Оторва. Книга пятая (СИ) - "Ортензия" - Страница 19

— Сядь, — я кивнула Виталику, — самой интересно. Дай послушать. Другой развлекалочки всё равно нет.

— Нет, вы слышали, — тут же вцепилась в мои слова мымра, — ей комсомольское собрание — это развлекалочка.

Наверное, переборщила, заметила несколько неприязненных взглядов, вот только как мне на всё это смотреть? Натуральный цирк с клоунами.

Почти в тишине, если не считать рокот двигателя, раздался елейный голос англичанки:

— Продолжай, Мариночка.

— Так вот, — сказала Гольдман, — я вам сообщу неопровержимые факты о Бурундуковой, — она замолчала, воткнулась в тетрадку и какое-то время что-то там изучала. Потом перевела взгляд в салон и подняла палец вверх.

Чтобы не заржать и не составить о себе окончательно дурное мнение, я уткнулась головой в переднее кресло и незаметно прикрыла рот рукой, подумав, что тетрадку нужно будет умыкнуть. Вот просто была уверена, что там имелась такая надпись: «После этих слов, поднять палец вверх». А потом сделала то, что следовало сделать ещё вчера вечером. Прицепила медаль на блузку и прикрыла курточкой. Тогда и эта ситуация отпала бы сама собой. Хотя и не факт, цыган, он и в Африке цыган.

А Гольдман тем временем продолжала вещать:

— Это стало известно только на днях, а учитывая время, которое требовалось для уточнения информации, а ещё отвлекали сборы на слёт, поэтому мы решили, что будет полезно, провести его в дороге. — Она снова подняла палец вверх, перевернула страницу и продолжила. — Сегодня здесь собрались самые достойные комсомольцы Молдавии, а потому мы вправе заявить, что наше комсомольское собрание является Республиканским. И теперь, когда вы все прониклись серьезностью моего выступления, я начну.

Я так легко разгадала план мымры? Даже не поверила. Она такая недалёкая?

Но на удивление никто больше не роптал и даже вытянули шеи, чтобы лучше слышать.

Гольдман, вдохновлённая тишиной, продолжила:

— Девять дней назад, а именно 8 июня в среду, Бурундуковая Ева и присутствующая здесь же Слободкина Люся, — она театрально указала на нас пальцем, — подогревшись горячительными напитками, взломали двери гаража и угнали мотоцикл марки Ява, после чего стали разъезжать по городу создавая тем самым, автомобилистам, двигающимся по дорогам, аварийные обстановки.

Я глянула на мымру, которая смотрела на меня с победной улыбкой. Поклёп чистой воды, вот только кто может опровергнуть её слова? Только я и награда или эта сучка старая ещё что-то придумала? Даже не знала, плакать или смеяться. А на Люсю, так вообще было жутко смотреть. Она скукожилась, чуть ли не под сиденьем и рыдала навзрыд. Наверное, и настоящая Бурундуковая вела бы себя ничуть не лучше. Обнялись бы две подружки и затопили слезами салон автобуса. Или мымра именно на это и рассчитывала. Гонором закрыть рот и провести какое-то голосование. Почувствовала как медленно, но уверено начинаю закипать. Настроить, значит, решила против меня всю команду и даже если потом ложечки найдутся, то осадок всё равно останется.

Не стала аплодировать только по одной причине. Была уверена, что это ещё не вся басня, хотя Гольдман замолчала, отвернулась и начала рыться в небольшой сумке. Подумала, вот он момент истины, сейчас предъявит то самое неопровержимое доказательство. Спицу от колеса или след от покрышки, нарисованный на листе бумаги. Ну, или хоть что-нибудь, чтобы полностью убедить всех идейных комсомольцев в нашей порочной деятельности.

Увы, мои ожидания не оправдались, да и не только мои. Все дружно смотрели, как Марина вытянула из сумки пол-литровую бутылку, открывашку, раскрыла открывашку, открыла бутылку, закрыла открывашку, спрятала в сумку. Достала раскладывающийся стаканчик.

Вспомнила ситуацию из юморески: «Открыла сумочку, достала кошелёк, закрыла сумочку, открыла кошелёк». Один в один.

Вот и Гольдман, выпив воду, стала проделывать процедуру в обратном направлении, так и не предъявив обманутому ожиданием коллективу — ничего. А потом улыбнулась довольно и продолжила:

— А когда наступил вечер…

— Поздний вечер, — подсказала мымра.

— Да, — поправилась Гольдман, — когда наступил поздний вечер, они поехали на танцы, на Комсомольское озеро. Там, Бурундуковая с кем-то повздорив, забралась на сцену к музыкантам, прервала музыку, нарушив тем самым культурный отдых трудящихся, а сама, отобрав микрофон у певца начала выкрикивать непристойности.

И Гольдман снова подняла палец вверх, после чего глянула на комсомольцев, чтобы оценить их реакцию.

Я тоже оглянулась. Ничего удивительного, на их месте и я поймала бы столбняк. Вот только любопытно, они действительно готовы поверить в подобную ересь? А вместо наказания две отъявленные хулиганки, по которым плачет колония, едут в числе лучших комсомольцев на слёт. Кого-нибудь этот вопрос должен был заинтересовать или соображалку забыли дома и до конца поездки так и будут истуканами сидеть с открытыми ртами? Их что, до такой степени затуркали, что мозгами вообще перестали думать?

— Но самое возмутительное случилось позже, когда прибыл вызванный наряд милиции.

Из последней фразы, я сделала ещё один вывод. Эта дура на дискотеках ни разу не была. Вызвали наряд милиции. Да их там как улиток в мае, плюнуть некуда.

Гольдман снова полезла в сумку за водой, а по салону прошёл шёпоток. Послышались даже гневные нотки. Люся продолжала громко реветь, что явно благосклонно сказывалось на мымре, но и я не собиралась успокаивать. Пусть ревёт, меньше писать будет.

Гольдман выпрямилась и продолжила:

— Когда их доставили в отделение милиции, они там учинили драку, а Бурундуковая даже одному лейтенанту сломала руку! А чтобы было понятно, как она это сделала, сообщу вам, что её отец занимался борьбой и привил кое-какие навыки, которые к сожалению, она направила на хулиганские действия, да ещё и подругу подтолкнула на скользкую дорожку. А то, что произошло на стоянке, вы и сами видели — жестоко избила нашего товарища. Всего лишь за лёгкое замечание по делу, — она сделала ударение на последнем слове, — который теперь не сможет участвовать в соревнованиях, чем сильно ослабила нашу команду, — и Марина, захлопнув тетрадку, с гордостью глянула на комсомольцев, быстро переводя взгляд с одного на другого.

Ничего другого я и не ждала. Решив, что докладчик закончил свою речь, я громко захлопала в ладоши, чем мгновенно подняла Мымру на ноги.

— Никак не успокоишься, Бурундуковая? — и она злобно прищурилась.

— Ну что вы, Ольга Павловна, — я расплылась в улыбке, — но если докладчик закончил свою речь, разве мы не должны выразить ему своё восхищение бурными аплодисментами? Такая великолепная речь. Очень харизматично. Удивляет только одно, не все комсомольцы правильно понимают политику партии, или наоборот, всё же понимают, что прослушали нечто неадекватное и абсолютно ничем не подкреплённое.

Мымра тяжело задышала, полной грудью. Возможно, пытаясь припомнить, где находится то самое: убойное и неопровержимое. Или понять не могла: как смеет сопля зелёная не упасть ниц и целовать землю, по которой она ходит, ведь именно от неё зависит судьба всего человечества. Вероятно, так и было.

— Но это просто возмутительно, — пропищал сзади чей-то тоненький голосок.

— Слышите, Ольга Павловна, — проговорила я громко, перекрывая своим голосом писклю, которая пыталась ещё что-то выдать, — народ возмущается. Требуют неопровержимые факты. Вы о них раз десять упомянули, а предъявить забыли. А отсебятина, которую придумали здесь же в автобусе на коленке, вы своему мужу, дома будете впаривать.

Увы, чайник начал закипать, но договорить мне не дали. Подогретые речью оратора идейные комсомольцы обрушили на меня всё своё возмущение. Одновременно и громко, стараясь перекричать, друг друга. Выходило у них это из ряда вон плохо. Я с большим трудом смогла определить только два слова связанных друг с другом. А потом к этой какофонии подключилась мымра, превратив автобус в бедлам.

Проскочила в голове мысль, как бедняга водитель умудряется не обращать внимание на творившуюся сумятицу и тут же получила ответ на свой вопрос. А никак. Он прижал автобус к обочине, взял в руку микрофон и, перекрывая гам, его голос рявкнул из динамиков: