Хозяйка волшебного ателье (СИ) - Максонова Мария - Страница 35

— Я читал об этом, специалисты говорят, что он расщепил таким образом свою психику, создал субличность, которая не знала, что сотворил он-прежний. Он все время вспоминал какого-то мужчину в черной шляпе, который делал что-то подозрительное, не понимая, что это была его собственная шляпа, — меня передернуло. Страшная сила эта менталистика.

— Вот видишь. Все они немного того, — присвистнул полковник. — Просто забудь. Дело раскрыто, девочка здорова и невредима, вернулась к родителям. Лучший столичный менталист заявил, что внушение с нее снято, а детская психика гибкая, она не пострадала. Весьма редкий исход для такого дела, радоваться нужно. Я написал отчет и надеюсь, что тебя за это дело приставят к награде третьей... а, может, даже и второй степени!

— Но все же есть в их семье что-то странное, — кивнув на размышления начальника, все же заметил я.

— Хватит забивать голову, у тебя другие дела в работе есть. Что по делу с пропавшими метками? — понизив голос, будто опасаясь, что нас подслушают, спросил полковник Медрус.

Я с тяжелым вздохом открыл другую папку — к сожалению, ничего утешительного у меня не было.

Глава 40

Стивен

За это время я успел допросить несколько жертв, у которых похитили метки истинности, и это было весьма сложно.

Первая жертва Эмма Розенфорд была помещена родителями в психиатрическую больницу, так как они боялись, что она с собой что-нибудь сделает, а приставить к ней слуг круглосуточно не имели возможности. Девушка сидела в комнате с мягкими стенами с совершено безучастным видом, когда я пришел.

— Как она? — спросил я доктора.

Тот со вздохом смерил меня усталым взглядом, зашел в палату и присел перед девушкой на корточки:

— Эмма? Эмма, ты слышишь меня? Эмма, к тебе пришли из полиции.

Но девушка осталась совершенно безучастна, даже головы не повернула. Я, набравшись смелости, подошел ближе, помахал рукой, но жертва преступления и бровью не повела. Тогда я, наклонившись, резко хлопнул в ладоши прямо над ее головой.

— Что вы делаете? — возмутился врач.

Девушка отреагировала на мои действия — она вздрогнула, шевельнулась, но неожиданно скуксилась, как маленькая, и, сжавшись в комок, принялась рыдать.

— Эмма? Эмма, вы меня слышите? Вы можете ответить на мои вопросы? — попытался достучаться до нее я, но жертва все еще была глуха к моим словам.

Врач глянул на меня осуждающе, засюсюкал над ней, успокаивая.

— Она на каких-то препаратах? — спросил я, когда девушка прекратила рыдать и опять с безучастным видом уставилась на стену.

— В первое время мы давали ей успокоительное, так как приступов и истерик было больше, она билась о стены и дергала себя за волосы. Но постепенно успокоилась, теперь мы уже почти ничего не применяем, но она все равно не желает возвращаться к жизни.

— А у вас в клинике есть менталист? Что он говорит?

Мужчина хмыкнул и отрицательно помотал головой:

— Боюсь, что на таких специалистов у нас не хватает бюджета.

— Хорошо, я пришлю своего для экспертизы. Последний вопрос — ее метка действительно исчезла? Не осталось каких-либо следов?

— Только покраснение и припухлость. В первое время она расчесывала место до крови, пришлось надевать на нее неснимаемые рукавицы.

— Покажите?

Врач удивленно поднял брови.

— Это моя работа, я должен понять, что именно произошло, — пояснил я.

— Будто это вам чем-то поможет, — проворчал он, но все же развернул жертву — она вообще никак не отреагировала на изменение позы. Тогда он расстегнул пуговицы на спине больничной одежды, и продемонстрировал худые девичьи лопатки. — Видите? — я, честно говоря, не знал, куда смотреть, поэтому он очертил область, — вот здесь видите покраснение? В первые дни оно было куда более явным и была опухоль, будто от сильного ушиба. Мы даже вызывали мага-лекаря, проверяли, нет ли перелома, но никаких следов глубинных повреждений не нашли, даже ушибов. Сейчас след рассасывается, почти не заметен.

Я внимательно смотрел на женскую кожу, но ничего толкового сказать не мог. Просто покраснение, будто отлежала или немного ударилась. Ни синяка, ни следов потемнения от метки. В показаниях ее родителей значилось, что там был круг с какими-то линиями.

— Хм, спасибо, за содействие, — кивнул я, записывая увиденное в протокол, хотя записывать-то толком было нечего.

Вторая жертва, Камилла Лурес из зажиточной семьи, и я надеялся на ее показания куда больше. Услышав, что я пришел навестить госпожу, служанка, открывшая мне дверь, испуганно вжала голову в плечи, но провела меня в нужную комнату. Открывая дверь будуара, я ожидал увидеть классическую женскую комнату в бежево-розовых тонах с зеркалами, пуфиками, может, маленькой пушистой собачкой. Но, оказавшись внутри, я от удивления едва не открыл рот. Все стены комнаты оказались завешаны вырезками из газет, фотографиями и листочками с надписями, а сверху еще были прикреплены какие-то нитки, которые оплетали всю комнату, будто в ней жила паучиха.

— Это Патрисия, несомненно, это Патрисия хотела мне навредить. Она всегда мне завидовала, с самого детства, — бормотала прилично одетая девушка со светлыми убранными в сложную прическу волосами. Только челка у нее была накручена на бигуди. Заметив меня, она вздрогнула: — вы кто? Кто вас пустил? — резко отвернулась и сорвала бигуди с челки, с шипением, так как, видимо, дернула себя за волосы, кое-как поправила прическу и развернулась ко мне уже с приличной улыбкой.

— Я полицейский, капитан Стивен Брандест, расследую ваше дело.

— Отлично! — чрезвычайно обрадовалась жертва, — вы-то мне и нужны. Идите скорее, вот здесь у меня полный список подозреваемых, — она схватила меня за руку и подтащила к стене, на которой висели различные фотокарточки: от вырезанных из газет людей до детских фотографий. Рядом с изображением министра труда значилось: «похищает метки, чтобы женщины не выходили замуж, а шли работать», а рядом с фотографией маленькой девочки значилось: «отомстила мне за то, что в 7 лет я украла ее куклу». Выглядело это все совершенно бредово. — Вот взгляните. Здесь в центре самые очевидные подозреваемые...

— Вы подозреваете своих родителей? — удивился я, разглядев некоторые изображения из этой области.

— Конечно! Отец хотел бы выдать меня замуж за своего партнера по бизнесу, а матушка говорила, чтобы я прежде закончила консерваторию. Определенно, они могли это сделать!

Дальше пошли еще более безумные аргументы, причем, придумывала она их явно на ходу, поэтому брала новые бумажки и принималась подписывать очередные «мотивы». Я смотрел на это безумие и не мог сказать, что хуже — молчаливо сидящая в психушке Эмма или деятельная в своем безумии Камилла.

— Где была ваша метка? От ее остался след? — направил я разговор в интересующее русло.

— Конечно! Вот, смотрите, — она резко задрала ногу и оголила бедро, совершенно не стесняясь. Я ахнул и отвернулся, но успел заметить, что на коже чернеет круг.

— А круг — это?..

— Я чернилами обвела место, где была метка, чтобы не потерять. Вот здесь, смотрите, был такой вытянутый рисунок, похожий на рыбку, — она обвела нужную область, будто вспоминая, а потом вдруг начала какими-то судорожными движениями чесаться, ухоженные ногти оставляли на светлой коже бедра розовые полосы.

— Что вы? Что вы делаете? — ахнув, я перехватил ее руку, заставил опустить юбку. — Все нормально, слышите? Я постараюсь раскрыть это преступление, — заверил я.

С минуту Камилла внимательно смотрела мне в глаза, потом облизнула пухлые губы, приблизилась и едва слышно шепотом выдохнула:

— Вы поможете мне сбежать?

— Сбежать? — удивился я.

— Родители меня заперли в доме, приставили следить слуг. Боятся, что я сбегу. А я должна уйти, срочно.

— Зачем?

— Как же? Я должна убить Патрисию. Она моя лучшая подруга. Уверена, она мне все время завидовала. Это точно она украла мою метку. Нужно убить ее или хотя бы пытать — заставить во всем признаться, чтобы все вернулось, как было!