Телохранитель Генсека. Том 5 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 41

Глава 19

— Может сходим в столовую, перекусим? — предложил Брежнев, чтобы сменить настроение. — Володя, идешь с нами? Ты ведь с дороги?

— Я из аэропорта домой заехал. Мои девочки обещали удивить ужином. Не хочу аппетит перебивать, — ответил я, но невольно сглотнул слюну. Есть хотелось невероятно.

— Вот дома и поешь, а у нас просто закусишь, — засмеялся Леонид Ильич.

Я не стал отказываться, не в правилах Брежнева отпускать человека голодным.

В столовой уже накрыли. Мясная и овощная нарезки, небольшая корзинка со сдобой, два вида запеканки — грибная и творожная. В маленьких розетках варенье, которое Брежнев очень любил, тут же большой чайник, заботливо накрытый вафельным полотенцем, и чашки.

Едва сели за стол, как Рябенко сразу занялся запеканкой. Видимо, не один я сегодня не успел пообедать.

— А где Виктория Петровна? — поинтересовался я.

— У Гали, — ответил Леонид Ильич. — Она приболела, вот мать и беспокоится. А я радуюсь. Нет, не болезни, конечно, а тому, что она, как делом занялась, так друзья у нее другие появились. И нет больше гулянок в квартире, все столы, пол — все устлано рисунками. Вот уж не думал, что Галя так увлечется. Творческая натура, одним словом!

Леонид Ильич улыбнулся, в глазах светилась гордость за дочь:

— Как хорошо, что я тогда прислушался к тебе, Володя! Но переживал, переживал, скажу честно. Едва удержался, чтобы не поехать на комбинат и не привезти ее домой. Так что, Владимир Тимофеевич, от нас с Витей тебе сердечное родительское спасибо за совет и помощь.

Рябенко поднял бровь и подумал: «Ого! В первый раз слышу такое, чтоб Ильич Медведева по батюшке величал. Такой почёт неспроста, взлет Володькиной карьеры наверняка продолжится. Эх, а такой был хороший сотрудник у меня, даже жалко». Но вслух генерал ничего не сказал, продолжая уплетать запеканку.

— А как тебе вообще в УСБ? — как бы между делом поинтересовался Леонид Ильич. — Не скучно?

— Да вроде скучать некогда, — ответил я, разливая по чашкам индийский чай. — Но работа пока в основном с бумагами.

— Плохо, очень плохо, — нахмурился Леонид Ильич.

Рябенко прекратил жевать и непонимающе посмотрел на Генсека.

— Потенциал у тебя большой, а растрачиваешь его на перекладывание бумажек, прояснил свою реакцию Леонид Ильич. — Но я еще подумаю, что нам можно с этим сделать.

— А с реформами и кооператорами шум затих? — поинтересовался Рябенко, которому почему-то не понравилось замечание Брежнева о моем потенциале. Он подумал: «Ведь себе на замену его готовил, думал, выйду на пенсию — Медведеву сдам дела. Так нет же, потенциал, видите ли…»

— Я, Саша, по природе-то своей не реформатор, сам знаешь, — ответил Брежнев. — Просто страна в таком состоянии, что приходится что-менять. Иначе потом боком вылезет. Ты помнишь, как у Никиты-то чесалось прям, чтоб все поменять, переделать и перестроить? Вот кто хотел настоящим реформатором стать, из кожи вон лез, а получалось все больше ерунда какая-то. Совнархозы учредил, говорил, что бюрократию ликвидирует. Куда там. Вся эта бюрократия и пересела из министерств в совнархозы.

— Это да, помню… — подтвердил Рябенко. — Бюрократия неизживаема. Но главное, чтобы людям хорошо жилось, спокойно.

— Да, Саша, правильно говоришь. Главное, чтоб не считали деньги от зарплаты до зарплаты. Чтобы детство у детей было счастливым, а старость у пенсионеров спокойной. Что еще надо для счастья?

— Чтобы войны не было, — произнес я, хотя понимал, что вопрос Генсек задал чисто риторический.

— Так это само собой. Это у нас стоит первым номером. Не должны матери плакать по сыновьям, — согласился Леонид Ильич. А сам вдруг подумал об Афганистане: «Если Володя не ошибается — а он ошибается редко — то времени осталось мало. Сегодня же приглашу Примакова для беседы, пусть проконсультирует меня. И заодно Александрова-Агентова, чтоб поднял все материалы по Кабулу».

Мне эти его мысли понравились и принесли некоторое спокойствие. Если Брежнев что-то поставил на контроль, никогда не пустит дело на самотек. Будет следить, регулярно интересоваться. Посмотрим, как ситуация будет развиваться в марте–апреле. Надеюсь, обойдется…

Несмотря на совместную трапезу с Генсеком и генералом, задерживаться в Заречье я не собирался. Немного перекусил, и тут же заторопился домой. Хотелось приехать пораньше, пока дочки еще не спят.

— Леонид Ильич, спасибо за сытный… — я задумался, подыскивая слово для внеочередного приема пищи.

— Ланч, — подсказал Брежнев «иностранное» словечко. Хитро подмигнул мне и рассмеялся. — Иди уже, Володя, вижу, соскучился по семье.

Я еще раз поблагодарил, попрощался и вышел.

Николая нигде не было видно. Впрочем, для меня не составляло большой проблемы догадаться, где его искать. Первым делом направился на кухню — и не ошибся. Мой шофер сидел за столом в окружении официанток и за обе щеки наворачивал пирожные.

— Девочки, раскормите мне водителя, в кабину не влезет, — пошутил я и тут же похлопал по спине подавившегося лейтенанта Колю. — Минералки хлебни — и дуй в машину.

Я вышел первым. Николай за мной, отхлебывая на ходу воду из стеклянной бутылки с этикеткой «Боржоми».

— Прикормили, смотрю, тебя на кухне. — заметил я, когда выехали с территории дачи. — Женщины считают, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а ты этим бессовестно пользуешься?

Николай неловко оправдывался, а я подшучивал над ним всю оставшуюся дорогу.

На Кутузовском отпустил водителя и быстро вошел в подъезд.

Дома меня ждали с нетерпением и сразу же потащили на кухню. Увидев там большой противень с творожной запеканкой я слегка погрустнел. Но виду не подал — ел с удовольствием. Тем более, что домашняя запеканка оказалась вкуснее, чем та, которую готовили лучшие повара страны на даче Генсека.

Вечер провел в тихой, семейной обстановке, слушал «последние новости» о школе, одноклассниках и «задаваке-Лариске».

После польской командировки жизнь снова вошла в привычную колею. Ничего не нарушало спокойного ритма. Марс выздоравливал, его из нашей «тайной» больницы перевели в госпиталь КГБ. Он ворчал, что уже выписываться пора, но врачи не торопились.

— Да на мне пахать можно! Хоть сейчас лопату в руки — и в огород! — возмущался Марсель, когда мы всей командой пришли навестить его.

— Лопату и «пахать» я тебе организую, — пообещал я, — но только после выписки!

— Да ты погодь, пахать он собрался! — Соколов бухнул на тумбочку авоську с яблоками. — Тебе нормальную еду трескать только вчера разрешили!

— Точно, — согласился с тезкой Карпов. — В прошлый раз, как приезжали, еще жаловался, что смотреть не можешь на кашки.

— Ну я же татарин! Мой народ издревле привык огурцы и капусту игнорировать, а на завтрак есть мясо с мясом! — с серьезным видом ответил Марсель, заставив всех рассмеяться. Не удержавшись, он и сам засмеялся, но тут же сморщился, приложив руку к животу.

— Вот что, Марсель, давай отдыхай, — заметив его боль, сказал я. — Выздоравливай полностью и ни о чем не беспокойся. Даже когда выпишут, мы тебя первое время побережем. А то, сам понимаешь, при нашей работе всякое случается.

Когда уже вышли из госпиталя, вспомнил и спросил у ребят:

— Кстати, скоро проводы зимы. Поедете на ВДНХ?

— Я нет, у нас младший приболел, — Карпов сообщил это буднично, спокойно, но по глазам было видно, что переживает.

— А я вообще за любой кипишь, кроме голодовки, — рассмеялся Соколов. — И блинов поесть просто мечтаю! И поем. Но, извините, не на ВДНХ, а у себя в Ростове. Еду на выходные к своим.

— Не люблю я шумные мероприятия и столпотворения… — пробормотал Даня.

А Газиз ничего не ответил, так как отвлекся и даже не слышал мой вопрос. Проследил за его взглядом — нет, там не шла красивая женщина, а просто симпатяга-снегирь, усевшись на ветке, чистил перышки. Романтик наш казах, что тут скажешь.

Рутина следующих дней поглотила меня так, что я и не заметил, как закончился февраль и наступил март.