Потоп (СИ) - Алексеев Александр - Страница 43

В Вильно два года назад из Курляндии завезли семена топинамбура. Это растение, клубни которого чем-то похожи на картофель, я прислал в Виндаву и Себеж когда жил в Бразилии. Уже лет десять прошло. А история была такая. Тогда я ездил по делам в бразильский город Байя и один из местных фермеров, угостил меня местной «картошкой», а потом рассказал об этом чудесном растении и продал мешок семян. Сказал мне, что топинамбур очень неприхотлив. Клубни, которые идут в пищу для людей и животных, могут зимовать в земле и выкапываться по весне в период бескормицы. Ботвой топинамбура тоже можно кормить скотину. Это чудо-растение распространилось за десять лет по всей Курляндии, по деревням России и Литвы. Я повелел посадить топинамбур в окрестных имениях и собрать осенью семена, чтобы раздавать казённым крестьянам. Если сажать повсеместно, то по весне будет чем кормить людей, животных и птицу.

Мой друг, Российский царь Виктор, сделал мне царский подарок — подарил моим детям гувернантку-наставницу Квитку(пол. Цветок). Дети, а их у меня пять, поначалу взбрыкнули перед строгой тётей. Но постепенно контакт наладился и Квитка Фирлей стала им старшей сестрой. Эта девушка продала себя в рабство российскому царю на пять лет, чтобы выкупить и вылечить родного брата. Её младший брат, кстати, тоже подружился с моими детьми и работал помощником моего повара.

Квитка, как бы это сказать, поначалу не заинтересовала меня. Я тогда ездил «на ужин» к одиноким вдовушкам и возвращался под утро. Но, потихоньку-полегоньку, мы с Квиткой начали разговаривать. Выяснилось, что она родственница покойной российской царицы Варвары(Марины Мнишек). Её бабушкой была Барбара Мнишек(Фирлей), тётка российской царицы.

Полгода назад мы с Квиткой начали встречаться. Однажды нас в постели застукала моя старшая дочь, но сказала, что никому не расскажет. Квитка тогда поведала мне, что непорядочно вот так встречаться. И что нам нужно расстаться, но не смогла сдержать слёзы и разрыдалась. Она очень нежная и страстная. Как ласковое пламя. Как моя первая жена Мария. Из-за этого, наверное, я и влюбился. Теперь мне это понятно.

Сегодня перед обедом прошу у расшалившихся детей внимания и подхожу к Квитке. Она, поняв ситуацию, пускает слезу и трёт глаза. Я вытираю платком её слёзы и говорю:

— Квитка, я клянусь быть верным тебе всю жизнь. Буду любить тебя и наших детей. Ты выйдешь за меня?

Любимая поворачивается к моим детям. Все стоят, как статуи, открыв рот и только старшая дочь кивает, улыбаясь. Квитка, кивает и обнимает меня.

Я самый счастливый человек на Земле.

Место действия: Белая гора близ Праги(Богемия).

Время действия: июль 1618 года.

Михаил Гофман, поручик, командир конной роты егерей Первой гвардейской Суворовской Бригады.

Перевязанная рука нестерпимо болит. Пустая пробитая фляга болтается на поясе. Пить хочется. Рядом в перелеске видна вода. Болотистый берег ручья Гостовиц. Но такую воду пить нельзя. Потом животом будешь мучаться, а то и вообще помрёшь.

Меня на себе тащит пленный француз Рене Декарт. Он понимает по-немецки и поэтому я его спрашиваю:

— Рене, а чем ты после войны будешь заниматься?

— Займусь математикой. Я уже придумал формулу механического равновесия системы.

— Как это?

— Это когда сумма работ всех действующих на неё сил на любых возможных перемещениях системы равна нулю.

— И где это можно применить?

— Да много где. В механике, в математике.

— А зачем тебе математика?

— Только в ней нет той лжи и недостоверности, из которых состоит вся наша жизнь. Математика — это Правда и Истина.

— Выходит что Вера — не Правда и не Истина.

— Выходит так. Вера — для человека. Религия — для власти. Церковь — для денег.

А ранен я был час назад на нашем левом фланге у деревеньки Любиц. Впрочем по порядку. Наша Первая Дивизия во главе с царём Виктором Вайсом две недели назад вышла из Лейпцига и скорым маршем за пять дней подошла к Хофбургу, левобережной части города Прага. Мы заняли выгодные позиции на Белой горе, укрепились и осмотрелись. Враг переправил на левый берег Влтавы всё что у него было — примерно пятьдесят тысяч саксонцев и поляков с запорожцами, разбавленных чехами и венграми. Наверное решили разбить Дивизию, пока подмога не подошла.

Командовать имперскими войсками взялся молодой польский король Владислав. Курфюрст Саксонии Иоганн Георг после потери своих земель несколько утратил воинственность и, наверное, просто хотел вернуться в родные земли даже на условиях Протестантской Лиги. Всё это я узнал на Совете Дивизии накануне сражения. План был такой: первый полк нашей бригады остаётся на редуте, на вершине горы, откуда пушки могли обстреливать любой участок поля боя. Наш левый фланг упирался в густой лес, заканчивающийся крутым оврагом. Незаметно обойти этот фланг было трудновато. На правом фланге мы упирались в болотистый берег ручья Гостовиц. Штаб Бригады разместился у ручья в охотничьем замке, возвышавшемся над прибрежным кустарником. Как я понял из разговоров офицеров, два полка курляндских рекрутов, что прибыли в Дивизию прямо перед марш-броском, поменялись формой с двумя гвардейскими полками. Ряженные в рекрутов гвардейцы встали на нашем левом фланге напротив поляков, а изображающие гвардейцев рекруты — на правом. Наша Вторая Бригада стояла во второй линии за редутом и должна была вступить в бой в переломный момент по приказу царя.

Моя рота на левом фланге первой линии была замыкающей у ручья. На лошадях по заболоченным кустам и промоинам не поездишь. Поэтому мы, оставили лошадей и двинулись вперёд на своих двоих. Наша цель — конные батареи противника. Сотня винтовок в полуверсте от вражеской батареи — верная смерть канониров через десять минут нашей стрельбы. Это у московских стрельцов всего 11–12 зарядов в берендейках. У нас в патронных сумках по шестьдесят зарядов. Только половину за десять минут израсходуем.

Начало битвы прошло сумбурно. Очевидно, думая, что перед ними неопытные рекруты, польская конница пошла в наступление, а за ними пехота. Поначалу их полки шли шагом по неровному полю. Наши пушки ядрами высекали кровавые тропинки в густых рядах. Затем польская конница перешла на рысь, а за сотню шагов от нашей пехоты — на галоп.

Гвардию этим не напугать. Дав пару дальних залпов, наши гвардейцы подпускали врага поближе. Чтобы наверняка. Когда ты стоишь в строю и две тысячи мушкетов стреляют по команде одновременно, то волосы дыбом встают даже у ветеранов. Первые ряды конницы превращаются в груду кровавого мяса. Задние ряды конницы притормаживают, чтобы не споткнуться о гору трупов и выставленные перед нашим строем рогатки. Этого времени как раз хватает, чтобы перезарядиться и чтобы пороховой дым немного рассеялся. И снова два полка построенные в четыре линии дают слитный залп, валящий первые ряды наступающих. А вот и чужая пехота подошла. Наши пушки с редута начинают бить тяжёлой картечью. Пригоршни чугунных шариков отрывают руки, ноги, раскалывают черепа и застревают в кишках. Да, такова учесть линейной пехоты. Иди под пули и картечь и держи строй, иначе капрал своей палкой вышибет из тебя дух.

Сквозь дым было плохо видно, но я всё же сумел рассмотреть, что саксонцы почему то вперёд не пошли и не поддержали атаку поляков. Видимо, у врагов возникло какое-то непонимание. Но, об этом думать некогда.

Мы всё-таки дождались. В третьем ряду наступающих были конные батареи. Восемь пушек, сотня канониров и обслуги. Они встали трёхстах шагах от нас и начали разворачивать имперские копии единорогов. Вот тут то мы по ним и жахнули.

За пять минут где-то около тысячи пуль по относительно крупным целям выкосили почти всех кто был на батареях. И тут сзади нас за ручьём раздался грохот мушкетных выстрелов. Оказывается, мы встали на пути вражеского батальона мушкетёров, которые были посланы нам во фланг, но отвлеклись на нас и открылись. У нас появились убитые и раненные. Нужно уходить с линии огня. Когда мы уже подходили к охотничьему замку, то напоролись в кустах на ещё один переправляющийся батальон врага. Вот там то мы и взяли в плен Рене Декарта, а я получил ранение в руку.