Сяо Тай и Божества Северного Ковша (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 26

Его лицо было прекрасно как у юноши-божества. Кожа белая как нефрит, черные волосы заплетены в сложную прическу и украшены золотыми шпильками с рубинами. Его единственный глаз сиял необычным красным цветом, а на правой щеке красовался знак в виде цветка красного клена — метка его божественной природы. Янь-ван медленно и величественно двинулся по красному ковру к алтарю. За ним следовала свита из высших князей Преисподней в парадных одеждах. Каждый их шаг был отмерен и торжествен, музыка подчеркивала ритм их движения.

Когда жених занял свое место справа от алтаря, музыка снова изменилась. Теперь зазвучала мелодия, предназначенная для появления невесты. Все взгляды снова обратились к входу, ожидая увидеть красный свадебный паланкин с закрытыми занавесками.

Но вот затихают последние аккорды прежней мелодии, и в воздухе воцаряется еще более глубокое ожидание. Слуги рывком распахивают тяжелые створки дворцовых дверей, и с порога появляется не паланкин, как ожидали многие, а сама невеста — живая и невесомая, как вечерний ветерок над раскаленной пустыней.

Она была необыкновенно мала ростом, удивительно хрупкая на вид и — босая. Каждый её шаг по шелковому красному ковру оставляет на ткани едва заметный след, будто от капли чернил на тончайшей бумаге. В её движениях не было ни суетности, ни застенчивости — только величие и невидимый ужас, отражение её истинной сущности, скрытой под обликом юной девушки. Никто из гостей не осмелился засмеяться или усомниться в её простоте: все знали, кто перед ними.

Это была та, чьи сто восемь имён дрожащим шёпотом произносят даже демоны — Дурга, Кали, Великая Мать Тьмы, Несущая Дары Смерти, Леди Небытия, Хранительница Последнего Предела. Ведь её взгляд способен в секунду обратить в прах целую армию, а прикосновение — наградить бессмертием… или уничтожением. Волна запахов свежих цветов прокатилась по двору — за невестой ступала целая процессия молодых девушек-демониц в алых покрывалах, усыпавших красный ковер драгоценными лепестками — лотосами, маками, сливой и хризантемами. Их шаги были легки, а лица — прекрасны и бесстрастны, потому что в их крови текло вечное служение и поклонение своей Госпоже.

Сама невеста была одета в простое платье из тускло-багряного шелка без излишеств, с открытыми плечами и длинными, ниспадающими рукавами, полоски ткани — словно языки пламени, мягко обвивали её тонкое тело. Волосы, черные как роса предрассветной ночи, были собраны в высокий узел, закрепленный одной-единственной булавкой из черного нефрита, украшенной крохотным, кроваво-красным сердцем в обрамлении серебра. В её волосах не было ни драгоценностей, ни золотых нитей — только природная тьма и безмолвное величие.

На её лице вилась легкая, почти насмешливая улыбка. Глаза, цвета густой темноты бездонных глубин, смотрели прямо перед собой — спокойно и отрешенно, как будто для неё не существовало ни времени, ни пространства, ни самой смерти.

Когда несравненная невеста ступила на край ковра, сопровождающие демоницы замерли, а музыка сменилась на тихий перезвон серебряных колокольчиков. Шаг за шагом, невеста прошла по ковру, и каждое её движение напоминало грациозный танец между жизнью и смертью. Никто не решился прервать магию момента. Все, даже самые могучие князья Преисподней, склонили головы, когда она проходила мимо, будто сама Смерть пришла в гости к бессмертным. Казалось, весь двор задержал дыхание. В центре у алтаря, буквально в двух шагах от Господина Ямы, невеста остановилась. Девушки-демоницы за её спиной опустились на колени, склонив головы, и преклонили ладони к полу.

Жрец возвысил голос — торжественный, глубокий, многократно отражавшийся эхом от мраморных стен: — Да приблизится Небесная Ночь, что хранит в себе дыхание жизни и тишину забвения. Да соединятся в этом союзе Высший Судья и Та, что дарует смерть и перерождение.

Начался обряд. Звучание флейт стало размеренным и тягучим, между дымами благовоний неразличимо затрепетали тени, а сами влюбленные взглянули друг на друга — взглядами, в которых сошлись любовь, могущество и тайна.

В центре двора, на вершине многоярусного алтаря из чёрного мрамора и красного лака, среди сверкающих золотых драконов и дымящихся нефритовых курильниц, можно было различить нечто необычное. Под началом церемонии, когда первые слова жреца отразились от мраморных стен, среди мерцающих огней свечей все взгляды вдруг притянула полупрозрачная, бледная фигура — душа, связанная серебряными и пурпурными лентами молний, что свилися из языков призрачного огня. Её облик искажён невыразимой мукой и страхом: она крутится, скрюченная, порывается вырваться, но наследная цепь держит её крепко и беспощадно.

Над алтарём рассыпаны крупицы соли и лепестки могильных цветов; у основания — кувшины с кроваво-красным вином и блюда с горькими плодами, которые никому не предстоит вкусить. Время от времени душа поднимает к небу обожжённые ладони — отчитываясь или умоляя, но не находя ни пощады, ни избавления.

С первыми строками ритуального возгласа, когда жрец в заунывной торжественности поднял жезл и провёл им по воздуху, по чёрному мрамору поползли густые тени. Вино в чашах у алтаря заплескалось, будто бы вздымаясь от невидимого дыхания стихии, а над самой вершиной Дворца Повелителя впервые за весь праздничный день потемнели небеса.

Свет фонарей тускнел, казалось, багровел даже белый мрамор — и только пламенные всполохи свечей, отражавшиеся в чёрных зрачках собравшихся, оставались немыми свидетелями обряда. Из-за облаков проступила искривлённая луговая тень, перепутавшая линии света, а в багровеющем мареве залил небо тихий, не по-временному холодный ветер, принесший запах мокрой глины и палой листвы.

— Да будет принесена в жертву эта душа, связующая тьму и свет, кровь жизни и дыхание вечной ночи! Пусть союз будет скреплён жертвоприношением — и да обрушится благословение, и да примет небо наш завет! — гремит над всеми голос жреца, воздевшего руки вверх. Между нотами флейт и звоном колокольчиков явственно раздался едва слышимый, но проникающий в самую печень стон — душа на алтаре содрогнулась, а тени на мраморе нависли, сжимаясь кольцом. Начало ритуала было провозглашено и скреплено неумолимой, древней волей, а небеса Преисподней затянула первозданная, судьбоносная тьма.

— А ну-ка стоять! — раздается звонкий голос, и все замирают на своих местах. Как можно прерывать священное действие посредине? Когда ничего еще не закончено? Когда следует склонить голову перед алтарем из уважения к самому Повелителю, Господину Яме, Верховному Князю Янь-вану?

— Стоять, я сказала! — возле алтаря происходит какая-то странная возня и собравшиеся гости недоуменно переглядываются. Кто-то вытягивает шею, вглядываясь вперед, поднимается гул голосов, вопросительных, а порой и возмущенных.

— Что там такое происходит? — старый слепой демон Инь Бу хватает за руку свою соседку с алой кожей и острыми рогами на голове. Демоница щурит глаза, привставая с места.

— Невеста схватила нашего старенького дракона за усы. — весело говорит она, не делая попытки убрать руку: — клянусь твоими фамильными драгоценностями!

— Неслыханно! — ворчит демон, качая седой головой: — скандал! Великого Демона-Дракона Ву таскают за усы! Разве такое возможно? Ты снова шутишь надо мной, негодница?

— Разве бы я осмелилась? На свадьбе у Господина Ямы? Да ни в жизнь! О! А теперь она отбирает у нашего старичка его обсидиановый нож!

— Нож Семи Звезд! — ахает слепой демон: — это же сокровище его сердца! Да что такое творится-то⁈ И… — грохот! Яркая вспышка! Демоница закрывается руками, склоняясь над своим слепым товарищем, над ней появляется синяя пленка щита Ци, защищая их от летящих обломков и ударной волны.

— Что это было⁈ — кричит седой демон, держась за руку своей подруги.

— Старый дракон решил дать отпор Госпоже! — выкрикивает ему в ответ демоница: — пожалуй нам с тобой следует спрятаться вон за той стеной!

— У нас лучшие места среди старших демонов, Яо Ху!