Фортуна Флетчера (ЛП) - Дрейк Джон - Страница 52

Я посмотрел на тех, кто был рядом со мной, на других людей у моего орудия, раздетых до пояса, как и я, с повязкой на лбу от пота.

Кейт посмотрела на меня снизу вверх, бледная как смерть, как всегда, и без выражения, которое я мог бы прочесть. Боцман смотрел на лягушатников, теребя губу и почесывая подбородок. Он бормотал и переминался с ноги на ногу.

— Начинается. Начинается, — говорил он.

Я вгляделся во врага. Они были не более чем в полумиле, шли под марселями. Один прекрасный большой фрегат шел впереди, а его товарищ — сразу за ним. Учитывая нашу и их скорость, я бы предположил, что мы сближаемся примерно на пять узлов. Но ветер стихал, и мы все двигались медленно. «Ледибёрд» шла в нашем кильватере, а «Бон Фам Иветт» медленно уходила в море. Пройдет совсем немного времени, прежде чем кто-то найдет дистанцию и начнет бойню.

Затем пара белых облаков вырвалась с носа головного француза, с двойными вспышками пламени и тяжелым «бух-бух», за которым последовал ужасный, знакомый вой приближающихся ядер. Я снова был под огнем.

28

Двое мужчин сидели в отдельном кабинете в «Королевском дубе», в Лонборо. На улице стоял прекрасный день, и из розового сада через открытые окна весело доносилось пение летних птиц. Но внутри комната была холодна от разрушенной дружбы. Натан Пенденнис пытался найти слова, которые растопили бы этот лед.

— Газеты сделали из вас героя, — сказал он, — вы видели репортажи?

— Нет, — ответил Эдвард Люси, — я последние десять дней провел в постели, здесь, в «Дубе», как вы знаете.

— Ах, — сказал Пенденнис, чувствуя себя так, словно он как-то бросил Люси перед лицом опасности. Он посмотрел на болезненное лицо, густо перевязанное над правым глазом, и почувствовал смущение. Эдвард Люси потерял отца и дом, и чуть не потерял зрение. Неделю после пожара его жизнь висела на волоске, и лишь в последние несколько дней врачи поняли, что он выживет. Сегодня, 30 июля, был первый день, когда Люси встал с постели. Пенденнис даже покраснел, вспомнив, как они расстались в Лондоне; его собственный высокомерный тон осуждения, а затем его собственная глупая оплошность, когда он сделал то же самое, что навлекло это осуждение на голову Эдварда Люси.

— Я приехал, как только смог, Эдвард, — сказал он, словно в оправдание. — Письмо вашего главного клерка дошло до меня в Полмут двадцать шестого, и я тут же выехал. — Он слабо улыбнулся. — Снова три ночи в дороге.

— Да, — ответил Люси.

Пенденнис порылся в кожаной сумке и протянул Люси несколько газетных вырезок.

— Посмотрите, Эдвард, — сказал он, — посмотрите, что о вас пишут. Это пришло с письмом вашего главного клерка. Моя жена и дочери плакали над ними. Они считают вас сущим сэром Галахадом.

Но Люси отвернулся.

— Нет, — сказал он, — это моя вина. Я навлек это на своего отца. Теперь он мертв, а половина Маркет-стрит сгорела дотла.

— Но вы вынесли его из огня, — возразил Пенденнис. — Он был еще жив, когда вы его вынесли. Он умер христианской смертью, в окружении друзей.

— И все же это моя вина, — настаивал Люси. — Я поступил дурно.

— Не более, чем я, — сказал Пенденнис, и оба мужчины опустили головы. Каждый страдал под совершенно непривычным бременем вины. И каждый скорбел о трагической утрате своего невинного, не знающего сомнений чувства морального превосходства над простым людом.

— Эдвард, — произнес наконец Пенденнис, — что бы мы ни сделали, что бы ни произошло между нами, мы должны действовать сообща. Во имя памяти вашего отца я предлагаю вам свою руку. Мы не можем позволить Койнвудам победить.

На мгновение Эдвард Люси не двигался. Затем он кивнул и взял руку Пенденниса. Они посмотрели друг другу в глаза. Каждый простил другого, что было относительно легко, и каждый простил себя, что было чрезвычайно трудно. В комнату тотчас же хлынул солнечный свет, и мужчинам стало легче говорить.

— Что-нибудь удалось спасти из огня? — спросил Пенденнис.

— Ничего, — ответил Люси, — все уничтожено.

Пенденнис мрачно кивнул.

— Без сомнения, это и была цель Койнвудов, когда они устроили пожар, — сказал он, — помешать нам в деле Флетчера. Что ж, по крайней мере, у нас есть моя копия завещания! Но что насчет этого молодого человека, Поттера? Ваш клерк сказал, у вас есть подозрения.

— Да, — сказал Люси, — всем нашим людям было строжайше приказано никогда не впускать Койнвудов, и входная дверь была заперта. И все же Виктор проник внутрь. Возможно, Поттер нас предал? Кто знает? Все, что от него нашли, — это кости.

— Да, — сказал Пенденнис. — А теперь, Эдвард, я должен вам кое-что сказать. Прошу, выслушайте меня до конца, прежде чем ответить. — Люси кивнул, и Пенденнис продолжил. — Эдвард, я видел руины конторы вашего отца. Сорокалетняя юридическая практика лежит в пепле. — Он вопросительно посмотрел на Люси. — Помещения были застрахованы?

— Да, — ответил Люси.

— Что ж, это хорошо, — сказал Пенденнис. — И все же сама практика остановилась, и вы, должно быть, задаетесь вопросом о своем будущем. — Люси пожал плечами. — В таком случае я предлагаю вам оставить вашего главного клерка спасать то, что можно спасти из практики, а самим вернуться со мной в Полмут. Климат там благоприятен для вашего выздоровления, а мне в моем деле нужны таланты, и…

— Нет, сэр! — сказал Люси. — У меня есть обязательства перед…

— Прошу вас, — сказал Пенденнис, — позвольте мне закончить. Это еще не все. — Он вздохнул и заерзал на стуле. — Эдвард, у меня пять дочерей, которые живут только ради новых платьев и балов. Но они считают вас героем, и, что до меня, вы можете выбрать любую из них. У меня нет сына, Эдвард. Вы понимаете, что я предлагаю?

Люси понял, и не был таким уж проклятым дураком, чтобы перед лицом такой блестящей возможности позволить своей гордости встать на пути. Он улыбнулся, и дело было решено.

— А теперь, — сказал Пенденнис, — к делу. Кто еще знает о Викторе Койнвуде?

— Только мистер Дэй, наш главный клерк, — ответил Люси. — Я рассказал ему в ночь пожара. Он знает все о деле Флетчера. — Люси сделал паузу и добавил: — И Дэй умеет держать язык за зубами.

Они посмотрели друг на друга, обменявшись невысказанными мыслями, и вся бодрость покинула Натана Пенденниса.

— Мистер Пенденнис, — сказал Люси, — так не может продолжаться. Мы оба боимся того, что эта женщина может о нас рассказать, но мы не можем позволить этому нас остановить.

Пенденнис вздохнул и уставился на свои ботинки. Оптимизм, владевший им несколько секунд назад, ужасно угас, и мышцы его живота скрутились в узел при мысли о том, что придется столкнуться с насмешками всех тех, чьим уважением он привык наслаждаться. И это в тот самый год, когда его наконец избрали лорд-мэром! Это был огромный барьер, который нужно было преодолеть, и Пенденнис дрогнул.

— Неужели нет другого пути? — пробормотал он. — Я надеялся, что все можно будет уладить по-тихому.

— Как? — спросил Люси. — Какой еще есть путь, кроме как через суд? Виктор Койнвуд должен ответить перед законом.

— Но сможем ли мы выиграть в суде? — спросил Пенденнис. — Это будет ваше слово против его. И она поклянется, что он был с ней в ночь пожара. Только представьте себе, какое впечатление эта женщина произведет на любого присяжного! Они поверят ей, даже если она скажет, что Виктор в ту ночь был на луне! Она не боится закона, иначе они бы бежали, а они все еще живут в Койнвуд-холле.