Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 6

Привыкший к промозглой сырости Лондона, Крофт с трудом сдерживался, чтобы не ослабить тугой шейный платок. От невыносимой духоты по спине уже ползли липкие капли пота. Окинув взглядом застывших придворных — разодетых, трепещущих от слухов павлинов, — он мысленно усмехнулся. Пусть дрожат. Он-то, Реджинальд Крофт, знает правду, которая куда страшнее любых домыслов.

Его люди донесли суть произошедшего. Просто методичное, холодное, технологичное уничтожение, а не банальный разгром. Донесения пестрели невероятными подробностями о новом русском оружии, о невиданной тактике и, главное, о самом Смирнове. Этот дьявол во плоти превратил войну из искусства полководцев в бездушную работу машин. Он истреблял, а не сражался. Россия, которую в Европе все еще по привычке считали варварской, на глазах превращалась в что-то новое, в непредсказуемое чудовище, овладевшее адским знанием.

Сохраняя маску сочувствия, Крофт скорбно покачал головой, встретившись взглядом с де Вуазеном. Француз ответил тем же — комедия сострадания разыгрывалась безупречно. За этим маскарадом скрывалась одна цель, достигаемая разными путями: не позволить павлину на троне заключить поспешный мир. Война должна продолжаться — высосать из России все соки, обескровить ее, увязить в диких степях на десятилетия. Оставалось лишь ждать момента, когда у султана сдадут нервы, чтобы подтолкнуть его в нужном направлении — в пропасть разорительной войны.

Едва заметного движения султана, поправившего на пальце перстень с огромным сапфиром, оказалось достаточно. По залу пробежал легкий вздох, нарушивший оцепенение. Воспользовавшись этой паузой, сэр Реджинальд Крофт вновь обменялся коротким, многозначительным взглядом с французским посланником. Шевалье де Вуазен, ответив почти незаметным кивком, плавно отошел в тень массивной колонны, якобы заинтересовавшись старинной персидской вазой в нише. Англичанин неспешно последовал за ним. Здесь, вдали от чужих ушей, их маски союзников на мгновение сползли.

— Это выходит за рамки всего вообразимого, Крофт, — начал де Вуазен, с неподдельным изумлением. — Донесения наших людей… Этот Смирнов и со шведами себя проявил и на юге отметился. Он опасен.

— Факты — упрямая вещь, шевалье, — отозвался Крофт, не сводя тяжелого взгляда со спины султана. — Я читал отчеты наших наблюдателей при шведском флоте. Они описывали его оружие, «Дыхание Дьявола», — огненное облако, сжигающее корабли до ватерлинии. Наши лучшие умы в Королевском обществе до сих пор не могут понять, как это возможно. А летательный аппарат? Мой осведомитель в Валахии клянется, что видел его собственными глазами над турецким лагерем. Это самое худшее что могло быть — у них есть знание, которого у нас нет.

— Знание, сосредоточенное в одной голове, — подхватил де Вуазен с хищным блеском в глазах. — Пока этот человек дышит, любая армия, которую мы выставим против России — шведская, турецкая или самого дьявола, — обречена.

— Я думал об этом, — медленно проговорил Крофт. — Убийство? Слишком грубо. И опасно. Если след приведет в Лондон или в Париж, безумный царь Петр превратит Балтику в огненное озеро.

— Безумен, но не глуп, — возразил де Вуазен.

— Он не фокусник, шевалье, — продолжил Крофт, понизив голос до шепота. — Он — ось, на которой вращается вся новая русская военная машина. Выньте ось — и конструкция рассыплется в прах. Царь Петр — гениальный, но дикарь. Его генералы —талантливы, но — рубаки. Его вельможи — воры, как тот же Меньшиков. А Смирнов превращает этот сброд в силу, способную менять карту мира. И если эту ось нельзя сломать в бою… значит, ее нужно извлечь иначе. Тихо. Руками самих же русских. Деньги, шевалье, творят чудеса. Даже в этой пустыне.

Де Вуазен на мгновение замер. Слово «убийство» не прозвучало, но висело между ними. Прирожденный интриган, привыкший к яду и подкупу, француз содрогнулся от прямолинейной жестокости этой мысли, тут же признав ее логику.

— Да… — задумчиво протянул он. — Пожалуй, вы правы. Окончательное решение… Хотя дело это долгое и тонкое, а действовать нужно сейчас.

Султан снова пошевелился, его взгляд скользнул в их сторону. Пауза закончилась. Обменявшись последним взглядом — безмолвным пактом, — посланники вышли из тени. Их лица снова приняли выражение скорбного достоинства. Медленно, мысленно репетируя каждое слово и подбирая ключи к гордости османского владыки, они направились к трону.

Подойдя на предписанное этикетом расстояние, оба совершили глубокий поклон. Султан взмахнул рукой и в зале посторонних не осталось — только советники султана и европейцы. Заговорил Крофт.

— Великий падишах, Повелитель двух земель и двух морей! Наши сердца скорбят вместе с вами. Весть о несчастии на Пруте достигла и наших ушей. Однако мы прибыли не сыпать соль на раны, а предложить лекарство. Ваше доблестное войско столкнулось с дьявольским коварством. Против ваших храбрых воинов применили нечестное, бесславное оружие, недостойное истинных воинов. Просто временный успех гяурского обмана.

Он выдержал паузу, наблюдая, как по рядам советников пробегает одобрительный шепот. Слова о «бесчестном оружии» нашли отклик, удобно объясняя унизительный разгром.

— Но когда один путь закрыт, Провидение всегда открывает другой, — продолжил Крофт, понижая голос. — Наши люди только что донесли: в самом сердце Московии, в ее незащищенном подбрюшье, на землях донских казаков, вспыхнул огонь. Великое восстание! Их атаман, Булавин, поднял тысячи сабель против царя Петра. Это рана в спине у русского медведя, что будет кровоточить и гноиться.

Слова англичанина упали в душу султана ядовитыми семенами. Поддержать мятежников… Грязно. Недостойно. Однако сама идея — заставить царя Петра метаться по собственной стране, как затравленный зверь, тушить пожар в своем же доме — была мучительно сладка. Она отдавала горькой и желанной местью.

— Мы предлагаем, Ваше Величество, не дать этому огню погаснуть, — закончил Крофт, уловив перемену в настроении властителя. — Мы предлагаем подбросить в него турецкого золота, доброй османской стали и опытных наставников, что научат казаков воевать по-настоящему. Пусть этот бунт разгорится в пожар, который пожрет Московию изнутри! Пусть царь гяуров отведает того же бесчестного удара в спину, который он нанес вашему войску!

Лицо султана по-прежнему оставалось непроницаемой маской. Он молчал, его темные глаза, казалось, смотрели сквозь европейских посланников, сквозь стены дворца, туда, на север, где в кровавом тумане на берегах Прута осталась его армия.

Советники застыли, боясь дышать, и даже по спинам европейских посланников, мастеров самообладания, пробежал холодок. Ахмед III медленно поднял руку. Но ответ падишаха заглушил тяжелый, размеренный стук сапог.

Двери в дальнем конце зала распахнулись, и в проеме возникла фигура начальника дворцовой стражи, аги янычар. С суровым лицом, он прошел через весь зал под гулкий аккомпанемент собственных шагов и, остановившись у подножия трона, пал на одно колено.

— Повелитель Вселенной, — произнес он хрипло, — у ворот дворца русский парламентёр. Просит дозволения передать особый груз и личное послание от царя гяуров.

По залу пронесся вздох, похожий на шипение потревоженного змеиного гнезда. Русский парламентёр? Сейчас? Дерзость неслыханная. Султан не изменился в лице.

— Впустить, — приказал он.

Ага янычар поднялся и отступил в сторону. Через несколько минут в зал вошли восемь рослых гвардейцев. На плечах они несли длинный, плотно сбитый кедровый ларь, окованный железными полосами, наглухо заколоченный и опечатанный крупными сургучными печатями с двуглавым орлом. От ларя исходил слабый запах смолы и воска. Вслед за ними, ступал русский офицер — высокий, худощавый, державшийся с холодным, почти вызывающим достоинством.

Гвардейцы опустили свою ношу на мраморный пол в центре зала. Тишина стала абсолютной. Все взгляды приковались к этому молчаливому, зловещему предмету, в котором вдруг материализовались все далекие, нереальные слухи.