Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 22

В следующее мгновение силуэт аппарата просто сложился пополам, переломившись, как спичка. Беспомощно кувыркнувшись, он беззвучно, буднично исчез в серой хмари внизу. Пятеро моих людей, пять жизней, только что стертые стихией.

Внутри все сжалось. Не война и не вражеское ядро, просто безжалостная и равнодушная физика сделала свое дело. Моя конструкция — моя ответственность. Эта мысль давил. Нельзя сдаваться, нельзя позволить погибнуть остальным.

Сквозь облачную стену мелькнул разрыв. Небольшой, всего на несколько секунд, просвет, сквозь который виднелся другой, более спокойный, как мне кажется, и светлый слой воздуха внизу. Шанс. Один на миллион. Не факт, что я поступаю правильно, ведь действую на инстинктах, даже на чутье.

— Гаси горелку! — мой крик прозвучал дико.

— Командир, упадем! — в ужасе завопил Федотов.

— Выполнять! Мы проваливаемся!

С недоверием взглянув на меня, он все же потянулся к вентилю. Пламя, дававшее нам тепло и часть подъемной силы, с шипением втянулось в сопло. «Катрина» замерла на мгновение и, с сосущим чувством пустоты в желудке, начала проваливаться вниз.

Мы неслись сквозь ревущий мрак, ледяные потоки и турбулентность, которая грозила разнести нас на куски. Гондола металась, скрипела, готовая вот-вот оторваться. Краем глаза я видел, как оставшийся ведомый повторяет мой самоубийственный маневр. Умница, командир.

Это длилось вечность. А потом рев внезапно стих.

Мы вынырнули из ада в чистилище. Под свинцовым брюхом грозового фронта, оставшегося над головой, расстилалось относительно спокойное пространство. Дождь все еще шел, зато ветер стал ровнее. Мы выжили.

Я дал команду снова разжечь горелку. Аппарат, перестав падать, стабилизировался. Я помахал рукой ведомому, он ответил. Целы. Оба.

Картина открылась безрадостная. Каркас повело в нескольких местах, порваны придающие жесткость растяжки. Двигатели на обоих аппаратах работали на честном слове, пожирая последние остатки драгоценного заряда цинковых батарей. А главное — мы понятия не имели, где находимся. Компас бешено вращался, земли не было видно, а шторм унес нас неизвестно куда.

Мы прорвались. Однако миссия была на грани полного провала. Одни, посреди враждебного неба, на искалеченных машинах, без связи и почти без энергии.

Часы мучительного полета вслепую медленно тянулись. Пару дней ничего не происходило. Попытки найти Дубова провалились. Переговоры с выжившим соседним судном привели к тому, что перед тем как приземлиться нужно дойти до кого-нибудь крупного населенного пункта. Внизу — бесконечная серая пелена облаков, лишавшая всякой надежды на ориентир. Одуревший от близости электродвигателей, компас беспомощно крутил стрелку. Мы были потеряны. Единственной точкой опоры в этом безвременье оставался ведомый, послушно повторявший все мои маневры. Каждый скрип каркаса и перебой в работе истерзанного двигателя натягивал нервы. Батареи дышали на ладан. Еще час-другой такого полета, и мы превратимся в неуправляемые пузыри, обреченные дрейфовать до полного истощения запаса топлива для горелки.

— Снижаемся! — отдал я давно назревший приказ. — До бреющего полета! Искать реку! Любую!

Другого шанса у нас не было. Логика подсказывала: все ручьи и малые речушки в этих краях неизбежно впадают в одну из двух крупных артерий — в Дон или в его приток, Калитву. Где-то там, у слияния, должен был стоять острог Орлова. Нужно было лишь найти воду и следовать ее течению.

Мы медленно, с опаской, провалились сквозь облачный слой. Под нами развернулась унылая, размокшая от дождя степь — бескрайняя, серо-зеленая, без единого деревца, без единого дымка. И все же через несколько минут впереди блеснула тонкая свинцовая нить. Река.

— Взять курс вниз по течению! — скомандовал я. — Высота — сто метров! Глаза в оба!

Так мы и двигались иногда встречая куцые деревеньки. Питаться на Катрине было неудобно. Да и удобство и полет на первом в мире относительно управляемом воздушном аппарате — не про нас.

Через несколько суток мы пошли над самой землей, едва не цепляя винтами верхушки редких кустарников. Этот полет превратился в пытку. Напряжение стало почти физическим. По идее, скоро должны были дойти до орловского острога. Поручик с соседнего аппарата неплохо ориентировался, бывал в этой местности. Но одно дело быть здесь на дорогах, другой смотреть с высоты. Каждый изгиб реки, открывавшийся за очередным холмом, дарил и обманывал надеждой. Вот-вот из-за поворота покажутся бревенчатые стены, но нет — снова пустота.

Минуло, наверное, часа два, после того, как мы позавтракали холодным завтраком (мои хитрюги догадались еду подержать возле горелки, согревая ее). Механик Федотов доложил то, чего я и так ждал:

— Петр Алексеевич, батареи почти всё. На день хода, не больше.

Значит, пора. Либо находим их, либо приземляемся и пытаемся отыскать капитана Дубова. Отдать приказ об отступлении — означало подписать Орлову смертный приговор.

И едва я собрался произнести ответ, один из наблюдателей хрипло крикнул:

— Дым! Впереди по курсу!

Сперва едва заметная темная точка на горизонте начала расти, превращаясь в густой, черный столб, поднимающийся к самому небу. А под ним, у широкого слияния двух рек, проступили очертания крепости. Острог. Мы все-таки нашли его.

Но радости не было. Чем ближе мы подлетали, тем яснее становилась картина. Острог горел, окруженный со всех сторон тысячами людей — живой, кишащей массой, которая волнами накатывала на деревянные стены. Мы опоздали.

Схватив подзорную трубу, я с трудом поймал фокус — руки дрожали от холода, окуляр плясал. Наконец, изображение замерло. Это была агония. Казаки Булавина шли на штурм: лезли на стены по приставным лестницам, рубили ворота, тащили к укреплениям огромные, обитые мокрыми воловьими шкурами щиты-тараны.

Защитники еще отбивались. Ряды на стенах редели, стрельба становилась беспорядочной. Прямо на моих глазах одна из угловых башен, подточенная огнем, с треском накренилась и упала внутрь, увлекая за собой горстку людей. В образовавшийся пролом хлынула ревущая толпа.

И тут на уцелевшей центральной башне вспыхнул огонек. Я разглядел фигуру воина. Орлов жив.

Дубов с «Бурлаками» застрял где-то в степной грязи. Не успел. И теперь вся надежда этих людей — два наших изувеченных, еле дышащих аппарата. Ввязываться в прямую атаку — безумие. Нас просто сбили бы из сотен ружей. Нужно было действовать иначе. Я хмыкнул. Повторим азовский спектакль? Бить по разуму, по самому нутру их страха.

— Федотов! Сирену! — заорал я. — Готовь шумовые!

Он кинулся к рукоятке механической сирены, нашего «Гласа Архангела». По сигнальному флажку я передал ведомому: «Повторять мои действия».

Мы набрали высоту и направились в сторону острога. Я выждал немного и крикнул:

— Давай!

Механик с силой навалился на рукоятку. Над полем боя, над ревом тысяч людей, разнесся леденящий душу, потусторонний вой. Он не был похож ни на один звук, известный в этом мире: ни на рев зверя, ни на скрип телеги, ни на вой ветра — пронзительный, вибрирующий, рвущий душу звук, идущий прямо с небес.

Тысячи голов разом вскинулись вверх. Атака, казавшаяся неудержимой, захлебнулась. Казаки замирали на полушаге, роняя лестницы и опуская сабли. Их лица, обращенные к нам, были искажены первобытным ужасм. Они увидели два огромных, невиданных чудища, медленно плывущих в дымном небе и издающих нечеловеческий вопль.

— Шумовые! По готовности! — скомандовал я.

Двое моих гвардейцев взяли холщовые мешки. Внутри каждого, помимо основной смеси из магниевой стружки и селитры, находилась хрупкая стеклянная ампула с кислотой — простейший химический инициатор с небольшим грузиком.

— Огонь!

Ударив по мешкам и раздавив ампулы, они тут же сбросили их за борт. Четыре мешка — два с моего борта, два с ведомого — полетели вниз, в самую гущу штурмующих у пролома в стене. Несколько секунд падения, а затем земля взорвалась беззвучным, ослепительным светом. Четыре ярчайшие вспышки, каждая ярче полуденного солнца, на мгновение выжгли все краски мира, оставив лишь черные силуэты и белое, режущее глаза пламя. Мы хотя и подготовились, зажмурились и прикрыли глаза, все равно заметили. Следом ударил звук — оглушительный хрясть, от которого заложило уши даже у нас, на высоте.