В прицел судьбу не разглядишь - Байкалов Альберт - Страница 21

– Убирайте их от дороги и забирайте одежду! – скомандовал Магомед.

С очной ставки Павел вернулся другим человеком. Мир для него перевернулся. Нельзя сказать, что до этого он казался ему правильным. Но тогда была надежда. Теперь нет. Он не мог себя заставить даже разговаривать. Несколько дней прошли как вязкий сон, больше похожий на болезненное забытье. На улице была жара. Стены изолятора, построенного из силикатного кирпича, быстро прогревались, а за ночь не успевали остывать. Из-за большого скопления народа и отсутствия вентиляции было так душно, что плотный воздух, казалось, можно резать ножом. Кожа была постоянно мокрой, одежда прилипала к телу. Лежать он не мог, поэтому сидел за столом, тупо глядя перед собой и почти не реагируя на разговоры сокамерников.

После завтрака, едва все расползлись по углам, раздался скрежет, и двери камеры снова открылись.

– Долгов. – Надзиратель махнул дубинкой и отошел в сторону, давая понять, чтобы Пашка быстрее выметался в коридор. Конвойным в жару тоже было нелегко.

– Куда?

– Медицинское освидетельствование.

Павла препроводили в старенький микроавтобус «УАЗ», и без того тесный пассажирский салон которого был перегорожен решеткой. Двое вооруженных автоматами конвоиров уселись на откидных сиденьях между ней и кабиной. Один был рядовым. Из-под кепки виднелись светлые, кажущиеся седыми волосы. Второй прапорщик и выглядел намного старше своего подчиненного. Под длинным, с горбинкой носом были жидкие усики.

На окнах тоже красовались вертикальные стальные прутья. В войсках такого типа машины называют «таблетками». Там они в основном выполняют функции карет «Скорой помощи». Следователь заняла место впереди, рядом с водителем.

Павел устроился на жесткой скамейке, установленной вдоль левого борта. Еще перед тем, как вывести парня из здания, на его руки надели наручники. Задняя дверь была намертво заварена.

Недовольно поскрипев стартером, «уазик» вздрогнул и завелся. Коробка передач прокашлялась, словно заядлый курильщик, и машина тронулась. Они проехали вокруг здания. С двумя остановками преодолели пару массивных железных ворот и вскоре выехали на улицу.

Пашка выглянул в окно и обомлел. На другой стороне дороги стояла Маринка. В белой футболке с каким-то рисунком и в джинсах. Руки скрещены на груди. Огненные волосы рассыпаны по плечам. В глазах отчаянье. На запястье болтается сумочка. Прилипнув к девушке взглядом, он развернулся вокруг своей оси и свалился с сиденья.

– Ты чего? – Белобрысый конвойный выглянул в окно и расплылся в идиотской улыбке: – Так шею можно свернуть.

– Чего там? – спросил второй.

– Баба, – лаконично ответил молодой.

– А как скакать будешь, если лет пять отсидишь?! – хохотнул носатый.

Они миновали перекресток и помчались в сторону центра города.

Пашка терялся в догадках. Как Маринка узнала, что его сегодня повезут к лечащему врачу, если он сам об этом услышал полчаса назад? Она стоит здесь каждый день, с утра и до вечера! – осенило его. Значит, зря он боялся, что стал ей безразличен! Пашка вспомнил ее приход в больницу. Натянутую улыбку, грустный взгляд, ответы невпопад. Он после этого посещения не спал целую ночь, пытаясь объяснить ее поведение. Все просто, она не знала, как ей вести себя с тяжелобольным человеком! Еще, наверное, врачи постарались. Потребовали не волновать.

Он поглядел назад. Сквозь замызганное, грязное окно было видно лишь переднюю часть автобуса, который тащился следом. Павел воспрянул духом. Получается, он не только родителям нужен! Но радость сменилась страшной тоской. В памяти всплыли слова следователя: «Если не отправят на принудительное лечение, а комиссия докажет вменяемость на момент преступления, сядешь лет на десять». Сейчас ему двадцать семь. Когда выйдет, будет почти сорок. Маринка точно ждать не будет! А если признают дураком? Тогда еще хуже. Мало того, что все равно придется несколько лет провести в психушке, так после нее ни одна девчонка не согласится с ним жить!

Ему стало нехорошо. На короткое время обретя краски, мир снова стал уныло серым. Он покосился на конвойных. Оба ехали, погруженные каждый в свои мысли. Перевел взгляд на лежащие на коленях автоматы. Потом стал восстанавливать в памяти план больницы. Лестничные марши от центрального входа, переходы, коридоры, палаты. Вдруг с него снимут там наручники? А почему бы и нет? Он вспомнил лечащего врача. Невысокий щуплый мужчина преклонного возраста с пожелтевшей на лице кожей. Он обязательно потребует закрыть глаза, поставить одну ногу носком к пятке другой, вытянуть вперед руки, потом дотронуться до носа. Сначала пальцем одной руки, потом другой. В «браслетах» это сделать нереально. Ординаторская на первом этаже, но на окнах решетки. Один конвоир наверняка будет рядом. Второй у дверей снаружи. Где освободят руки? Возможно, в кабинете. Там же наручники снова наденут. Бежать бесполезно. Он приуныл. Однако перед глазами вновь возник письменный стол, напротив, у стены, топчан, закрытый от дверей ширмой. Мысли с непроизвольной навязчивостью вновь и вновь возвращались к теме побега. Стоп! А вдруг конвойный замешкается? Пытаясь сосредоточиться, Пашка уставился в пол. Нужно смоделировать ситуацию. Жилова наверняка сядет на стул, установленный по другую сторону стола. Конвойный будет рядом. Врач попросит пройти за ширму. Он обязательно попросит раздеться. А что, если, войдя за ширму, толкнуть ее на Жилову и рвануть в двери? Падение этой конструкции как минимум приведет женщину в замешательство. В запасе будет секунд семь. Этого времени должно хватить, чтобы отобрать автомат у второго конвоира, а потом прорваться в платное отделение и через него на другую сторону здания.

«Бред, – неожиданно заговорил другой голос. – Люди годами обдумывают и просчитывают план побега. Готовятся. А ты решил с налету уйти. Да и что тебя ждет на свободе? Вечный страх быть пойманным, невозможность спокойно жить. Такой ты вдвойне никому не нужен».

Тем временем машина въехала в больничный двор. Миновала главный вход и поехала вдоль корпуса к торцу здания.

«Все ясно, они опасаются вести меня через вестибюль, где много народа, я же особо опасный. А что у нас там?» Пашка вспомнил, как ходил туда несколько раз покурить. К сигаретам он относился равнодушно, но в больнице несколько раз составлял компанию соседу по палате. Просто так, чтобы сменить обстановку. Они выходили на лестничную клетку черного хода, поднимались на площадку второго этажа... Стоп! Его обдало жаром. Небольшое окно там располагалось над козырьком, у которого сейчас остановится машина. Домыслить он не успел. Увлеченный размышлениями, полетел вперед. Послышался скрип тормозов, и машина остановилась. Один конвойный вышел наружу, второй открыл замок:

– На выход.

Жилова уже поднималась по ступенькам. Павел спрыгнул на землю и машинально посмотрел наверх. Так и есть, фрамуга откинута! Самое ценное в этой ситуации – это то, что конвойных дезориентирует его первый этап побега. Он бросится не к выходу на улицу, а наверх.

Они прошли темный, прохладный коридор, поднялись по лестнице. Впереди солдат, сзади прапорщик. Жилова уже исчезла в дверях. Вот они уже в знакомом до боли коридоре отделения. За установленным в фойе столом сидит знакомая медсестра. При появлении Павла и его свиты девушка подняла голову и удивленно уставилась на него. Она узнала бывшего пациента. Возможно, медперсонал предупредили, что Павла привезут в отделение. Обычно днем этот стол пустует. Медсестра вечно занята своими делами. Усаживается она там лишь вечером. Но тоже ненадолго. Отчасти для того, чтобы заполнить какие-то журналы. Потом идет отдыхать на установленную в процедурном кабинете кушетку. Несколько раз он заставал там дежурную не только спящей, но и с врачом. Чем они занимались, ему все равно. Он приходил среди ночи попросить снотворное. Первое время здесь плохо спалось.

Дошли до ординаторской. Следователь без стука вошла. Прапорщик сел на установленный здесь диван, рядовой отошел к противоположной стене и навалился на нее плечом. Павел остался стоять. Вскоре двери открылись, и в коридор выглянула Жилова: