Второй шанс (СИ) - Киров Никита - Страница 41

— А я стропальщиком же… э-э-э… работал, — рассказывал высокий беззаботным тоном, сильно картавя.

— А чё делал?

— Грузы крепил, — начал объяснять высокий. — Когда кран цепляет грузы, короче, надо… э-э-э… всё закрепить, или развалится, когда подымать будут. Говорили, когда с армейки вернусь, то снова возьмут.

— А вдруг в Чечню пошлют.

— Не каркай! Тьфу. Скорее бы дембель. Опять бы туда устроился. Там хорошо платили, вовремя. И делать… э-э-э… ничего особо не надо, только стропы проверяй.

Оба долго считали мелочь, и в итоге взяли один чебурек на двоих и стакан чая. Они явно из ближайшей к Тихоборску части. Наверное, в увольнительной или отправили в город за какой-нибудь ерундой.

— Ты поедешь сегодня, Старый? — спросил Газон, начиная собираться.

— Конечно, все там будем. Увидимся ещё, Саня.

Перед тем как уходить, мы с Газоном переглянулись, и он поставил свою тарелку, где ещё оставалось много нетронутых чебуреков, перед солдатиками.

— Хвавайте, пацаны. Сколько ещё до дембеля?

Те удивились, но от угощения не отказались.

— Полтора года ещё. А вы чё, недавно дембельнулись? — догадался высокий.

— Ага, — я кивнул.

— В Чечне хоть не были, да? — спросил второй.

Посмотрев на нас, улыбки у них тут же погасли, догадались. Но они вскоре приступили к еде, поедая чебуреки почти не прожёвывая.

Что-то посмотрел на них, кой-чего вспомнил. Всегда, когда вижу срочников, вспоминаешь пацанов оттуда, в разных ситуациях. И какими сами тогда были.

Я обо что-то споткнулся. В луже валялось что-то твёрдое, но это не камень. Я подобрал и стряхнул грязь. Снега здесь мало, он быстро тает, а вот грязь повсюду, плотная и липкая, как майонез.

Ого, какую игрушку потеряли.

— У меня был такой, — ко мне подошёл Царевич, поправляя висящую на плече СВД. — Отчим подарил в детстве. — он поморщился.

— Т-62, вроде бы, — подсказал Самовар.

В руках я держал советскую игрушку, мечту многих пацанов в своё время: очень тяжёлый металлический танчик. Сам такой хотел. Сверху на башне была прорезь, а сбоку — маленький рычаг, приводящий в движение пружинку. Можно стрелять шариками или спичками. Но пружинка в нём уже не работала, гусеницы потерялись, а краска давным-давно слезла.

— Ста’ый, нужен тебе? — спросил Шопен, протягивая руку. — Там в подвале пацаны мелкие сидели, давай отдам им. Может, они поте’яли?

— Только осторожнее. И один не ходи. Газон, прикрой его. Мало ли.

— У меня ещё вот есть, — Шопен показал шоколадку. — А то чё они сидят одни? Ст’ашно же.

— Осторожнее, — повторил я.

Мы отошли подальше, потому что по разминированной дороге мчались четыре танка колонной. Четыре Т-72 неслись на высокой скорости, разбрызгивая грязь во все стороны, а в воздухе осталась гарь от выхлопных газов.

Понятно, чего все так переполошились. Всего двадцать минут назад мы слышали дикий треск, и в небе загорелся самолёт. Он попытался уйти, но рухнул где-то в лесу, что с пилотом — непонятно. Возможно, погиб.

У боевиков была «Шилка», она и сбила «сушку», и теперь самоходную зенитку пытались найти и уничтожить. Но вряд ли выйдет, она где-то с той стороны, где засели «духи».

Танки промчались мимо бетонной автобусной остановки, на которой было написано «Добро пожаловать в АД» большими буквами. Такие надписи были повсюду. Их оставляли для нас.

А в другую сторону ехали «уазики» под прикрытием БТР. Доехав до остановки, они остановились, из второго высунулся человек в военной кепке. Я увидел лицо.

Да это же тот генерал, не наш, а тот, которому нас придали, когда отправили обкладывать город с юга. Правда, больше этого генерала заботил не проигранный сегодня бой в горах, а внешний вид участка, где он находился. Похоже, он велел закрасить надпись.

Поскольку для этого дела потребуются исполнители, мы торопливо отошли к дому, пока нас не увидели и не заставили красить. В подвале и правда сидели мирные: наша русская бабушка, которой некуда было уехать до войны, и две семьи без мужчин, только женщины, старики и подростки. Мы следили, чтобы никто не обижал бабушку, и понемногу всех подкармливали, когда было чем.

— Андрей, подойди, — меня увидел Аверин.

Я подумал, что мы всё-таки попались, и придётся красить остановку, но у капитана была другая задача. Говорил он спокойно, в своей обычной манере, без приказного тона. Будто отправлял меня убираться в гараже.

— Там сейчас с той горы наши будут спускаться, их «коробочки» прикрывать будут. А вам надо трёхсотых принять и погрузить. Надо быстро, там тяжёлые есть. Санитаров с собой возьмите. Всё понятно?

— Да. Пошли! — позвал я остальных.

Раненых было много, а пацаны измучены. Они поднимались всю ночь в гору, совсем не имея такого опыта, а на самой вершине приняли бой. И не против очередного местного полевого командира, а против элиты — дудаевского спецназа «Борз».

Перед нами были обычные пацаны из обычного «кадрированного» сборного полка, в котором ещё месяц назад числилось сто человек, а стало — полторы тысячи. Добрали срочников до полного комплекта и бросили сюда без всякого слаживания и обучения.

Но они продержались против спецназа, сколько смогли, и вовремя отошли благодаря грамотному комбату. Потери оказались небольшими. Правда, позже выяснилось, что того комбата и сделали ответственным за провал, хоть и отправил всех в безнадёжный бой тот самый генерал, что разглядывал остановку. Но он сказал просто, мол, раз ты командир батальона, то ты и отвечаешь за всё.

Просто приказ был устный, ведь тот генерал никогда не давал письменных. Продуманный он…

Я давно не удивлялся тому, что большинству неизвестны имена тех, кто участвовал в той войне.

Некоторые могут назвать генералов, командовавших штурмом Грозного, потому что многие из них потом пошли в политику. Были грамотные, были — наоборот, кто вредил своим больше, чем враги. Эти потом выставляли себя грамотными отцами-командирами, отвергая свою роль в многочисленных провалах. Как в старой поговорке: у победы много отцов, а поражение — сирота. И ответственность за эти поражения никто из них брать не хотел.

Как ни парадоксально — многие знают чеченских полевых командиров, потому что их имена были на слуху долгие годы после войны. Они охотно давали интервью разным телеканалам, выставляя себя «борцами за независимость», и такими их считали долго. Да и потом тоже находились те, кто их всячески обелял, даже когда они показали свою истинную сущность, вроде Басаева и компании.

А вот рядовых и офицеров мало кто назовёт. Нет, знают каких-то отдельных лиц, как выживших, так и погибших.

Кто-то слышал, например, про Игоря Григоращенко, молодого танкиста, он как-то давал искреннее интервью на камеру прямо там, в Грозном. Трижды горел в танке, но отказывался отправляться в госпиталь. Каждый раз оставался, чтобы помогать своим, и в итоге погиб. Он и был прототипом того самого танкиста из фильма «Чистилище», даже имя у персонажа было такое же.

Кто-то мог назвать майора Ефентьева по прозвищу Гюрза, который тоже стал прототипом одного из персонажей «Чистилища» — тот самый спецназовец с низким басом, который в каждой фразе добавлял «на». Майор там не погиб, остался жив, и много где повоевал ещё.

Верующие наверняка слышали про Евгения Родионова, не снявшего нательный крестик, несмотря на угрозу казни, за что его и убили.

Иногда вспоминали фамилии земляков, погибших и покалеченных там.

Но большинство, у кого там не было родственников, друзей или знакомых, не знает никого.

Вот и сегодня будут хоронить одного из тех, кто там был, но которого никто, кроме родственников, помнить не будет. Был, воевал, умер на гражданке, где себя найти не смог. И над могилой не будет прощального салюта.

Мы приехали все, даже Царевич отпросился с работы и захватил Самовара. Самовар с покойным общался больше всех нас. Не друзья, но всё же пересекались и иногда разговаривали.