Огонечек для ледяного герцога (СИ) - Славина Элен - Страница 41

Талориан, отложив в сторону кипу документов, разминал плечо, на котором повязка уже сменилась на аккуратный хирургический шов. Я сидела напротив, чистя старый охотничий нож — привычное, успокаивающее действие.

Внезапно дверь скрипнула, и в гостиную робко вошла Флора. В её руках был небольшой, пыльный деревянный ящик, который она, казалось, с трудом удерживала.

— Я… я нашла это, — прошептала она, глядя на нас большими глазами. — На чердаке. В самом дальнем углу, под балкой. Там была… потайная дверца.

Мы с Талорианом переглянулись. Чердак этого дома хранил немало секретов, но чтобы потайная дверца…

— Ты была там одна? — спросил Талориан и хмуро посмотрел на мою сестру.

— Нет конечно, — улыбнулась хитрюга, — мне помогал Леонард.

Я взяла у неё ящик. Он был на удивление тяжёлым для своих размеров. Крышка не была заперта. Внутри, на мягком бархате, выцветшем от времени, лежал тот самый перстень.

Тот самый, что когда-то принёс столько боли нашей семье. Он словно яд отравил душу Талориана и чуть не сделал его ледяным изваянием.

Но сейчас перстень выглядел иначе. Камень был тёмным, почти чёрным, и на его отполированной поверхности виднелись странные, угловатые насечки.

Рядом с перстнем лежал пожелтевший клочок пергамента. Чуть порванный, покрытый толстым слоем пыли.

Талориан нахмурился, его пальцы непроизвольно сжались.

— Я думал, что потерял его… навсегда, — его голос был напряжённым.

— Похоже, кто-то нашел его и спрятал, — тихо сказала я. — Может, чувствовал, что в нём есть нечто большее, чем просто проклятие.

Я осторожно развернула пергамент.

Текст был написан на странном, незнакомом языке, но внизу чьей-то дрожащей рукой была сделана пометка на нашем наречии: «Ключ — в единстве. Кровь и Воля».

— «Драконий язык», — мрачно произнёс Талориан, всматриваясь в письмена. — Я видел подобное в древнейших архивах рода Фростхартов. Но это… считалось утраченным.

В этот момент в гостинную вошёл старый дворецкий Леонард. Его взгляд сразу упал на перстень, и я увидела, как по его лицу пробежала тень того же самого, животного страха, что был когда-то у старьёвщика.

— Мессир… вы нашли его, — он сделал шаг назад, словно перед ним была гремучая змея.

— Ты знаешь, что это? — спросил Талориан, его голос приобрёл опасную, стальную нотку.

Леонард молча кивнул, с трудом сглатывая.

— Легенды… в семье моего отца, который служил вашему деду, передавались из уст в уста. Это не просто украшение. Это Печать Хранителя, — прошептал дворецкий и мне показалось, что ветер приподнял шторы. Как будто, здесь были призраки, которые тоже пришли послушать эту историю.

Леонард сделал паузу, собираясь с мыслями.

— Говорят, первый из Фростхартов, тот, кто заключил договор с ледяными драконами, скрепил его этой печатью. Она не давала власти. Она накладывала обязанность. Обязанность «Хранить». Баланс. Границу между нашим миром и… другими. Теми, что старше и могущественнее.

Он указал на камень.

— Эти письмена — не проклятие. Это клятва. Клятва хранить равновесие. Но тот, кто надевал перстень, не понимая этого, не будучи истинным наследником воли основателя… его воля выворачивалась наизнанку. Вместо долга служения рождалась жажда власти. Холод, который должен был защищать, становился оружием порабощения и равнодушия. Проклятие было не в кольце, мессир. Оно было в невежестве того, кто его носил.

В гостиной повисла гробовая тишина.

Талориан сидел, не двигаясь, его лицо было бледным, как полотно. Вся его жизнь, вся боль, всё одиночество — всё это оказалось следствием чудовищного недопонимания.

— Сибилла… — тихо сказала я. — Она знала?

— Она чувствовала силу, — ответил Леонард. — Но искала её не там. Она хотела инструмент власти. А этот перстень — символ долга.

Талориан медленно протянул руку и взял украшение. Он не надел его. Он просто держал в ладони, как будто взвешивая всю тяжесть, что оно в себе несло.

— «Кровь и Воля», — прочёл он шёпотом слова с пергамента. Посмотрел на меня, и в его глазах было смятение, боль… и проблеск надежды. — Всё это время… я боролся не с ним. Я боролся с самим собой. Со своей собственной силой, которую не понимал.

— А теперь ты понимаешь? — спросила я, кладя свою руку поверх его.

Он сжал мои пальцы, чувствуя под своей ладонью и холод металла, и тепло моей кожи.

— Теперь… теперь у меня есть причина научиться. — Он глубоко вздохнул. — Не для власти. Для защиты. Того, что стало мне так дорого.

Он положил перстень обратно в ящик и закрыл крышку с твёрдым, решительным щелчком.

— Это не моя судьба. Не сейчас. Возможно, когда-нибудь, когда я буду готов… или возможно наш сын… Тот, кто смелее и мудрее меня.

Он не договорил, но мы все поняли.

Проклятие ледяного перстня было снято. Не магией, а знанием. И теперь у этой реликвии, хранившей столько боли, могло появиться новое, настоящее предназначение.

Не оковы для одного, а щит для многих. И это меняло всё.

Положив ладонь на выпирающий живот, я улыбнулась мужу и прижалась к самому близкому и родному человеку.

Внутри меня, под сердцем, жил наследник Талориана — наш первенец. Сын, которому, возможно, суждено превзойти нас всех. Надевая кольцо своего прадеда, он сможет привести этот мир к равновесию.

Мы же, если потребуется, будем рядом, чтобы поддержать его.

Эпилог

Прошел еще один год

Солнце заливало светом спальню в наших покоях в столице, но я с тоской смотрела на заснеженные ели за окном. Мне до сих пор не верилось, что этот дворец с его высокими потолками и золочёной лепниной — мой дом. Моим домом всегда был запах хвои и печёных яблок, а не воска и дорогих духов.

Дверь тихо отворилась, и вошёл Талориан. Он нёс на руках нашего сына. Маленький Элрик, названный в честь основателя их рода, беззаботно спал, уткнувшись носом в плечо отца. В этих стенах Талориан был другим — не Ледяным Герцогом, а просто мужем и отцом. Мягкость, которую он позволял себе лишь здесь, делала его лицо моложе, смывая следы былой суровости.

— Спит, как сурок, — прошептал он, укладывая сына в резную колыбельку. — Совсем как его мать.

Я улыбнулась, подходя к ним. Элрик был нашим чудом. Нашим затишьем после бури. Его рождение стало окончательным исцелением всех ран — и тех, что были на теле, и тех, что роились в душе.

— Гидеон приехал, — сказал Талориан, обнимая меня за талию и глядя на спящего сына. — Привёз вести из деревни.

Сердце ёкнуло от привычной тревоги, но спокойствие любимого мужа как всегда успокоило и меня.

— И что там? Рассказывай!

— Всё хорошо. Твоя бабушка снова перехитрила всех соседей на ярмарке, продав им «целебные» травы от весенней хандры. Флора помогает матери в харчевне, а Кай… — он усмехнулся, — Кай, кажется, нашёл общий язык с моим самым угрюмым капитаном стражи. Они вместе чинят забор.

Я рассмеялась тихо, представляя эту картину. Моя семья была жива, счастлива и обрела свой мир. Деревня процветала под защитой Фростхартов, и теперь люди смотрели на герцогских стражников как на своих.

— А Леонард? — спросила я, вспоминая старого дворецкого, чья преданность не знала границ.

— Ушёл на покой. Доживает свой век в том самом доме у озера, о котором всегда мечтал. Он заслужил покой.

Мы стояли молча, глядя на нашего сына. В этой тишине было всё наше прошлое — боль, страх, потери, но и невероятная сила, которая помогла нам всё это пережить.

— Я распорядился насчёт перстня, — вдруг сказал Талориан, его голос приобрёл серьёзные нотки. — Его поместили в усыпальницу основателя рода. Под охрану древних заклятий. Он будет ждать там своего часа. Когда Элрик подрастёт… мы расскажем ему всё. И он сам решит, его ли это ноша.

Я кивнула, чувствуя странное спокойствие. Больше не было страха перед этим артефактом. Теперь он был не проклятием, а наследием. Осознанным выбором.