Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 21

— Ты мне должен! — просипела гневно рыжая бестия, — Вот тут должна висеть эта бадья. Ферштейн?

Вот оказывается почему у них в армии длинный рукомойник человек на двадцать был под углом вкопан. Не от отсутствия глазомера и пофигизма, а под разный рост бойцов рассчитан. Умные люди жили в СССР. Непонятно только, почему он тогда развалился? Должно быть не все были умные. Они только в армии кучковались.

— После зрелого размышления я решил! — поднял вверх палец Иван Фёдорович, — Дорогие дамы и господа… херры и херуньи… первый рукомойник системы ниппель мы установим, как справедливо заметила Герда, вот тут, так как я ей должен. Ну и мне эта высота подойдёт. А вам, уважаемый главплотник Игнациус, поручается изготовить ещё пять рукомойников и повесить их на предложенной уважаемым обществом высоте. Уважим уважаемых обитателей нашего замка. Железные детали, а именно шток и клапан я сегодня же закажу уважаемому кузнецу Галминасу. Пять штоков и клапанов. А теперь если возражений нет, а их просто не может быть после моего соломонова решения, то разойдитесь и дайте мне испробовать сей агрегат. Да уважаемые, хочу с вами мудростью поделиться. Если ты меня уважаешь, и я тебя уважаю, то мы с тобой уважаемые люди. А если проще, то хватит собачиться. Займитесь делом.

Событие тридцать второе

После завтрака опять пришлось идти к Матильде Иоганну. Что-то с носом было не так опять. Солоноватый привкус крови во рту снова появился после того, как он поднялся к себе, умывшись. Почувствовав, Иоганн сплюнул на ладонь. Гадство. Следы крови были в слюне. Может, зря Матильду хвалят. Вон, с ним не может никак разобраться. Барон опять же помер. Тестюшка. Будь он неладен. Если он должен был стать опекуном, то теперь кто будет? Точно Кисель.

По дороге к колдунье кузнеца было не миновать, и Иван Фёдорович решил, что чёрт с ним с переводчиком, объяснить, что нужно ещё пять штоков к умывальникам и в комплекте к ним пять подогнанных клапанов, он сможет. Тем более, что числительные они с преподобным Мартином прошли. Пять — это piecas (Пиекас). Остались жемайтийцы верны себе, и в числительных сипят.

Кузнец железом внутри своего филиала Преисподней не гремел, он стоял на коленях на улице возле какой-то железяки и молился на неё отбивая поклоны. По крайней мере так это виделось со стороны.

— Галминас⁈ — окликнул его Иоганн, когда понял, на что это молится ученик Гефеста.

Перед кузнецом на земле лежали две половинки колёсного плуга. Передок с колёсами отдельно и лемех с отвалом, ножом и ручками отдельно. Кузнец же не молился совсем даже, а расклёпывал… Шкворень, наверное? Ну металлический палец, красный и раскалённый, что соединял проушины двух кусков плуга. Плуг выглядел солидно. Ещё бы отполировать части и покрасить кое-что в красный, скажем, цвет и можно на ВДНХ местное везти. Галминас говорил, что видел в Риге такой плуг, его франки привезли, хотелось бы Ивану Фёдоровичу на тот агрегат взглянуть. А ещё хорошо бы оба проверить в деле. А то ведь куча целую серебра отвалил он и не за плуг готовый, а за хорошее шведское железо. Кстати, с серебром оплошка вышла, он думал, что эти невзрачные и плохо проштампованные монеты — это талеры. У немцев же талеры? Оказалось, что монета называется совсем по-другому. Такого названия Иван Фёдорович и не слышал ни разу. И в памяти Иоганна не было ничего про эти монеты. Назывались они фердингами. Выяснил это Иван Фёдорович случайно, когда их управляющий Отто спросил, не быстро ли он двадцать фердингов растратил. Чтобы не палиться, Иоганн переспрашивать не стал. Так, заметочку себе сделал, разобраться в местных денежных единицах.

Кузнец, ещё раз вздев руки с кувалдой к солнцу, ударил по шкворню и лёг на спину, на пожелтевшую траву широко раскинув руки. Понять Галминаса можно было. Небось на всю Прибалтику два — три колесных плуга, а изготовленных здесь и вовсе один. Достижение!

— Проверить бы не плохо его в деле. Я оставил одну полоску… Ай! Ты же дуб дубом в немецком. После споём с тобой, Лизавета. Галминас! Эй! Галминас! Мнес нужнос ещёс пиекас штокас и пиекас клапанс для пиекас рукомоникас. Ферштейн? Ай. Понимайс?

Кузнец из затуманенного счастьем взгляда растуманился, пару раз моргнув, и головой зачем-то туда-сюда покрутил. Не. Не могло такого быть. Это не могло означать, что кузнец не понял его отличный жемайтский. Он же везде «с» добавил. Добавилс.

— Пиекас штокас, — Иоганн показал, как поднимает ладонями пипку у рукомойника и потом потёр ладонь об ладонь, — Понимайс ещёс пиекас штокас. А! И пиекас клапанс. Теперьс понамайс⁈ Ты брось головой вертеть, ничего там нет интересного. Ай. Дибилос. Неучс.

Ну, а чего. Тёмный кузнец откуда-то прибился к этой мелкой деревушки, где тоже далеко не все знают немецкий. Зато все знают жемайтский. Зачем ему учить? Это же кучу времени тратить надо, дак ещё учителя нужно найти. И обладать склонностью к языкам.

Уяснив, что задумка была хреновой, а кроме того, всё одно нужно идти к священнику, ведь появилось куча вопросов к кузнецу и куча вопросов к самому преподобному. Но сначала к Матильде.

У ведьмы, как всегда, была очередь. И очередь не только стояла и сидела, она крутилась вокруг одного из очередников. Перед домиком Матильды разъезжал вдоль и поперёк на самобеглой инвалидной тележке тюфенчей Самсон, страшно гордый собой, будто не Игнациус её сделал по эскизам Иоганна, а сам пушкарь безногий смастерил после того, как сам придумал. Левша!

— Я с вечера занимал, — сообщил очереди своё дежурное Иоганн и ломанулся в сени, а там не задерживаясь в дом.

Небольшой обломс получился. Вторгается это он в лекарскую горницу к Матильде, а там тётка голая лежит на лавке, ноги раздвинув и рожает. Раз. И барончик стоит возле коляски инвалидной и внимательно слушает, как рассказывает Самсон на русском жемайтийцам про его полёт вниз с горы на стену замка. И те ведь кивают.

Не задался день. Оставалось главная цель путешествия в Кеммерн. А там гуси⁈ И имость с её приставучими вопросами. А куда деваться?

Повезло, гусей не было, матушки попадьи тоже. Священник нашёлся возле оратории, ремонтировал крыльцо. Церковь сложена из камня, а крыльцо деревянное, и пусть будет балясина, хотя мастерил её довольно криворукий балясенчик, отломилась.

— О, Иоганн, подержи вот так, я её прибить попробую, — обрадовался помощнику преподобный.

И вдвоём не получилось. Балясина кособокая сгнила. Кособокость ни при чём, конечно, время и сырая прибалтийская погода.

— Падре Мартин, я скажу Игнациусу, он вам новую сделает и сам всё приладит. И денег, конечно, с вас не возьмёт. Шефская помощь работникам культа.

— Чегойс?

— Охс. Игнациус говорюс придётс. Починитс. Тьфу.

— Ты издеваешься что ли, Иоганн⁈ Опять за старое взялся? — грозно глянул на него святой отец.

— Простите дурака, падре. Это я так пытался с кузнецом поговорить. Пойдёмте святой отец, поможете мне с ним переговорить. А заодно чудо технической мысли увидите. Доросли мы через полторы тысячи лет до уровня древних римлян.

Событие тридцать третье

На утро следующего дня Иоганн запланировал себе мероприятие с сто раз важнее новых рукомойников и в пятьдесят раз важнее колесного плуга. И это не стрельба из деревянного тюфяка по воробьям. Тюфяк не готов ещё. Нужна кожа, чтобы обтянуть ствол и нужны железные кольца и кузнец, чтобы потом ещё и ими укрепить орудие. И чего? Где собака порылась? Так везде. Кузнец у него вечно занят, и к тому же он не раб и даже не рабочий на заводе, он вольный человек, поселившийся на землях отца. Наверное, какой-то налог платит, но за здорово живёшь, если будет работать, то с голоду коньки отбросит. А денег, чтобы ему за кольца эти заплатить нет. На рукомойники новые, ну, на шток и клапан датчанка дала один шиллинг. А на пушку у кого просить. Нужны деньги. Вот за ними Иоганн и собирался в командировку на следующее утро.