Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 1

Annotation

Лоскутное одеяло молодой державы стремится расколоться на самостоятельные куски. Только вот торговые связи стали прочны, и мятежные земли начали осознавать, что потеряли больше, чем приобрели. А главный герой шаг за шагом идет к своей цели - к перезагрузке отжившей свое цивилизации и к созданию новых правил игры. Новые торговые маршруты, новая знать и новые обычаи. Только вот враги остались старые.

Кинжал Немезиды

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Кинжал Немезиды

Глава 1

Год 3 от основания храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Октябрь 1173 года до н.э. Энгоми.

Солнечный луч, проникший через неплотный ставень, пробежал по закрытым векам, лишая меня непривычного покоя. Я хотел валяться на мягкой перине и не делать ничего. Голова моя словно прилипла к подушке, а руки и ноги налились свинцом. Если бы не зов природы, я, наверное, не встал бы с кровати никогда. Пусть весь мир подождет, я это заслужил. Мягкая постель и безмятежный сон оказались самой большой роскошью, что я видел за все свои две жизни. Я как будто пил и не мог напиться, возвращаясь в тишину спальни после шума многолюдного города.

Я, оказывается, привык к одиночеству, провались оно. И теперь даже дети, тонко чувствующие мой настрой, не смели беспокоить меня, пока я сам не звал их. Тогда они забирались подмышку и лежали молча, не произнося ни единого слова. Илу это давалось легко. Он рос не слишком многословным мальчуганом, приученным к тяжкой дисциплине власти. А вот Клеопатре, которой обычно за пару секунд удавалось вывалить все, что могло случиться за неделю с девочкой двух с половиной лет от роду, приходилось тяжко. Говорила она еще односложно, но зато восполняла недостатки речи повышенной экспрессией и пантомимой. Как она умудрялась лежать молча, я не знаю.

Два маленьких сердечка бились рядом со мной, а я проваливался в какое-то безвременье, из которого не хотелось выходить. Во мне как будто сломалось что-то, и я на полном серьезе размышлял: а ведь Поликсо права. Если сделать все, что задумал, то все золото этого несчастного мира будет у меня. А для чего оно нужно, если месяцами не видишь своих детей, а жена хоронит тебя каждый раз, когда ты садишься на корабль.

— Я же спасаю цивилизацию, — пробурчал я себе под нос. — Это моя великая миссия и бла-бла-бла. Соберись, тряпка!

Зря это сделал. По молчаливому уговору, сложившемуся с детьми, теперь можно было открыть рот. И началось.

— Па! Я поборол Мегапенфа!

— Па! Я видела жука! Вот такого!

— У меня теперь лошадка есть!

— А у меня диадема! Мама ее забрала и не дает!

— А где Феано? Она сказки рассказывала. Сказку хочу! Па, расскажи сказку!

— Подъем! — вздохнул я, выдирая себя из объятий пуховой перины. — Мама, наверное, заждалась нас.

Здесь встают с рассветом, а потому сон до полудня считается чем-то из ряда вон выходящим. Даже рабыни перешептываются, я это чувствую затылком. Я вижу только их склоненные спины, но даже спины демонстрируют полнейшее недоумение. Да и плевать. Что мне от их шипения. Хочу и сплю. И вообще, у меня заслуженный отпуск, и провожу я его дома, с семьей. А сегодня я хочу прогуляться.

Гарун ар-Рашид любил бродить по городу никем не узнанный. Так иногда делал и я, одеваясь, как вавилонянин, и повязывая накладную бороду, которая меняла меня совершенно. Аккадский я знал неплохо, но мне это еще ни разу не пригодилось. Толп из купцов Междуречья в Энгоми не наблюдается. Они по большей части разгружают свой товар в Угарите.

А вот Кассандра по рынкам больше не ходила. Во-первых, бороду подвязать не могла, а во-вторых, простолюдинка, которой она раньше притворялась, не сумела бы наесть такие формы ни при каких обстоятельствах. Для этого нужно было потреблять изрядное количество сдобы, для обычных людей почти недоступной. Да и ногти выдали бы ее с головой. Знатные женщины в этой части света ногти имели длинные, ровные и ухоженные. Кое-кто красил ладони охрой по обычаю египтян, а в текущем сезоне писком моды стали ногти ярко-красного цвета. Использовать для этой цели соли ртути я запретил, и пока шла в дело все та же охра. Но увы! Охра нужного оттенка не давала, и теперь лучшие умы женской половины Энгоми работали над этой задачей день и ночь. Привезенные отовсюду минералы толкли, смешивали с воском и маслами, получая тягучую массу, но сравниться с киноварью не могло ничего. Именно она давала нужный цвет. И даже вероятность отравления не считалась чем-то существенным. Знатные дамы готовы были рисковать жизнью ради своей красоты и посрамления соперниц.

Энгоми оживал на глазах. Пустыри расчистили, а новым центром города, сместившимся к северу, стал храм Великой Матери, на котором уже монтировали опалубку купола. Я даже зажмурился, вспомнив, сколько железа сожрет это сооружение. Но для дела не жалко. У меня пилумов не хватает, но на арматуру для храма железо отпускается без проволочек. Это ведь такой плюс в карму дает, что не унесешь. Не дураки цари древности были, раз монументальные храмы строили. Теперь каждый матрос, приплывая в любой порт Великого моря, поплевывал презрительно и спрашивал у местной деревенщины.

— А у вас храм есть? Нет? А у нас есть!

А если вдруг храм там все-таки был, то он снова сплевывал презрительно и говорил:

— Да разве это храм? Вот у нас храм так храм! И сама Великая Мать внутри сидит!

Подобное происходило везде, кроме Египта, где храмы строили такие, что нам и не снились. Но и там мои матросы умудрялись выпендриваться, с царской небрежностью бросая монеты страждущим купцам, измученным натуральным обменом, серебряной проволокой произвольной длины и кольцами непонятной пробы. Мои оболы и драхмы считались абсолютным эталоном, а тетрадрахмы с вырезанным на аверсе мной в виде Посейдона и вовсе сразили наповал всех владык этого мира. Скромная надпись на аккадском и нашем койне гласила: «Царя Энея». По слухам, уже начинались попытки сделать что-то подобное, но пока ни у кого не вышло. Одни были слишком бедны для этого, другие, как вавилоняне, доверяли только весам, а третьи, египтяне, считали для себя унизительным копировать что-либо, сделанное варварами. То, что они украли у гиксосов и колесницу, и составной лук, зазнайки уже благополучно забыли.

Если центром города был храм, то сердцем его уж точно становился порт. Чопорный юг города, где живу я и новоявленная знать, спокойна и тиха, а вот здесь бьет ключом энергия этого молодого мира. Почему так? Да потому что старый мир умер безвозвратно. Мастеровые и купцы, обслуживавшие раньше убогую дворцовую экономику, понемногу отправляются в свободное плавание, организуют собственные гильдии и начинают накапливать капиталы. Такие, что готовы сами покупать корабли. Да и как не купить, когда я принес в этот мир аукцион, и он проходит прямо здесь и сейчас, у причала. Посмотрю…

— Пирожки с рыбой, господин, — подбежала ко мне хорошенькая девчушка лет десяти, на спине которой висела плетеная корзинка. — Обол за штуку, два обола за три.

— Свежие? — спросил я, слушая призывно заурчавший живот.

— Только что из печи, — закивала та кудрявой головкой. — Отец рыбу ловит, а мамка печет. Горячие еще, господин.

— Лови, — бросил я ей монетку в полдрахмы. — Обол себе оставь за труды.

— Премного благодарна, добрый господин, — девчушка показала прелестные ямочки на щеках. — Благослови тебя Великая мать! Пусть даст тебе жен благонравных, с чревом изобильным, и чтобы не сплетницы были.

— Кхе-кхе! — подавился я пирожком. — Не надо мне, милая. Есть у меня и жена, и дети. Больше жен не нужно. От них беспокойства много.