Под маской, или Женская сила - Олкотт Луиза Мэй - Страница 15

– Теперь я понимаю, почему она отвергла Сиднея и Неда. Она им ровня, и ей претит получение титула посредством тайного венчания, ведь она с титулом родилась. О нет, она не меркантильна и не амбициозна.

– Что-что? – переспросил сэр Джон, ибо последнюю фразу Ковентри адресовал не столько дядюшке, сколько себе самому.

– Интересно, знала ли об этом леди Сидней? – отвечал Джеральд, не повторяя насчет меркантильности и амбиций.

– По словам Джин, она ничего не сказала леди Сидней, не желая вызывать жалость. Что до молодого Сиднея – полагаю, он был посвящен в эту тайну. Однако сам я не рискнул расспрашивать – очень уж дело деликатное.

– Я ему напишу, как только выясню адрес. Мы ведь близкие друзья; стало быть, мне позволительно навести справки о мисс Мьюр и подтвердить правдивость ее истории.

– Неужели у тебя остаются сомнения? – возмутился сэр Джон.

– Извините, дядюшка, вынужден признаться, что до сих пор, как ни старался, я не сумел преодолеть инстинктивного недоверия к мисс Мьюр.

– Не раздражай меня подобными словами, будь любезен! Я – человек, имеющий как проницательность, так и жизненный опыт, уважаю мисс Мьюр и от всего сердца ей сочувствую. В последнее время она меланхолична; не этим ли вызвана твоя неприязнь, а, Джеральд? – И сэр Джон подозрительно взглянул на племянника.

«Гроза надвигается», – понял Ковентри. Желая избегнуть ссоры с дядюшкой, он поспешно направился к двери.

– Сейчас мне недосуг обсуждать мисс Мьюр, да и желания такого нет. Однако впредь я обещаю, сэр, избегать слов, которые вы можете счесть обидными. Я передам Белле насчет живых картин. Встретимся через час, дядюшка.

Возвращаясь домой через парк, Ковентри думал: «Добродушный и легковерный старик уже в сетях мисс Мьюр, совсем как мой незадачливый брат… Дочь леди Говард – а нам ни слова не сказала. Нет, я решительно ее не понимаю!»

Глава V

Как ей это удалось

Дома Ковентри обнаружил целую компанию девиц и юношей; все они пришли в восторг от затеи сэра Джона. Час спустя компания проследовала в Холл, где все уже было готово для представления живых картин.

Добрый сэр Джон находился в своей стихии, ведь самое большое удовольствие он получал, когда в доме у него развлекалась молодежь. Несколько человек удалились за импровизированные кулисы. По прошествии недолгого времени занавес подняли, и зрителям предстала первая картина. Смуглый человек с черной бородой крепко спал на тигриной шкуре, в шатре, интерьер которого составляли занавеси и восточное оружие. Помигивало пламя старинной серебряной лампы; на низеньком столе красовались дорогие блюда с фруктами, и рубиновым оттенком мерцало в кубках недопитое вино. Над спящим склонилась женщина, одетая в соответствии с европейскими представлениями о варварской роскоши. Пальцы ее сжимали рукоять ятагана, причем изгиб кисти позволял разглядеть вышивку на рукаве. Изящная ножка, обутая в алую сандалию, виднелась из-под белой туники. Пурпурная накидка не скрывала снежной белизны плеч, в волосах поблескивали золотые нити, на шее и запястьях сверкали драгоценные камни. Изогнувшись, красавица повернула голову ко входу в шатер. Взгляд являл полную решимость свершить свое дело и одновременно страх, что этому могут помешать; он был столь выразителен, что на секунду зрители затаили дыхание, словно и до них донеслись звуки чьих-то шагов.

– Кто это? – прошептала Люсия, не узнавая актрисы.

– Джин Мьюр, – отвечал Ковентри, поглощенный сценой.

– Не может быть! Ведь она мала ростом и волосы у нее светлые… – начала Люсия, однако нетерпеливое «Тише! Не мешай смотреть!» из уст Джеральда оборвало ее речь на полуслове.

Джеральд не ошибся: в живой картине действительно блистала Джин Мьюр, как ни сложно было в это поверить. Она нанесла темный грим, подвела брови, приколола к собственным белокурым волосам несколько буйных черных локонов, а во взгляде бушевало столько чувств, что зрачки расширились, и глаза стали казаться черными и яростными – не хуже, чем у самой неистовой из дщерей Востока. Глубочайшую и горчайшую ненависть выражало ее лицо, прекрасное в гневе. Взор сверкал отвагой, манера держать оружие выдавала мощь, удивительную для столь тонкой руки, и неукротимая воля женщины читалась во всем – даже в том, как стояла на тигриной шкуре полускрытая туникой маленькая ножка.

– Разве она не восхитительна! – вырвалось у Беллы.

– Такая не заробеет – применит меч по назначению, когда время настанет, – восторженно произнес чей-то голос.

– Спи спокойно, Олоферн[6], твоя судьба предрешена, – отозвались сзади. – Кстати, с этой бородой он просто вылитый Сидней.

– Поглядеть на нее – и поверишь, что она действительно ненавидит его, не правда ли?

– Может, так и есть.

Последняя фраза принадлежала Ковентри, ибо две предшествующие фразы предложили объяснение удивительной перемене в Джин Мьюр. Дело было не только в актерском мастерстве: здесь глубокая неприязнь смешалась с дикарским восторгом оттого, что объект ненависти оказался в ее власти. Такой восторг трудно симулировать, и Ковентри, зная ответ только к одной части головоломки под названием Джин Мьюр, вообразил, что перед ним сверкнула истина. Впрочем, занавес упал прежде, чем Ковентри продвинулся к разгадке хотя бы до середины.

– Это отвратительно! Я рада, что опустили занавес, – ледяным тоном произнесла Люсия.

– Великолепно! – воскликнул Джеральд и стал выкрикивать: – Браво! На бис!

Однако сцена не была повторена, и актриса не вышла на поклон, как ни вызывали ее аплодисментами. Последовали две-три весьма изящные живые картины веселого содержания, но ни в одной из них не участвовала Джин, и потому им всем недоставало прелести, которую придает простейшему действию истинный талант.

– Ковентри, ты нам нужен, – бросил чей-то голос.

Джеральд поднялся и пошел, чем вызвал всеобщее изумление – ведь до сих пор он отказывался от участия в живых картинах, хотя его звали только тогда, когда была нужда в красивом актере.

– Ну и какую роль мне предстоит испортить? – осведомился Ковентри, вступая в комнату, где все: обивка стен и мебели, а также шторы – было зеленого цвета и где несколько взволнованных молодых джентльменов облачались в старинные платья и принимали эффектные позы.

– Роль кавалера[7]. Надевайте вот это и не тратьте времени на вопросы. Мисс Мьюр сама скажет, что делать. На вас никто и внимания не обратит – смотреть будут на нее, – произнес распорядитель, бросая Ковентри роскошный старинный костюм и возвращаясь к рисованию усов на своем мальчишеском лице.

После торопливого переодевания Джеральд явился галантным кавалером; все женские взгляды излучали восторг, когда он вышел из гримерной.

– Скорее на сцену, Джин уже там. Она поможет тебе принять нужную позу, – прощебетала Белла и первая бросилась к сцене, увлекая брата за собой и на бегу крича своей гувернантке: – Вот он, великолепен, правда?

Мисс Мьюр в прелестном скромном платье, как подобает девице из семьи, что принадлежит к партии раундхедов[8], расставляла на сцене кустарники. Внезапно обернувшись, она выронила зеленую ветвь, когда увидела, кого ведут к ней в шитом золотом костюме.

– Это вы! – только и вымолвила мисс Мьюр. Взгляд ее заметался, и она шепнула Белле: – Зачем вы позвали своего брата? Ведь я просила вас этого не делать.

– Он здесь единственный красивый мужчина, и талант у него есть, хоть он обычно и не выступает. Вам наверняка удастся его расшевелить.

И Белла убежала – ее волосам требовалась дополнительная порция пудры для постановки «Модного брака»[9].

– За мной послали, и вот он я. Или вы предпочли бы кого-то другого? – осведомился Ковентри, не понимая по лицу мисс Мьюр (головку которой украшал чепчик) ее чувства – то ли она встревожена, то ли рада ему.