Дети Галактики (СИ) - Батыршин Борис - Страница 29

— Пострадала? — Оля немедленно встревожилась. — А что с ней случилось?

— Электротравма, довольно серьёзная, но прямой угрозы жизни нет. А вот что именно случилось, — тут Юрка загадочно ухмыльнулся, — это и есть самое невероятное!

— Не томи уже, а? — Середа расстегнул привязной ремень, оттолкнулся от кресла и взмыл к потолку. — Что за манера, сколько можно?..

— Терпение! — с мефистофельской улыбкой отозвался Кащей, явно наслаждавшийся ситуацией. — Челнок уже стартовал с Большого Сырта. Через полчаса они будут здесь, тогда всё и узнаете!

II

Взлёт с Марса обходится без того варварского великолепия, что сопровождало ракетные старты земных космодромов Байконур или мыс Канаверал. Оно и неудивительно — сила тяжести на Красной планете ненамного больше трети земного, что позволяет обходиться без разгонных ступеней и прочих пиротехнических эффектов. Но… ракетная тяга есть ракетная тяга — это вам не сравнительно деликатный пинок под зад, которым батутодромы провожают «полезную нагрузку» — толчок, лиловая мембрана тахионного зеркала — и ты уже в пункте назначения. Остаётся подвести челнок или орбитальный лихтер к стыковочному шлюзу, уравнять скорость со скоростью станции и — «осторожно, двери открываются!»

Вот и сегодня Серёже пришлось выполнять обязанности пилота. Старт с площадки в километре от строений базы Большой Сырт: тучи пыли, стремительно уходящие вниз белые феррокретовые (так во Внеземелье именовали банальный железобетон) купола и жучок стоящего на взлётной площадке гирокоптера, стремительно темнеющее жёлто-серое небо — и вот она, орбита! Затем набор манёвров с использованием двигателей ориентации, и сближение с висящей на высоте ста десяти километров над поверхностью планеты «Зарёй». Серёжа был морально готов к тому, что швартовка к планетолёту попьёт из него крови — раздвижной универсальный пирс был весь забит грузовыми контейнерами с драгоценным сверхтяжёлым элементом, ждущим отправки на «Деймос-2», так что стыковаться пришлось «на тросах». Это означало — зависать в паре десятков метров от резервного шлюза, отстреливать швартовочные концы, а потом ждать, когда швартовщики в вакуум-скафандрах поймают их и закрепят на корпусе корабля. И заключительный этап процедуры: портеры-швартовщики подводят к люку челнока гибкий рукав переходного тоннеля, проверяют герметичность, подают воздух, называемый в просторечии «кишкой», дожидаются, когда красные огоньки на пульте сменятся жёлтыми, а потом и зелёными — всё, готово, можно идти!

Серёжа, как и большинство внеземельцев, не любил пользоваться «кишкой». Дело в том, что корабль и челнок не находятся в полной неподвижности один относительно другого, и гофрированная, изготовленная, из полупрозрачного пластика труба постоянно колеблется, изгибается, грозя смяться вместе со своим содержимым, неважно, живым или неодушевлённым. А то и вовсе лопнуть, если натяжение выйдет за пределы допустимых значений. И хоть он не хуже других знал, что случиться этого никак не может — стальные обручи, вставленные в гофры, не позволят «кишке» деформироваться, а швартовочные троса удержат её от опасного натяжения — впечатление всё это производило не самое приятное. Так что Серёжа облегчённо выдохнул, когда выплыл из переходной трубы в шлюз, толкая перед собой медицинскую капсулу, в которой под прозрачным колпаком покоилась привязанная ремнями к своему ложу Татьяна. В отличие от него, девушка избежала неприятных ощущений, связанных с переходом на «Зарю», поскольку ещё до взлёта была введена в состояние медикаментозного сна. Сделала это врач Большого Сырта Елена Олеговна Гостилина; она же потребовала как можно скорее отправить Татьяну на орбиту, неважно, на «Скьяпарелли» или на «Зарю» — причём сделать это по старинке, без использования «батута». «Очень уж специфический случай, — объяснила „тётя Лена“ своё решение — последствия воздействия сильной электротравмы на нервную систему порой непредсказуемы и чреваты весьма неприятными побочными эффектами, так что подвергать пациентку дополнительной встряске при прохождении через тахионное зеркало я бы категорически не рекомендовала». Татьяна (она к тому моменту уже оклемалась и могла говорить, хотя и сильно заикаясь) пыталась возражать, уверяя, что вполне в состоянии натянуть гермокостюм и лететь как все, в пассажирском ложементе, а не в виде багажа, но врачиха была непреклонна. «Если не хотите, дорогуша, пробкой вылететь из Внеземелья — заявила она с непреклонностью доцента, принимающего экзамен в родном Татьянином МГУ — ложитесь, пристёгивайтесь и поработайте кулачком, чтобы мне легче было попасть иглой вам в вену! И радуйтесь, что окажетесь именно на „Заре“ — я сама была когда-то на ней врачом, а сейчас это место занимает Зина Огаркова. Мы с ней давно знакомы — опытнейший врач, была на „Тихо Браге“ у Энцелада во время сатурнианской эпопеи… У неё и специализация подходящая — электрические поражениях нервной системы, даже диссертацию защищала на эту тему. С ней вы будете в надёжных руках, так что не трепыхайтесь и делайте, что вам говорят, если не хотите проблем…»

Пришлось Татьяне согласиться и занять место в медицинской капсуле. Серёжа задвинул её в челнок, вздохнул, полюбовавшись напоследок сквозь на лицо девушки — такое красивое, такое умиротворённое во сне — и уселся в правый ложемент, по традиции предназначенный для второго пилота. И вот теперь он, толкая перед собой капсулу, вплыл в шлюз — и с удивлением увидел трёх парней и девушку, одетых в корабельные комбинезоны, жизнерадостно махавших ему руками.

— Прямо тебе спящая царевна в хрустальном гробу! — ухмыльнулся Алексей. Они только что сдали медкапсулу в медотсек, на руки Зинаиде Фёдоровне Огарковой, врачу «Зари» — вместе с пачкой листов в прозрачной папке, «историей болезни», которую Серёже вручили перед посадкой в челнок. Медичка быстро пролистала бумаги, откинула прозрачный колпак «капсулы», а Серёжу, который сунулся, было, помогать, без разговоров выставила из медотсека вместе с полезшим с расспросами Алексеем предложив связаться через час по корабельному интеркому. «Тогда, — добавила она, я смогу сказать что-то определённое о её состоянии, а сейчас не путайтесь под ногами у занятых людей…»

Шутка насчёт «хрустального гроба» царапнула Серёжу — дело-то серьёзное, раз девушку пришлось переправлять на «Зарю» с такими предосторожностями. Однако, покидая медотсек, он не заметил в поведении врачихи особой тревоги — а значит, за состояние Татьяны можно не волноваться. Девушка в надёжных руках, как и говорила на Сырте тётя Лена…

— Скорее уж Низа Крит. — спутница Монахова покачала головой. На нашивке у неё значилось «Ольга Молодых», и Серёжа припомнил, что видел её на «Заре», где Оля исполняла обязанности инженера-кулинара и рекреационщика. — Помните, была такая у Ефремова, в «Туманности Андромеды»? Её тоже пришлось везти на Землю в медицинской капсуле после электрического удара. Вот и в фильме — старом, шестьдесят седьмого года, — есть эпизод, когда Крюков, играющий Эрга Ноора, рассматривает её лежащей в капсуле…

По пути в медотсек Серёжа успел поведать, что произошло с Татьяной в пещере и теперь все разговоры вертелись вокруг этого происшествия.

— Ладно, об этом ещё успеем… — Алексей оглянулся. Кроме их пятерых в кольцевом коридоре станционного бублика никого не было. — Предлагаю отправиться в «Секрет». А то сейчас нашего гостя выловят и начнут расспрашивать, а он и перекусить толком не успеет. Ты же голоден, верно?

Серёжа, которому был адресован этот вопрос, неопределённо пожал плечами — «мол, потерплю», — и тут же понял, что есть действительно хочется.