Солдаты Солнца. Книга 1 - Хэриссон Джеймс - Страница 16

Гэбриэл снова сел на свой стул и обвёл взглядом присутствующих.

Андрей обнял профессора за шею обеими руками:

– Отец! Ты мой самый большой друг и ещё – Лео! Я не хочу, чтобы вы уходили от меня: моя сила в вас… Я не хочу, чтобы вы однажды покинули меня и ушли.

Профессор усадил Андрея обратно на стул:

– Мы все когда-нибудь уйдём, сын… И ты тоже однажды покинешь нас. Главное – это всегда носить образы любимых и дорогих тебе людей вот здесь – в твоём сердце. И тогда смерти не будет! И никто не уйдёт от нас насовсем – просто они будут далеко, но всегда будут помнить и по-прежнему заботиться о тебе.

– Но, отец, я не хочу, чтобы ты был далеко от меня!

– Может, хватит уже разводить сентиментальности, джентльмены. Что-то я не наблюдала подобного трепетного отношения к жизни и смерти там – наверху.

– А разве ты здесь не за этим же, Миша? Разве не глупая старомодная сентиментальность привела тебя сюда?

– Ты притащил меня сюда, Джон!

– Чтобы ты, Миша, всё ещё имела надежду – надежду отыскать свою дочь! И никто, кроме меня и этих людей, не поможет тебе в твоём испытании. И ты это знаешь не хуже меня… Просто тебя злит всё это и то, что ты сейчас слышишь: как бы тебе самой хотелось говорить подобные слова своей семье – дочери и мужу. Но ты вдруг слышишь эти сокровенные слова от какого-то давно упокоившегося раритета, который считался умершим, ещё когда ты пешком ходила под стол… А ведь ты всё ещё помнишь слова, которые говорил тебе твой отец, когда уходил воевать по приказу за свою страну, за Россию – на Восток; и те простые, но великие слова, которые говорил твой дед своим, когда уходил воевать по зову сердца – тоже за свою страну, за Россию – на Запад! И ты эти слова будешь помнить, даже умирая! Разве их можно забыть? Слова горечи расставаний и страдания от боли потерь, слова веры в святую победу и надежда на возвращение. И эти слова до сих пор звучат в твоих ушах и больно ранят твоё сердце. И полковник Гэбриэл Харрис просто только что тебе их напомнил – напомнил слова и твоего мужа, погибшего двадцать лет назад в Третьей Мировой Войне, только теперь – за Америку… Я понимаю, как тебе больно и горько: дорогие тебе люди, отец и муж, погибли за чужие идеалы, за разные супердержавы, а ты осталась одна с никогда не убывающей болью бесконечной череды утрат. Нет больше и твоего деда, а теперь пропала и твоя единственная дочь – просто исчезнув в пламени огня за куполом Чёрной Смерти Соломоновых Рудников. И ты могла бы сто раз уже умереть – что может удержать здесь того, кому нечего больше терять?! Но ты продолжаешь жить только потому, что тобой движет сильнейшее из чувств: любовь – любовь к своей дочери… И я не позволю – ни тебе, ни кому бы то ни было другому – осквернять слова полковника Гэбриэла Харриса! Лучшего из всего, что вообще когда-либо было на этой прескверной планете!!

Миша не сводила напряжённого взгляда с профессора, пока он говорил.

– Прости, Джон, ты же знаешь, как я бываю груба и бесчувственна к чужому потенциалу. Но ты как всегда прав – тысячу раз прав: меня гложет и ослепляет боль бесконечных утрат. Вся моя жизнь – это только утраты… И по-моему мы все здесь по этой самой причине. Мы все потеряли что-то или кого-то – настолько личное и дорогое для себя, что не стоит даже растрачивать попусту всё то ценное, что ещё осталось у нас всех: возможно – друг друга. Именно друг друга нельзя потерять – особенно теперь. Извините меня за грубость, полковник Харрис, иногда нас всех тут заносит. А вообще, привыкайте заново: не я – так кто-нибудь другой… Время такое! Но всё равно – извините!

– Похоже, это первые общие стоящие слова, которые по-настоящему могут объединить нас и даже сделать со временем настоящими друзьями.

– Сложное суждение, полковник Харрис. Но, безусловно, стоит попробовать – раз так хочет профессор Румаркер… Только не забывайте ни на миг, вы – в городе со спичечный коробок. Индианаполис со времени Последней Войны урезан вдвое, но к нему достроена военная база – Форт Глокк: государство в государстве! Все вопросы решаются там. Мы всё ещё называем Америку – Америкой: США! По принципу: все штаты в одном штабе. И так оно и есть! Форт Глокк – это и Новый Амстердам, и Вашингтон, и Лос-Анджелес, если надо… Здесь у нас всё просто: закон один для всех! Шаг влево, шаг вправо – и вы труп! Хотите жить – держитесь профессора Румаркера и этого криобункера: лучшей защиты вам не найти.

– А нам нужна защита?

– Защита нужна всем!

– Сложное суждение, полковник Васильева.

– Сложное, если у тебя за плечом никого нет, кому бы ты мог доверять… И всё же особо на мою близкую дружбу не рассчитывайте, полковник Харрис. Правда, и предавать вас генералу Бэккварду я тоже не собираюсь. А если вы ещё и согласитесь помочь нам в одном большом общем деле – хотя лично я до сих пор не могу понять, как вы нам можете помочь, – то, возможно, в моём чёрством сердце даже поселится нечто, отдалённо похожее на неподдельную благодарность… к вашему брату.

– Весьма польщён таким жизнерадостным началом.

Красавчик поднял руку:

– А разве наш труд не стоит вознаграждения? Нам подходит работа по найму… за некоторую плату.

Гэбриэл бросил на Красавчика усмиряющий взгляд:

– Лейтенант…

Профессор со стуком развернул коляску в сторону Красавчика:

– На этот раз, лейтенант Руперт Квинси, вы нанимаетесь за самую высокую плату в нашем мире: за вашу собственную жизнь!

Красавчик взглянул на Гэбриэла, потом – на профессора:

– Да я так… к разговору.

– У меня встречное предложение, – полковник потянул одеяло на себя, – если позволишь, Джон!

Профессор улыбнулся:

– Наконец-то, впервые за многие десятилетия, я снова слышу голос здравого рассудка настоящего парня из прошлого – из моего прошлого. Говори, Гэбриэл! Сколько хочешь! Я готов слушать тебя всю оставшуюся жизнь… Но прежде чем снова передать штурвал слова в твои самые надёжные руки в мире, хочу напомнить всем присутствующим за этим столом: полковник Гэбриэл Харрис вместе со своими друзьями и боевыми соратниками спас столько жизней, включая и мою собственную, что я готов на Библии заложить и перезаложить свою душу какому угодно дьяволу за полковника и его людей! И я хочу, чтобы вы это знали: все! Дай твою руку, Гэбриэл! Я благодарю судьбу за то, что я смог вернуть вас к жизни, и вы все теперь с нами.

Полковник снова подошёл к тому краю стола, и они с профессором крепко пожали друг другу руки и обнялись… Профессор смахнул с лица две невольно скатившиеся слезинки:

– Давай, Гэбриэл, теперь всё в твоих руках.

– Спасибо, Джон, за щедрые и искренние слова! Больше всего я рад, что теперь смогу, наконец, чем-то отплатить тебе за всё, что ты сделал для нас… И именно потому, что мы теперь снова вместе, стоит начать с самого начала, чтобы не ошибиться. И начнём с более полного представления всех присутствующих сейчас за этим столом – друг другу. Красавчик, давай!!

Лейтенант и полковник в один момент с громким пробковым вылетом открыли обе бутылки шампанского и разлили по высоким фужерам. Федя, до сих пор спокойно сидящий на плече Мэлвина, испуганно взвизгнул и перепрыгнул на колени Чукки.

Гэбриэл поднял свой фужер:

– Леди, джентльмены, солдаты! Прошу вас всех поднять это прекрасное вино в память о наших ушедших навсегда друзьях и родных, которых мы по-прежнему любим, помним и пронесём их светлые образы через всю нашу жизнь – до самой смерти… Друзья! Мы помним о вас.

Все встали… Полковник поднял свой фужер над головой и, помолчав, выпил шампанское до дна – так же сделали его парни и профессор: подняли фужеры над головой и выпили до дна… Энергия, которую излучали эти незнакомые и совершенно странные люди, была такая мощная, что девчонки в точности повторили этот жертвенный жест за Командой «Альфа». А Миша вдруг почувствовала, как комок горячих слёз подкатился к её сжавшемуся от спазма горлу. Она еле заставила себя проглотить шипучее вино. Но во рту было так горько, что она даже не почувствовала вкуса этого изысканного напитка.