Фортуна Флетчера (ЛП) - Дрейк Джон - Страница 54

— Орудия правого борта! — скомандовал я своему расчету и увидел, как сержант Арнольд кричит своим морпехам, чтобы они перебегали к правому фальшборту. Он был хорошим офицером, спокойным и рассудительным под огнем, и полностью контролировал своих людей.

Так мы и перебежали через палубу. А снизу я услышал, как готовят орудия главной палубы. Также я увидел два наших восемнадцатифунтовых орудия левого борта, сваленных в кучу снаряжения, а под ними — мертвых людей. Мы были не так уж и нетронуты, как я думал. Затем… Бух-бух! И та же история повторилась, когда выстрелили погонные орудия второго лягушатника. Ядра проревели сквозь наш такелаж, и сверху раздался треск. Люди вскинули головы, чтобы увидеть повреждения. Клочок разорванного паруса и снастей отмечал место. Наша грот-стеньга была срублена под корень, и люди на марсе пытались убрать свисающий конец с его бесполезным парусом и реем. Сверкали топоры, и кричали люди.

— Не обращайте внимания! — крикнул лейтенант Сеймур с орудийной палубы. — Занимайтесь орудиями. Он входит в зону досягаемости.

Я посмотрел на второго француза, еще один фрегат, такой же прекрасный и большой, как и первый. При слабеющем ветре он едва полз к нам. «Таурус», так его звали. Но, если уж на то пошло, мы сближались слишком быстро. Мы бы прошли перед его носом слишком рано и на слишком большой дистанции для точного огня. Едва я об этом подумал, как раздался голос капитана Боллингтона.

— Брасопить фор-марсель и сбавить ход!

Люди бросились выполнять приказ, и наша скорость замедлилась ровно настолько, чтобы мы оказались в нужном месте в нужное время. Я снова склонился над своим орудием, чтобы прицелиться. Мы были готовы дать им продольный залп с носа. Но так и не дали.

— Черт бы побрал их глаза! — сказала Кейт Бут. — Смотри, они делают поворот!

И действительно, «Таурус» медленно уваливался под ветер, чтобы направить на нас свой бортовой залп. Его капитан достаточно знал свое дело, чтобы избежать угрозы продольного огня, и маневрировал для дуэли борт к борту. Это был разумный ход с его стороны. У него был корабль побольше, с более толстыми бортами, чтобы выдерживать ядра. У него было двадцать орудий главной батареи против наших шестнадцати. И у него были восемнадцатифунтовые орудия, французской меры, которые метали ядро весом почти в двадцать английских фунтов.

Но он немного опоздал, и снова «Фиандра» содрогнулась от канонады своих орудий. Канониры навели прицел и выстрелили двойными ядрами по врагу, который едва успел повернуться на четверть. Моя карронада ничего не могла сделать. Я все еще был вне зоны досягаемости, и, в любом случае, меня ослепили удушливые облака порохового дыма, озаренные оранжевым светом выстрелов. Я оглянулся и мельком увидел орудия нашей главной палубы, скачущие, как живые, среди своих полуголых расчетов со всеми инструментами их ремесла: банниками, ведрами, талями и кранцами для ядер. На квартердеке капитан Боллингтон был в восторге и криками подбадривал своих людей.

Я повернулся обратно к своему орудию и поискал цель, но из-за дыма ничего не было видно. И тут, в одно мгновение, произошло нечто, чего ни один человеческий глаз не видел до эпохи пороха. В пятидесяти ярдах от нас стена пламени вырвалась с «Тауруса», когда он дал свой бортовой залп одновременным ревом. Инстинктивно я пригнулся, когда ядра нас настигли, и в этот момент мой взгляд скользнул по спинам Кейт и моих канониров, чтобы увидеть самое ужасное. В нескольких шагах стоял ряд морпехов, готовых с мушкетами. Быстрее мысли, ядро прошло сквозь них с глубоким, быстрым «ВУМ!». Казалось бы, без всякой причины, трое мужчин взорвались передо мной с отвратительным «шмяк-шмяк», похожим на шлепки какой-то чудовищной рыбы о плиту. Кровь и плоть разлетелись повсюду, и палуба стала скользкой от них. Чей-то торс, обмякший и оторванный, покатился к моим ногам, а за ним тянулись легкие и трахея. Лицо потеряло свой живой цвет и уставилось на меня восково-желтым. Это был сержант Арнольд. Автоматически я схватил это нечто и швырнул за борт. И самая жуткая часть, которая осталась в моей памяти, — это отсутствие веса в этом выпотрошенном куске человека, который казался мне целым, потому что я его знал.

Остальные морпехи были сильно потрясены, но они последовали моему примеру и очистили бак от разбросанных останков своих товарищей. В тот миг я осознал ценность этой практики. Ничего хорошего не выйдет, если смотреть на такие вещи. Я понял, что морпехи ждут от меня приказа. Их капрал тоже был мертв.

— Ты! — сказал я ближайшему «красному мундиру».

— Есть, сэр! — ответил он, не задумываясь.

— Возьми своих людей, — сказал я, — ты произведен в капралы и назначен главным.

— Есть, сэр! — и он даже отдал мне честь мушкетом, прежде чем приняться за дело, крича на остальных и указывая цели сквозь дым.

Мгла достаточно рассеялась, чтобы стал виден «Таурус». В его корпусе были пробоины от ядер, а паруса повреждены, но не было и следа того опустошения, которое мы учинили на борту «Термидора». Он был в ярости боя, и зубы его были целы. Тем временем мое собственное орудие было в пределах досягаемости, и я выстрелил снова. И наша главная палуба тоже. «Фиандра» была окутана дымом, и мы все работали вслепую. Вы не представляете, сколько дыма извергает батарея орудий. Один-два залпа покрывают весь корабль плотным белым туманом.

В разгар нашей перезарядки раздался оглушительный рев орудий, когда выстрелил «Таурус». К моему ужасу, над головой раздался треск и хруст дерева, затем безумный хаос криков, и что-то с грохотом обрушилось на меня и впечатало в палубу. Что-то массивное и непреодолимо тяжелое. Оно распластало меня, вдавив нос в доски. Вокруг пахло парусиной и просмоленным канатом, и что-то жестоко давило мне на спину. Было трудно даже дышать, и человек послабее был бы задушен. Но я не слабак. Я чрезвычайно силен, и, могучим усилием, я смог выбраться из-под обломков фок-мачты, которая лежала со своими реями, вантами и парусами в ужасных руинах по всему баку.

Я, пошатываясь, поднялся на ноги и огляделся. Все шокирующе изменилось. В двадцати футах над палубой торчал сломанный обрубок мачты, как раздробленная конечность, там, где его срезало вражеское ядро. Хуже того, бесполезные паруса свисали за правый борт, волочась по морю и закрывая добрую четверть нашей батареи правого борта. Канониры не решались стрелять, боясь поджечь обломки и корабль заодно.

Должно быть, я был оглушен, потому что бесцельно шатался, пока не услышал голос.

— Флетчер! — крикнул он. — Сюда, парень!

И там был Уильямс с дюжиной людей, прорубавшихся топорами сквозь безумное нагромождение на баке.

— Ванты! — сказал он. — Рубите эти чертовы ванты!

Я огляделся и понял, к чему он клонит. Ущерб был невообразимый. Аккуратно убранный бак превратился в джунгли из упавшей парусины, вздымающихся реев и расколотого дерева, которые сдвигались и ворчали при каждом крене корабля. Уильямс и его люди поднялись по трапу левого борта и пытались добраться до вант левого борта, которые все еще были целы и привязывали обломки к кораблю. Их нужно было перерубить, чтобы у нас был хоть какой-то шанс на выживание.

Они не могли добраться до вант, но я подумал, что смогу, и я протиснулся и пробрался через обломки. Ванты были под ужасным напряжением, натянутые, как тетива лука, свисающей мачтой и безумно перекошенные через палубу, почти параллельно ей.

Добравшись до них, я выхватил свою абордажную саблю и со всей силы обрушился на толстые просмоленные канаты. Абордажная сабля была плохим инструментом для этой работы, тяжелый топор подошел бы лучше, но я рубил как одержимый, и канаты лопались один за другим с ужасающим треском. Последний канат лопнул, даже не успев я его коснуться. В тот же миг масса обломков содрогнулась, как при землетрясении, и отбросила меня в сторону, скрежеща и стеная, сползая за правый фальшборт. Она утащила за собой коечные сетки со всем их содержимым и, как нитки, порвала те немногие снасти, что еще держали мачту. Наконец, сам фор-штаг лопнул со звоном, похожим на дьявольское банджо, и исчез за бортом.