, далекие от семейных.

Рассказывать Татьяне о своих мыслях я благоразумно не стал, да и просто не успел. Требовательно затрезвонил телефон, я вышел в прихожую, поднял трубку и чуть похолодел, когда узнал голос человека, который мягко пожелал мне доброго вечера. Это был генерал Бобков.

* * *

— Добрый вечер, Филипп Денисович, — ответил я. — Что-то случилось?

Мы с Бобковым работали вместе уже три недели, и он ни разу не позвонил мне домой. Это, конечно, ничего не значило — полковник Денисов тоже не злоупотреблял таким способом связи, но в случае необходимости пользовался им без колебаний. Возможно, раньше я был генералу просто не нужен — в конце концов, он мог просто не знать, что со мной делать. Ведь формально ему прислали какую-то темную лошадку, офицера из Москвы, которого почему-то выделил сам Андропов, и это могла быть как помощь в укреплении Пятого управления, так и нечто прямо противоположное.

Бобков в качестве начальника мне в целом понравился. До этого я его почти не знал, только общие сведения, без подробностей, хотя пару книжек за его авторством прочел — вряд ли он писал их сам, это было творчество литературного негра, но фамилию свою на обложку Бобков всё же поставил. Книги были любопытными, многие идеи относительно КГБ, которые я озвучивал Якиру или Морозову, я взял оттуда. Но именно что любопытными, не более — посвящать посторонних во внутреннюю кухню Комитета товарищ Бобков не стал и после распада СССР, что было в целом мудрым поступком.