Крестоносец - Айснер Майкл Александр - Страница 22

Спустя две недели после того, как мы начали с ней заниматься, барон Корреа разрешил Изабель взять лук и отправиться на охоту. По дороге в горы он подробно расспрашивал меня об успехах дочери.

— Терпение, дядя, — ответил я. — Очень скоро она продемонстрирует вам, чему научилась.

Изабель неторопливо ехала сзади с самым равнодушным видом. Однако я знал, что ей не терпится показать свое умение — пусть даже ради того только, чтобы досадить брату, мрачно скакавшему рядом со мной.

Добравшись до леса, мы спешились. Барон Корреа указывал Изабель на разные мишени: деревья, ветки, кусты, и она выпускала стрелу в каждую указанную цель. Видя ловкость дочери, барон ставил перед ней все более сложные задачи, и Изабель доблестно принимала каждый вызов. Правда, несколько раз она промахнулась, но в целом ее стрельбу можно было назвать хорошей.

Закончив проверку, барон положил руку мне на плечо и сказал:

— Отлично, Франциско. Прекрасная работа.

Андре перепрыгивал через камни на заснеженном поле, делая вид, что ему безразличны успехи сестры.

Мы сели на лошадей и снова поехали вперед. Барон Корреа говорил о погоде, но никто его толком не слушал. Я заставил себя коротко отвечать, но все мое внимание было сосредоточено на окрестностях. Я зорко следил — не появится ли наконец дичь.

Вскоре мы увидели несколько пасущихся в долине оленей. Животные тоже заметили нас и бросились к ближайшим деревьям.

Все мы взглянули на Изабель, но ее не нужно было понукать — она уже скакала галопом за добычей. Заметив одного отставшего оленя, она натянула тетиву и выпустила стрелу. Олень покатился по снегу, потом замер.

Но он был только ранен: стрела пронзила его плечо, и, лежа на боку, он истошно жалобно кричал. Андре галопом подскакал к нему и слез с лошади с кинжалом в руке. Взяв животное за длинные уши, мой друг оттянул его голову назад и быстрым движением перерезал горло. Олень затих, уронив голову на рыхлый снег.

Андре вернулся к лошади, глядя на сестру, и медленно вытер окровавленное лезвие с обеих сторон о рукав своего плаща. Но Изабель не замечала брата. Крепко зажав рот руками, она в ужасе смотрела на алую лужу крови на белом снегу.

Наконец барон Корреа отвел ее лошадь в сторону.

Каждое утро Изабель собирала оставшуюся после ужина еду и складывала в кожаный мешок, а на обратном пути после наших уроков стрельбы заезжала в селения и раздавала еду крепостным, неспособным работать из-за болезни или увечья.

Барон Корреа, знавший о благотворительности своей дочери, питал по этому поводу противоречивые чувства.

— Изабель, — сказал он как-то раз за ужином, — я рад, что ты объезжаешь наши земли. Мы должны демонстрировать подданным свое благосклонное к ним отношение.

— Спасибо, отец, — ответила она, — я со многими из них подружилась.

— Да, Изабель. — Барон поднял указательный палец. — Именно об этом я и хотел поговорить. Мне сообщили, что ты посещаешь крепостных. Дорогая, дружба существует между людьми, равными по положению. Например, твой брат и Франциско — друзья. Их дружба основана не только на взаимной привязанности, но и на том, что они имеют равные жизненные условия, равные возможности, схожие знакомства. Если бы два человека симпатизировали друг другу, но жили в разных мирах, они не смогли бы стать друзьями. Это было бы неестественно. Сочувствие — да. Милосердие — да. Но не дружба. Тебе, молодой девушке, возможно, трудно понять эти сложности. Но если ты попадешь в неловкую ситуацию, ты должна обращаться ко мне или к брату. Ты понимаешь, что говорит тебе отец, Изабель?

— Кажется, понимаю, папа, — ответила Изабель. — Андре вполне может быть другом Мигеля Клементе, но не может подружиться с нашим конюхом Эрнесто, так как конюх ниже его по положению.

— Именно, дорогая, — радостно объявил барон Корреа.

— Андре, — сказала Изабель, — могу я время от времени обращаться к тебе за советом?

Андре был занят едой, и вопрос сестры застал его врасплох. На мгновение он замялся, потом ответил:

— Конечно.

Барон Корреа широко улыбался, очень довольный беседой.

— Брат мой, — продолжала Изабель, — можно задать тебе один вопрос?

— Да, Изабель, — ответил Андре, не поднимая глаз от тарелки. — В чем дело?

— С кем бы ты предпочел дружить: с Эрнесто или с Мигелем Клементе?

— Андре ел и не слушал нас, дорогая, — вмешался барон Корреа. — Я думаю, нужно пояснить ему, о чем речь. Такие вопросы бывают весьма сложны.

— Нет, отец, — возразила Изабель, — по-моему, мой брат в свои девятнадцать лет способен интуитивно разобраться в таких вещах.

Андре замялся лишь ненадолго, прежде чем ответить. Он внимательно взглянул на отца, словно надеясь прочесть ответ в его сдержанной улыбке, и сказал:

— Конечно с Эрнесто. Мигель Клементе — негодяй.

С этими словами Андре вернулся к еде, искоса подозрительно поглядывая на сестру.

— Да, отец, — произнесла Изабель, — эти вопросы и вправду очень сложны.

Больше за все время моего пребывания в Жироне барон Корреа не затрагивал тему дружбы Изабель с крепостными. Однако его беспокоило, не опасно ли ей одной разъезжать по деревням, и попросил Андре сопровождать сестру. Я ездил вместе с ними. Изабель, воспользовавшись тем, что у нее двое сопровождающих, начала брать с собой еще и вещи: одежду, инструменты, свечи, обувь. Мы с Андре возили все это за ней, словно бродячие торговцы.

Крепостные семьи Корреа хорошо знали Изабель и всегда радовались ее визитам. Она же знала по именам всех до единого и расхаживала под руку с крестьянскими девушками и их матерями, оживленно беседуя о больном ребенке, о скудном урожае, о ссоре между детьми и даже о возможных брачных союзах между подрастающей молодежью. Поскольку я никогда не общался с крестьянами, меня очень занимали эти разговоры, и я частенько пытался их подслушать.

Изабель и ее собеседники обычно шли по главной улице, лавируя между телегами, запряженными лошадьми, стайками шипящих гусей и крестьянами, возвращавшимися с полей. По обеим сторонам дороги стояли домишки с соломенными крышами, из труб валил черный дым. Двери были распахнуты, и с улицы в дом и обратно шныряли дети и животные. Свиньи, курицы, кошки жили под одним кровом со своими хозяевами. Рядом с более крупными домами лежали кучи навоза, их запах разносился по всей улице. Звон кузнечных молотов смешивался с собачьим лаем и детским плачем. Несмотря на всю эту суматоху, Изабель, казалось, чувствовала себя здесь как дома.

Но через три недели после нашего первого урока стрельбы, в понедельник, произошел неприятный случай. Пока Изабель разговаривала с деревенскими жителями, мы с Андре на краю поселка упражнялись в том, что на полном скаку менялись лошадьми. Это занятие привлекло немало зевак, особенно детей, и мы с Андре изо всех сил старались их развлечь. Мы скакали галопом бок о бок, а потом Андре приподнимался в стременах, хватался за седло Панчо и запрыгивал позади меня. Тогда я дотягивался до жесткой гривы его лошади и прыгал в его седло. При хорошем исполнении этот трюк выглядел весьма забавно, и зрители хлопали и одобрительно кричали. Похоже, даже лошадям нравилось это занятие: после каждой удачной попытки Панчо трясла головой и тихо ржала.

После одной из попыток, занявшей чуть больше времени, чем обычно, один из деревенских мальчишек сказал, что «сеньорита» ушла в соседнюю деревню. Мы поскакали за Изабель, надеясь догнать ее раньше, чем она доберется до следующего селения.

Мы увидели ее, одолев едва ли не полпути: она сидела на лошади, не шевелясь, посреди замерзшего озера. По словам Андре, они купались здесь летом.

— А, моя нетерпеливая сестра решила хоть разок нас подождать, — сказал Андре.

Но Изабель не ждала. Спустившись к озеру, мы поняли, в чем дело. Под лучами утреннего солнца лед стал тоньше и от веса лошади и наездницы по нему поползли трещины. Изабель боялась, что, если она двинется с места, лед расколется.