Златая цепь на дубе том - Акунин Борис - Страница 76

Восемнадцать государств, присоединившихся к программе Маршалла (фактически вся Западная Европа) не только получили серьезный толчок к развитию, но и резко «поправели» в политическом смысле. С засилием коммунистов в этих странах было покончено. Кроме того западная экономика сделала важный шаг к созданию единого рынка. В ответ сформировалась интеграция социалистических государств — Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ).

Соревнование сверхдержав, начавшись в Европе, вскоре распространилось на весь мир. Грандиозным триумфом социалистического лагеря стала победа коммунистов в китайской гражданской войне. В 1949 году прозападное правительство Чан Кайши эвакуировалось на остров Тайвань. В Пекине Мао Цзэдун объявил, что красный Китай «присоединяется к антиимпериалистическому лагерю, возглавляемому Советским Союзом» и что советская коммунистическая партия является «нашим лучшим учителем».

Огромные возможности перед Москвой открыло и освободительное движение, развернувшееся после войны во многих азиатских и африканских странах. Колониальные империи разваливались, и Советский Союз повсюду предлагал новым независимым странам политическую, экономическую, а то и военную поддержку. Очень часто ее с благодарностью принимали. Борьба за «Третий мир» растянется на десятилетия. Победу будет одерживать то одна сторона, то другая, причем в ряде случаев (например, в Индонезии или в Чили) прозападные и просоветские режимы сменятся неоднократно.

Конфронтация сверхдержав, вначале сугубо дипломатическая, скоро приобрела характер неприкрытой вражды. Аналогом «Большой Игры» во второй половине двадцатого века стала «Холодная война». «Холодной» она была в том смысле, что противники официально не разрывали отношений и не обрушивали на врага мощь своих арсеналов, но по всему миру вредили друг другу как могли и неоднократно устраивали прокси-войны: сначала в Корее, потом во Вьетнаме, на последнем этапе — в Афганистане. По меньшей мере дважды — в 1948–1949 гг. в ходе Берлинского кризиса и в 1962 году из-за Карибского кризиса — чуть было не разразилась мировая война.

Если она не грянула, то лишь из-за обоюдного страха перед разрушительной силой ядерного оружия. (США обладало им с 1945 года, СССР — с 1949-го). Наращивание военной мощи, главным образом ракетного арсенала, в этот период истории становится главным аргументом в конкуренции Москвы и Вашингтона — еще и потому, что в экономическом отношении СССР очень сильно отставал от своего соперника и компенсировал это неравенство за счет военного паритета. Появлялись бомбы всё большей мощности и ракеты всё большей дальности. С конца 1950-х годов началось военное соперничество и в космосе (что попутно простимулировало космические исследования).

Гонка вооружений была явлением отнюдь не новым. В канун первой и второй мировых войн военно-промышленные комплексы состязались точно так же, но теперь производимая ими продукция была способна уничтожить жизнь на всей планете. Время от времени противоборствующие стороны пытались ввести гонку вооружений в некие более или менее безопасные пределы, разрядить напряженность. В Америке этого требовало общественное мнение; в СССР подобного фактора не существовало, но имелся другой, еще более серьезный — нехватка денег. Однако происходило очередное обострение, и гонка вооружений выходила на новый виток. В середине 1980-х годов у Америки и Советского Союза на вооружении имелось примерно по 20 000 ядерных боеголовок — более чем достаточно, чтоб уничтожить на Земле всё живое.

Но поскольку война оставалась холодной, главным полем битвы являлась борьба экономик и культурно-идеологических систем. В этой сфере государство «ордынского типа» никогда не было сильно. На обоих направлениях Советский Союз в конце концов потерпел поражение. Повторилась та же фабула, что во времена Николая I: военная империя продемонстрировала свою неконкурентоспособность в мирных условиях. Она хорошо умела мобилизоваться в периоды тяжелых испытаний, когда требовались железная воля, дисциплинированность, готовность к жертвам и лишениям. Однако послевоенный мир существовал по иным правилам. Успех зависел от технического прогресса, предпринимательской активности, быстрой реакции на изменения рыночной конъюнктуры. Всеми этими инструментами советский государственный менеджмент владел плохо.

Дееспособность любой диктатуры очень зависит от личных способностей правителя. В царской России развитие ускорялось, когда престол доставался «работоспособному» монарху (вроде Екатерины Великой), и замедлялось либо хаотизировалось, если корона доставалась монарху неудачному (вроде Павла I или Николая II).

У Советского Союза проблемы с верховной властью начались сразу после войны. Сталин был чудовищно жестокий, нередко ошибавшийся, но при этом весьма целеустремленный правитель, обладавший стратегическим видением и умевший достигать поставленных задач. Но в последний период жизни, опьяненный победой в войне, стремительно стареющий, он чересчур уверовал в свое величие. Вождь и прежде был нетерпим к любым возражениям, но раньше в его поступках, неизменно расчетливых, не ощущалось вздорности. Теперь же генеральный секретарь ВКП(б), председатель Совета министров и генералиссимус мог на что-то раздражившись или просто по капризу совершать очень странные демарши, моментально обретавшие статус государственной политики. Он рассердился на югославского лидера Тито — и главным врагом Советского Союза вдруг стала Югославия. Обиделся на новое государство Израиль — и СССР, победитель германского нацизма с его патологической юдофобией, внезапно превратился в агрессивно антисемитское государство. Параноидальная подозрительность побуждала мнительного старика расправляться с самыми верными соратниками. А между тем, в условиях мирной жизни, никакой необходимости в жестком правлении уже не было. И как только диктатор умер, властная элита немедленно приступила к замене террористического режима на принципиально иной, более для нее комфортный.

Сначала, как водится, произошла борьба за лидерство. Повторилась ситуация 1924 года, когда после смерти Ленина вся верхушка объединилась против того, кто казался ей наиболее опасным. Тогда это был Троцкий, теперь — Лаврентий Берия, самый грозный и, пожалуй, самый способный из сталинских выдвиженцев. С ним расправились еще по старинке — объявили врагом народа и расстреляли, но в дальнейшем с проигравшими поступали уже по-новому, мягко: просто понижали в должности или отправляли на пенсию. Кровавые времена закончились. Сформировался новый режим, в котором неограниченная власть одного вождя сменилась подобием власти аристократической. В роли новой аристократии оказалось высшее советское чиновничество, так называемая «номенклатура».

Переход к новой системе совершился не сразу и не гладко. Как часто бывает в истории, вначале на смену «большому Наполеону» пришел «маленький Наполеон»: в аппаратной схватке одержал победу Никита Хрущев, правивший до 1964 года. Он совмещал руководство партией и правительством, его пышно славословила вся официозная пресса, однако без использования инструментов запугивания единоличное правление оказалось непрочным. Когда Хрущев совершил несколько серьезных ошибок в экономике и внешней политике, верховная номенклатурная инстанция — Центральный комитет КПСС просто сняла его и выбрала (вернее, закулисно согласовала) другое руководство.

В отличие от Хрущева, который нередко принимал важные решения по собственному разумению, новый лидер, генеральный секретарь Леонид Брежнев, довольствовался ролью «первого среди равных». Все решения отныне выносило Политбюро, несколько высших государственных сановников. Эта система идеально устраивала номенклатуру, поскольку была предсказуема и гарантировала стабильность — состояние, которое российская политическая элита всегда провозглашала высшей ценностью в периоды затишья между бурями. Так было и при Николае I, и при Александре III, и при Леониде Брежневе. Проблема, однако, в том, что при подобной государственной системе стабильность неминуемо превращается в застой, а власть постепенно деградирует. Члены всемогущего Политбюро старились, режим принял вид геронтократии. Брежнев в конце концов превратился в ходячую развалину, но продолжал занимать свое место, поскольку устраивал всех остальных участников правящей коалиции. Когда он в ноябре 1982 года умер, на смену ему пришли такие же дряхлые преемники: сначала Юрий Андропов, затем Константин Черненко, которые (суммарно) проправили, а вернее проболели еще 28 месяцев. К этому моменту, началу 1985 года, даже у номенклатуры сложилось ощущение, что так больше продолжаться не может.