Инженер Петра Великого 7 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 23

— А сам царь? Что московский царь? — нетерпеливо спросил Ага.

Лазутчик позволил себе кривую усмешку.

— Сам Аллах отвернул от него свой лик. Разгневанная река поглотила его жену, и теперь душа царя гяуров черна от горя. Он сидит в своем шатре и не видит ничего вокруг. В решающий момент их армия осталась без головы.

В шатре стало тихо. Главный враг заперт в природной ловушке: голоден, деморализован, а его предводитель раздавлен личной трагедией. Победа была так близка, что, казалось, ее можно потрогать.

— Хвала Всевышнему! — прошептал Ага янычар. — Осталось дождаться, когда этот перезревший плод сам упадет нам в руки! Стянуть кольцо и перебить их всех до единого! С юга и запада их подопрет наша армия, с северо-востока ударит конница хана. Это ловушка, из которого нет выхода!

Торжествующий настрой Аги, однако, не передался лазутчику. Тот кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Есть еще кое-что, Великий паша. Нечто… странное.

Визирь вскинул на него вопросительный взгляд.

— От Азака, наперерез степи, прямо на запад движется отряд московитов. Небольшой, сабель не более пяти тысяч, но скорость его нечеловеческая, невзирая на грязь. В центре их отряда движется нечто невиданное: «Шайтан-арба», как зовут ее наши воины. Железное чудовище, которое ползет на собственном брюхе, подобно змее. Изрыгая дым и пар, оно тащит за собой тяжелые пушки и не знает усталости. И командует этим отрядом тот самый колдун, что взял Азак. Смирнов.

В шатре снова воцарилась тишина, на этот раз — тревожная. Образ инженера-колдуна, творца нечестивых огней и дьявольского воя, был еще слишком свеж — теперь он со своим железным монстром мчался сюда.

— Сведения эти подкрепляются донесением от передового разъезда Девлет-Гирея, что ведет наблюдение к востоку, — продолжил лазутчик уже более серьезным тоном. — И самое непонятное, паша… У этого Смирнова не могло быть вестей о беде его царя. Ни один гонец не проскакал бы так быстро. Словно этот шайтан не знает, а чует кровь своего повелителя на расстоянии, как стервятник — падаль за сотни верст. Он идет как по зову темных сил.

— Он чует, шайтан, — глухо проговорил Ага неуверенно. — Чует, что его царь в капкане, и спешит на выручку.

Великий Визирь смотрел на карту, где тонкая нить Прута уже обвивала шею русской армии, и мысленно прокладывал маршрут нового, неожиданного врага. Идеальный расчет. Безупречный план. И одна-единственная деталь, не подчиняющаяся никакой логике. Смирнов. Этот человек не следовал правилам — он создавал свои.

— Значит, он строит дьявольские машины, говорит с ифритами, что доносят ему вести, — процедил Визирь сквозь зубы. — Тем хуже для него.

Появление этого колдуна в самый разгар триумфа грозило превратить выверенную партию в хаос. Но Великий Визирь не был бы собой, если бы позволил одной-единственной фигуре опрокинуть всю доску.

Лицо Аги янычар окаменело. Он вперил в Визиря взгляд, в котором горел фанатичный огонь воина, наконец-то узревшего ясного, осязаемого врага.

— Знак! Это знак! — прогремел он. — Всевышний сам посылает этого колдуна нам в руки! Встретим его в чистом поле! Десять тысяч сабель сметут его! Мы растопчем их, как саранчу, и я принесу тебе его голову! Мы смоем позор Азака кровью нечестивца!

План был яростен — сойтись с врагом лицом к лицу и сломить его силой, доблестью и верой.

Однако Великий Визирь медленно покачал головой. Подойдя к карте, он положил на нее ладонь, словно успокаивая взбунтовавшуюся землю.

— Ты предлагаешь сражаться с ним на его условиях, Ага. Хочешь биться силой против его колдовства. Посылать лучших воинов на его дьявольские огни и нечестивый вой. Нет. Поступим умнее. Мы будем его пасти.

Ага непонимающе нахмурился. Само слово «пасти» казалось ему унизительным, недостойным.

— Что значит «пасти»?

— Это значит, мы превратим степь в его загон, а наших всадников — в пастухов, что поведут упрямого барана на бойню, — пояснил Визирь. Его палец заскользил по карте, обрисовывая контуры плана. — Мы заставим его уничтожить себя самого.

— Крымская конница, — начал он, — станет его тенью. Являться на горизонте, тревожить фланги, исчезать и возникать там, где не ждут. Лишить его отряд покоя, его людей — сна. Его железное чудовище не вечно, оно требует обслуживания и починки. И этот Смирнов, как бы хитер он ни был, будет вынужден искать укрытие, чтобы напоить своего зверя и дать отдых солдатам.

Палец Визиря остановился на карте, обводя неприметную зеленую прожилку среди холмов.

— И он найдет это укрытие. Вот здесь. Длинная, узкая балка, заросшая лесом, — единственное место на многие версты вокруг, дающее защиту от наших всадников, воду из ручья и безопасность для ремонта. Он сочтет это даром небес, не зная, что рука Азраила ведет его туда. Его слабость — его же ум. Он инженер, он ищет оптимальное решение. А эта балка и есть оптимальное решение. Собственная логика заведет его в наш капкан.

Ага янычар вгляделся в карту, и до него начала доходить вся глубина и коварство замысла.

— Эта балка, — продолжил Визирь, — станет могилой для его чудовища. В этой теснине оно утратит маневренность, превратившись в беспомощную железную черепаху. Наши инженеры заложат склоны небольшими зарядами. Один сигнал — и обвалы отрежут ему путь вперед и назад. Он окажется в каменном мешке.

Он поднял глаза на Агу.

— А на высотах его будут ждать несколько расчетов легких пушек и отряды с горшками горючей смеси. И даже если его ифриты предупредят об обвале, наши лучшие стрелки с дальнобойными штуцерами уже на позициях. Их цель одна: сердце шайтан-арбы. Один удачный выстрел — и его чудовище обернется грудой мертвого железа посреди огненного ада. Мы не будем его рубить, а сожжем его заживо.

Ага долго смотрел на карту, на ничем не примечательную зеленую линию, на его глазах превратившуюся в смертельную западню. Старый вояка, привыкший к честному бою, на миг скривился от восхищения дьявольской элегантностью. Это было истребление, высшая, безжалостная форма военного искусства.

Он медленно, почти неохотно кивнул.

— Как прикажешь, Великий паша.

Великий Визирь удовлетворенно улыбнулся и повернулся к писарю.

Приговор был вынесен. И его приведет в исполнение хитрость, против которой у ифритов Смирнова не найдется ответа.

Конец интерлюдии.

Глава 11

Степь дышала сыростью. Под тысячами сапог чавкала бесконечная, разбухшая от талого снега земля, превращая наш стремительный марш в изнурительную борьбу с пространством. Каждый шаг давался с усилием: нога с трудом выдиралась из жирной, податливой глины, налипавшей на голенища пудовыми комьями. И все же мы шли, причем с такой скоростью, какая и не снилась ни одной армии этого века. Весь секрет умещался в каждом походном суме — просмоленные жестяные банки с высококалорийным «Степняком». Моя маленькая логистическая революция доказывала свою гениальность: солдаты ели на ходу, не тратя времени на костры и варку каши. Не таща за собой громоздкий, уязвимый обоз — вечный якорь любой военной кампании, — мы летели.

Вгрызаясь в раскисший чернозем широкими гусеницами, стальным сердцем колонны шел «Леший». Мое уродливое и могучее детище тащило за собой легкие мортиры, превращая наш летучий отряд в мобильную артиллерийскую группу. План догнать армию Государя, обойти ее и ударить в тыл турецким порядкам пока исполнялся. По идее это породит смятение в тылу врага — и вот уже Петр ведет гвардию в контратаку на дрогнувшего противника. План казался мне красивым и осуществимым.

Первые дни эта уверенность лишь крепла. Мы покрывали по пятьдесят верст в сутки — немыслимое расстояние. Солдаты, видя, как остаются позади такие расстояния, воспряли духом. Эйфория от взятия Азова подпитывалась ощущением собственного превосходства, стремительностью нашего движения. Мы неслись на выручку, и сама скорость была нашим главным оружием.