Наследник пепла. Книга IX (СИ) - Дубов Дмитрий - Страница 39

Выражение лица у Тагая было, мягко говоря, ошарашенным.

— Либо он говорит правду, — ответил мой друг, — либо я просто не могу считать его настоящих мыслей.

Глава 14

— Анатолий Сергеевич, да у нас тут налицо должностное преступление.

Я обращался к Салтыкову, но смотрел в это время в глаза Чернышову. Тот даже слегка вскинул подбородок, но визуального контакта не разрывал, пока он ещё выдерживал мой взгляд.

Начальник столичного Тайного сыска посмотрел на меня с удивлением.

— В каком смысле должностное преступление? — не понял он и перевёл взгляд на хозяина кабинета.

— В каком ещё может быть смысле? — ответил я, слегка усмехнувшись. — Получается, что господин Чернышов, уходя с поста главы Генерального штаба, прихватил с собой артефакт, который защищает его от ментального воздействия. Потому что, насколько я помню, гражданские лица к подобному доступа не имеют.

— Захар Григорьевич, как же так? — Салтыков уже понял, на что нужно давить, и обращался теперь к Чернышову, а тот всё ещё смотрел мне в глаза. — Давайте поступим так: вы выложите сейчас артефакт на стол, и мы с вами поговорим уже более предметно.

— Ничего подобного я делать не буду, — ответил на это хозяин кабинета. — Вы по большому счёту не имеете права так ко мне относиться и требовать от меня подобных вещей. Я, конечно, всё понимаю. Я на данный момент нахожусь, можно сказать, в опале, в ссылке. Но с такими обвинениями на меня набрасываться, это низко, господа. Я прошу вести себя достойно.

— Низко, говорите? — хмыкнул на это Салтыков. — А то, что ваш племянник лично пытался уничтожить капище на территории клана Морозовых, это не низко? Его, кстати, исключительно по счастливой случайности не убили и оставили в живых.

И вот в этот момент Захар Григорьевич разорвал визуальный контакт со мной и упёрся взглядом в пол. Мне показалось, что он даже вздрогнул при упоминании его племянника.

Анатолий Сергеевич тем временем продолжал:

— К тому же ваш племянник уже дал показания: и против вас, и против Болотовых. И вообще сидит и разливается буквально соловьём.

— Ой, дура-а-ак, — простонал Чернышов, схватившись за голову.

Причём это было настолько искренне, что не нужен был никакой менталист, чтобы всё понять. Чернышов положил локти на столешницу и уронил голову в ладони.

В кабинете на какой-то момент воцарилась тишина, которая длилась секунд пятнадцать, может быть, двадцать. Мы не мешали Захару Григорьевичу осознавать всё то, что с ним произошло.

После этого он выпрямился, причём сразу стало видно военную выправку. Осанка его не пострадала от долгого сидения в штабе. Потом он снял с правой руки небольшой перстень и положил его на стол.

— А знаете, что, Анатолий Сергеевич, — проговорил он с видом заядлого фаталиста. — Пошло всё к демоновой бабушке! Вот вам ваш артефакт от ментального воздействия.

Затем он встал, а мы даже немного напряглись, не зная, что он хотел сделать. Но Тагай только покачал головой, в жесте «не стоит опасаться». Чернышов подошёл к сейфу, открыл его и вытащил оттуда какие-то документы.

— Вот вам все те самые бумаги, которые мне в своё время передала Ликомора, и действуя по которым, по идее, можно выпить капище. Но я клянусь всем тем, что у меня осталось: я к ним не притронулся и пальцем. А этого дебилушку — моего родного племянничка, отправляйте хоть на каторгу, хоть куда. Задолбал меня! Идиот.

Признаться честно, от такого внезапного порыва все мы были немного в шоке. И сидели, глядя на него молча.

Первым отреагировал Салтыков. Он посмотрел на Тагая:

— Что скажешь? — спросил он.

— На данный момент наш уважаемый Захар Григорьевич искренен до невозможности.

Медведев сидел, оскалившись и странно улыбаясь.

— Да уж… Это точно флюгер. Ветер так и свищет в поворотах.

Но Салтыков сделал знак рукой: не вмешиваться в разговор. Он снова повернулся к Чернышову:

— Захар Григорьевич, что это вас так вдруг на откровенность потянуло? — поинтересовался он, внимательно наблюдая за реакцией хозяина кабинета.

— Да вот знаете, дорогой Анатолий Сергеевич, — Чернышов теперь перешёл к бару, налил себе на пару пальцев в широкий стакан и продолжал: — Одно дело — пытаться пристроиться при новой власти, принимая определённые авансы. И совсем другое — подписывать себе смертный приговор подобными действиями. Например, выпить капище, которое является основой силы родовичей. Что бы ни думали все аристократы, у нас пока против вас идти кишка тонка. Я не собираюсь быть мучеником, чтобы меня грохнули просто за сам факт знания того, что можно уничтожить капище, ещё и вытащить из него заключённую внутри силу. Ваш мальчишка должен проверить: я никому ничего не рассказывал на эту тему.

— Хорошо, — Салтыков кивнул и повернулся к Тагаю. — Если вы не рассказывали, то откуда племянничек-то ваш знает?

— Да этот дурьеголовый, — Захар Григорьевич скривился: не то от алкоголя, не то от упоминания племянника, — скорее всего, просто подслушал мою встречу с Болотовой, и принял всё за нас в свой счёт. Проблемы у моего племянника с мозгами, понимаете? С рождения! И знаете, я больше не намерен нести за него ответственность. Хватит. Достаточно. Уже два десятка лет я его отмазываю от всего и вся. Достаточно. Забирайте его на каторгу. Пусть лучше пятнадцать лет там отсидит, чем пять секунд на эшафоте.

Искренность Чернышова произвела эффект разорвавшейся бомбы. Все остальные в его кабинете вновь пребывали в полном шоке.

— А что вы на меня так смотрите? — Чернышов обвёл нас всех взглядом. — Мне и в ссылке неплохо будет, если за этим придурком дерьмо подчищать не придётся.

Салтыков держался. Но я видел, что он ошарашен не меньше нашего. Анатолий Сергеевич тем временем собирал документы и бегло просматривал их.

— А накопитель? — спросил он, положив все бумаги в свой портфель.

— Да здесь он, у меня, — ответил Чернышев, выглядевший после своих откровений опустошённым. — Сейчас принесу.

Он сделал шаг, затем остановился, оглядел нас, после чего сказал:

— Вы можете сходить со мной, если думаете, что я куда-нибудь сбегу.

И все мы отправились вниз. По пути мы увидели охрану рода, которая удивилась, когда Чернышев повёл нас в укромные места дома.

— Куда? — спросил начальник охраны, располагавшийся на первом этаже.

— Спокойно, — ответил Чернышев. — Всё нормально. Я знаю, что делаю.

В подвале, за замаскированной дверью, находилась небольшая комнатка, в которой лежали всякие артефакты на случай военных действий. Естественно, мы косились на них, хоть назначения большей части артефактов даже не понимали.

И вот, достав с дальней полки, он отдал нам переливающуюся разными оттенками алого друзу, которая находилась в деревянном ящике длиною в локоть.

— Вот, забирайте, — проговорил Чернышев. — Мне оно и даром не надо. Просто оставьте мне мою ссылку. Мне и в ней очень неплохо живётся.

И когда Салтыков снова обернулся к Тагаю, тот пожал плечами и покачал головой.

— На данный момент, — ответил мой друг, — Захар Григорьевич абсолютно искренен и не солгал ни в полуслове. Но он никому ничего не рассказывал.

Анатолий Сергеевич кивнул ему, забрал ящичек, тщательно закрыл его и кивнул нам. Чернышова он всё-таки забрал для разбирательств в управление, но я полагал, что тому не сильно достанется.

В экипаже, где мы ехали с Салтыковым, Тагай рассказал вот что:

— Пока мы там были, я покопался у него в голове. И нашёл там довольно занимательные вещи.

— Рассказывай, — махнул рукой Анатолий Сергеевич, видно и ему самому было интересно.

— Дорогой племянничек — это сын его покойной сестры, которую он любил до умопомрачения. Но та связалась непонятно с кем и нагуляла от этого не-пойми-кого ребёнка. И вот Захару Григорьевичу всю жизнь приходилось расхлёбывать за этим молодым человеком. А сестра, надо сказать, умерла родами. Племянник же вышел великовозрастным идиотом. И вот сейчас он допёк нашего Захара Григорьевича до умопомрачения. А тот не собирается идти на эшафот из-за своего племянника.