Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 30

— Ох, Иоганн, накличешь беду. Не говори о ней, она и не будет знать к тебе дорогу. Ладно, Георг, привози своего друга. Ничего не обещаю. Голова предмет тёмный, и что получится неизвестно. Детки с женой сгорели. Тяжело. Вези.

Привезли. Барончик как узнал, смотался в Кеммерн. Невысокий, но широкоплечий мужчина, заросший, как медведь, сивым волосом. Был ярким шатеном, теперь почти полностью седой. Только макушка рыже-коричневая. Смешно смотрится. На людей не бросается, ни хихикает. Вообще, непонятно, чем от нормальных людей отличается. Правда, на вопросы Иоганна отвечал немногословно. В основном кивал или головой крутил.

Матильда его увела к себе под неодобрительный ропот очереди.

Стоп.

Иван Фёдорович следом ломанулся.

— Матильда, а ты артрит, подагру… м… боли в суставах, в коленях, пальцах лечить умеешь?

— Чего там лечить? Капустный лист надрезать и мёдом намазать и приложить на пару часов к больному месту. И так несколько дней. Пройдёт. А неужто у тебя кости ломит? Молодой же?

— А мазей нет? Не мне надо. Архиепископу. Он нас в прошлый раз не принял, ноги болели в коленях стреляло, — а ведь замечательная мысль — подогнать архиепископу баночку мази от его болезни на аудиенции, мол, сама великая целительница Матильда тебе передаёт. Живи здоровым и богатом. Это лучше, чем бедным и больным.

— Есть и мазь, на основе ивовой коры, есть для утоления боли со скипидаром. Разные есть. Тут смотреть больного надо.

Иоганн задумался. Нет сюда архиепископа звать не стоит. Он может финт ушами сделать. Зачем ему каждый раз три десятка вёрст переться, как у него колено стрельнёт, власти у него хватит забрать Матильду и в Ригу увезти. Пусть в каком женском монастыре сидит всегда под рукой.

— Что же в Риге не умеют ломоту в костях лечить. А как же медикусы, что в университетах учились? — продолжила допытываться колдунья, одновременно делая пасы руками над головой кнехта бывшего.

— Не знаю. Преподобный Мартин говорит, что часто болью в коленях мается его Высокопреосвященство.

— Дам мази тебе. И первую, и вторую. Два шиллинга. Я твои чаи, как ты их называешь, все продала. Получилось семнадцать шиллингов. Тебе пятнадцать отдам. Ещё люди спрашивают, есть ли?

— Есть.

— Это ведь кипрей, а вкус странный и цвет? Расскажешь, как делал и откуда рецепт узнал? — бабка вдруг ударила ладонью по затылку ветерану и тот завалился на бок на скамью.

— Расскажу. Только кипрей отцвёл уже.

— Говори. На следующее лето, если ты поставлять не будешь, сама буду делать.

— А почему я не буду.

— Дурной ты, Ванька.

Несмотря на то, что неплохо подготовился к этой поездке Иоганн, он всё одно волновался. Отлично понимал, что его двенадцатилетнего пацана архиепископ не оставит без опеки. Ему тринадцать только зимой. А до пятнадцати потом ещё два года. Поставят опекунов. Один рядом едет, перебирая чётки и рассматривая поля вдоль дороги. Мачеха плетётся в конце каравана, не видимая отсюда в клубах пыли. А вот прямо за его повозкой следуют два претендента на оставшееся вакантное место опекуна. Брат мачехи и двоюродный брат. И что хуже, неизвестно. Назначит Иоганн V Валленрод опекуном брата барона Генриха фон Лаутенберга, но ведь Кисель при этом не исчезнет. Он продолжит охмурять мачеху. И сто процентов, вскоре увлечёт молодую, которая далеко не молода, под венец. Спрашивается, а зачем молодому, и чего уж там, красавчику, женщина лет на десять его старше? Естественно, ответ простой — баронство. Его не выслужить сейчас, не заработать, и точно не купить. Вот единственный путь. Вдовушка. И Иоганн в этом уравнении не мешает два года, а потом резко мешать станет. Так что лучше от него избавиться как можно скорее.

Глава 16

Событие сорок шестое

Ясно, что опоздунов не пускают в город. Их и не запустили. В смысле, не разрешили проехать по мосту. Ночевали они всё на том же постоялом дворе. С одним исключением. На всех не хватило мест. Барон фон Лаутенберг чуть сестрице леща не засветил. Копушей обозвал, курицей обозвал. Жабой… А нет, жабой не обозвал. Иоганн прямо наслаждался семейным скандалом. И что примечательно, Юрген — Кисель стоял рядом и переваривал, как его пассию обзывают.

— А чего? Классный повод, — в усы себе пробубнил Иван Фёдорович, но тут вспомнил, что усов нет, и уже звонким мальчишеским безусым голосом заявил, — Ты, дядя, выражения подбирай, если твоя сестра — курица, то ты петух гамбургский. Хер Юрген, и что, вы не вступитесь за мою маму и вашу даму.

Ад разззззззззверзся! Немая сцена «Ревизор» нервно курит в сторонке. Все вместе: и городничий и Бобчинский с Добчинским (оба Петры Ивановичи) и даже унтер-офицерская вдова с кнутом в руке и исполосованным задом (задиком).

Вдова взвизгнула. Барон покачнулся. Юрген стал ниже ростом и волосы кудрявые его моментально распрямились.

— Р-р-р, — сказал Генрих фон Лаутенберг.

— О-го-го, — сказала датчанка Мария.

— Не замай мальца, — сказали в один голос пастор и управляющий и встали на пути барона, который, как Вий, вытянул руку вперёд и шагнул к Иоганну. Может, слова не те, но смысл точно этот.

— Иоганн! — воскликнула мачеха и неожиданно тоже грудью (ну так себе, больше бывает) встала на пути брата.

А брат… он хроменький. Он шаг-то шагнул, а вот второй полноценный не получился. Опорная нога провисла в воздухе, и не найдя куда притулиться, решила укоротить шаг, но перенести центр тяжести, закованный в железо, дядька не успевал. Его снова качнуло, но теперь уже вбок, и всей своей стокилограммовой массой, гремя, как пустая консервная банка, Генрих рухнул на правый борт.

Юрген фон Кессельхут, как истинный рыцарь, шагнул вперёд, чтобы подать руку и помочь подняться такому же истинному рыцарю и инвалиду, даже руку протянул…

— А чего? Помочь надо, — опять в усы сказал себе Иван Фёдорович и подтолкнул слегка рукой Киселя чуть пониже спины.

Маманькин ухажер, руку протягивая, немного согнулся и лёгкого толчка оказалось достаточно, чтобы и он потерял центр тяжести. Однако, он же тренированный воин. Чтобы сохранить равновесие, он переступил ногой… Жаль, что на её пути была тушка братика. Пинок по панцирю, потом, окончательно выйдя из состояния равновесия, ещё одна попытка переступить, удар поверженному барону в ухо ногой, и падение сверху.

Две консервные банки минуту ворочались, нанося локтями и коленями друг другу увечия, пока староста Кеммерна Георг, подхватив Юргена за мантию, не приподнял его. Жаль! Жаль, что шнур был шёлковый и скользкий, или застёжка подвела, но плащик красненький эконом варианта (коротенький) остался в руке у ветерана, а Кисель вновь загремел на братика.

Скорее всего, барон Генрих фон Лаутенберг не понял, что происходит, он чуть вывернулся из-под вторично напавшего на него двоюродного или троюродного братца, и со всей силы, ну не очень богатырской и из неудобного положения, но всё же чувствительно, врезал братцу Юргену в зубы. Эх, жаль перчатки латные уже снял.

Кровь пролилась. Она из разорванной губы и наджабленного носа Киселя закапала на бороду Генриха.

А Иоганн недооценил претендента в отчимы. Он его за жигало, альфонса, в лучшем случае — Казанову, такого принимал, бойца на перинах. Но нет. Получив по зубам от братца, так ещё и непонятно за что, он ведь помогать кинулся родичу, Юрген встал на колени и со всей дури врезал барону в рожу бородатую. Чуть промахнулся. Нет, по роже попал, но рука вскользь прошла и, провалившись, впечаталась в мать сы… в мать суху землю. Тушка пошла вслед за рукой и лбом он врезался в непострадавший ещё нос барона.

Теперь зарычали оба брата. Брата — акробата. Кувыркались же только что. И рык этот не предвещал ни тому, ни другому отпущения грехов. На этом фоне призыв пастора: