Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ) - Молотов Виктор - Страница 4

— Неудивительно, — я снисходительно пожал плечами. — Это разработка прошлого года, она ещё не вошла в широкую практику и стандартные учебники. Пока доступна только в нескольких ведущих клиниках. Суть в том, что с помощью сфокусированного энергетического импульса я создал временную стазисную пломбу на разрыве сердечной сумки.

Я на мгновение прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри пациента, а затем посмотрел на большие настенные часы в коридоре — те самые, которые отсчитывали секунды до его смерти.

— Учитывая температуру тела пациента, скорость его метаболизма и примерную степень повреждения тканей… — я сделал вид, что произвожу в уме какие-то сложные вычисления, — моя пломба рассосётся ровно через сорок две минуты.

Сытин заметно побледнел. Его профессиональная спесь начала уступать место чистому, животному страху.

— И что… что это значит?

— Это значит, доктор, что у вас есть ровно сорок две минуты, чтобы вскрыть грудную клетку, добраться до сердца и ушить разрыв левого желудочка. Если вы не уложитесь в этот срок, моя стазисная пломба рассосётся. Произойдёт повторная тампонада. Но на этот раз — на фоне глубокой анестезии и операционного стресса. Организм не выдержит второго удара. Пациент умрёт у вас на столе, и даже я уже не смогу его спасти.

Это была чистая, беспардонная, гениальная в своей наглости ложь. Но Сытин не мог этого проверить. А страх потерять пациента на операционном столе — самый древний и сильный страх любого хирурга — был гораздо сильнее его профессиональной гордости.

— Хорошо, я… я понял, — с трудом кивнул он, бросив тревожный взгляд на большие настенные часы в коридоре. — Сорок две минуты.

— И ещё одно, — я поднял указательный палец, останавливая его. — Самое важное. Ни в коем случае не используйте электрокоагулятор для прижигания сосудов рядом с сердцем!

— Что? Почему⁈ — в его голосе прозвучало отчаяние. — Это же стандартная процедура!

— Моё энергетическое воздействие временно изменило ионный баланс в тканях миокарда. Любой электрический импульс, даже самый слабый, вызовет неконтролируемую фибрилляцию желудочков. Мгновенная, необратимая смерть.

Теперь Сытин был белым как его собственный халат. Я не просто поставил ему таймер. Я отнял у него главный инструмент современного хирурга.

— Но… без коагулятора… я же утону в крови! — прошептал он в ужасе. — Как я должен останавливать кровотечение⁈

— Только холодная сталь и ручное лигирование сосудов, — развёл я руками с видом человека, констатирующего печальный, но неопровержимый факт. — Как в старые добрые времена, коллега. Удачи, доктор. Надеюсь, ваши руки не дрогнут.

Я развернулся и медленно пошёл прочь по коридору, мысленно отсчитывая секунды: три… два… один…

— Постойте!

Бинго. Рыба на крючке.

Я медленно обернулся. Сытин стоял в дверях операционной, и я видел, как в нём борются два зверя. Профессиональная гордость, не позволяющая ему унизиться и попросить о помощи чужака. И ледяной, липкий страх. Страх потерять пациента, страх перед необъяснимым, страх перед моей дьявольской уверенностью.

Страх победил.

— Вы… вы войдёте со мной, — процедил он сквозь зубы. Это была не просьба. Это было признание поражения. — Как… консультант.

— Разумеется, — я кивнул. — Проводите, коллега.

Лёгкая, почти незаметная победная усмешка тронула мои губы. Манипуляция прошла идеально.

Он купился. Купился на весь мой великолепный блеф — от выдуманной методики Вирхова-Львова до последнего слова о фибрилляции.

В предоперационной я тщательно, с ритуальным наслаждением вымыл руки, переоделся в стерильный синий халат. Я вошёл в холодное, залитое светом царство Сытина не как гость, а как хозяин положения.

Он уже стоял у операционного стола, скальпель в его руке едва заметно дрожал.

— Спокойнее, доктор, — сказал я, вставая за его спиной и глядя на обнажённую грудную клетку пациента поверх его плеча. — Дышите ровно. И разрез делайте на два сантиметра левее. Там меньше крупных сосудов.

— Откуда… откуда вы знаете? — пробормотал он, не отрывая взгляда от кожи пациента.

— Я чувствую карту его сосудов, — соврал я, не моргнув глазом.

На самом деле я просто видел их своим некромантским зрением, просвечивая его плоть насквозь. Но об этом доктору Сытину знать было совершенно необязательно. Пусть думает, что это гениальная интуиция. В этом мире люди гораздо охотнее верят в гениев, чем в некромантов.

Следующие полчаса я был не просто консультантом. Я был дирижёром этого кровавого оркестра. Сытин стал моими руками, анестезиолог и сёстры — послушными инструментами.

— Осторожнее с межрёберной артерией, она у него расположена аномально близко, — командовал я, когда скальпель Сытина приблизился к опасному участку.

— Зажим на верхнюю полую вену, но не пережимайте полностью, иначе упадёт давление.

— Шов на разрыв миокарда накладывайте вертикально, а не горизонтально — так будет меньше натяжение тканей при сокращении.

Сытин, поначалу сопротивлявшийся и пытавшийся спорить, быстро понял, что мои команды — не советы, а единственно верный алгоритм действий. Он послушно выполнял все указания.

Его руки перестали дрожать — моя ледяная, абсолютная уверенность передалась ему, давая опору, которой ему так не хватало. Он перестал быть ответственным хирургом. Он стал просто исполнителем. И это его успокаивало.

Операция прошла блестяще. Разрыв был аккуратно ушит. Кровотечение полностью остановлено. Сердце, освобождённое от давления, забилось ровным, сильным ритмом.

— Прекрасная работа, доктор Сытин, — похвалил я его, когда был наложен последний шов. Нужно было вернуть ему толику профессиональной гордости. — Теперь зашивайте и переводите в палату интенсивной терапии.

— А ваша… ваша стазисная пломба? — спросил он, с опаской глядя на монитор.

— Рассосалась точно по расписанию, — не моргнув глазом, ответил я. — Вы успели как раз вовремя.

После операции я не ушёл.

— Я должен лично проконтролировать выход пациента из наркоза, — заявил я Сытину, который уже снимал перчатки.

— Этим займётся анестезиолог, — буркнул Сытин, явно надеясь, что я наконец-то уйду.

Из-за ширмы вышел дежурный анестезиолог — молодой доктор с лицом, похожим на печёное яблоко. Он с любопытством смотрел на меня во время операции.

— После моих энергетических манипуляций могут быть… особенности с реакцией на препараты, — сказал я, глядя прямо на анестезиолога. — Я бы хотел присутствовать. Чтобы, если что, скорректировать ваши действия.

Пожилой врач не стал возражать. Он видел, как я вёл операцию. Он видел, как Сытин беспрекословно выполнял мои команды. Он просто пожал плечами.

— Как скажете, доктор. Лишняя пара умных глаз никогда не помешает, — сказал он, и в его голосе не было враждебности Сытина, только профессиональный интерес.

Сытин, поняв, что потерял последнего союзника, лишь махнул рукой и вышел из операционной.

В тихой послеоперационной палате, где пахло эфиром и антисептиком, я устроился на стуле у кровати спасённого. Анестезиолог сидел с другой стороны, наблюдая за мониторами.

Молодой парень, лет двадцати. Грубые, мозолистые руки фабричного рабочего. Простое, немного грубоватое лицо, но живое. Благодаря мне.

Теперь оставалось только ждать. Ждать пробуждения. И ждать свою заслуженную награду.

Я сидел у его кровати, как коршун, охраняющий свою добычу. Неподвижно, терпеливо. Ждал. Ждал, когда он очнётся и скажет то самое, единственно важное для меня слово. «Спасибо».

Сосуд внутри меня гудел от нетерпения и предвкушения. Я сделал расчёт. Живы должно быть много. Спасение от верной, уже констатированной врачами смерти — это самый дорогой товар на этом рынке.

В сосуде сейчас было чуть меньше восьми процентов. Операция прошла удачно. Я действовал чужими руками и поэтому ничего не было потрачено.

Прошёл час. Я не двигался с места, лишь наблюдал, как медленно, но верно восстанавливаются потоки Живы в его теле после операции.