Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ) - Молотов Виктор - Страница 2

— Паспорт, страховой полис, — буркнула она.

Я протянул ей документы здоровой рукой. Она долго переписывала данные в амбулаторную карту.

— Святослав… Игоревич… Пирогов, — пробормотала она. — Садитесь, ждите. Как травматолог освободится — вызовут.

Отлично. План сработал.

Я официально стал частью системы. Пациент номер сто сорок семь. Теперь я мог сидеть здесь часами, и никто не заподозрит неладное. Я был не чужаком. Я был одним из них. Одним из страдальцев.

Я устроился на свободное место на скамейке в самом дальнем углу, откуда открывался хороший обзор на весь приёмный покой, и погрузился в ожидание. Нюхль, невидимый и неслышимый, уже давно соскользнул с моего плеча и, как настоящая ищейка, начал свою работу.

Он деловито шмыгал между кабинетами, принюхиваясь к их аурам, ища тот самый, сладкий для нас обоих запах угасающей жизни.

Однако было тихо.

Через час ожидания, которое казалось вечностью, из кабинета вышла медсестра и устало выкрикнула: «Пирогов!»

Травматолог оказался молодым, измученным парнем с кругами под глазами и трёхдневной щетиной. Он бегло, почти не глядя осмотрел мою руку.

— Вывих лучезапястного сустава, — констатировал он с равнодушием человека, который видел это тысячу раз. — Сейчас дёрну и можете идти домой.

— Без снимка⁈ — я изобразил панику и возмущение, идеально вжившись в роль капризного, напуганного пациента из высшего общества. — А вдруг там перелом со смещением? У меня очень хрупкие кости от природы! Я требую рентген!

Травматолог устало закатил глаза.

— Слушайте, — его голос был полон вселенской усталости, — это классический вывих. «Штыкообразная деформация». Я их по десять штук за смену вправляю с закрытыми глазами.

— Рентген! — упрямо повторил я, повышая голос. — Это моё законное право как пациента! Если вы откажете, я буду жаловаться вашему главврачу! Прямо сейчас!

— Да ради бога, — махнул рукой измученный доктор. Ему было проще отправить меня на бессмысленную процедуру, чем спорить. — Кабинет тридцать два, второй этаж. Но учтите, там пересменка.

Пересменка — это было именно то, что мне нужно. Прекрасно. Это ещё минимум час, а то и полтора легального нахождения в больнице. Полтора часа охоты.

Рентген-кабинет действительно находился в конце длинного, тускло освещённого коридора. Я устроился на пустой лавке, так как из-за пересменки никого больше не было, и продолжил своё тихое, незаметное наблюдение.

Нюхль, получив мысленную команду, уже давно бегал по этажам, вынюхивая и высматривая достойную добычу. А я ждал. Терпеливо, как паук в центре своей паутины.

Прошёл почти час. Мне сделали снимок. Как я и ожидал — чистый вывих, никаких переломов. С заветным снимком в здоровой руке я вернулся к травматологу.

Он встретил меня с плохо скрываемым раздражением, выхватив у меня из рук снимок и поднеся его к тусклой лампе.

— Ну что, убедились? — цыкнул он. — Чистый вывих, как я и говорил. Ложитесь на кушетку, сейчас вправлю.

— А обезболивающее? — заныл я, вживаясь в роль капризного аристократа. — У меня очень низкий болевой порог! Мне нужна анестезия! Хотя бы местная! Нет, лучше капельницу с анальгетиками! С промедолом!

— Вы издеваетесь? — травматолог побагровел. Его усталость начала сменяться чистой, незамутнённой яростью. — Это делается за одну секунду! Раз — и готово! Больше шума поднимаете!

— Я требую обезболивания! — упрямо стоял я на своём, повышая голос так, чтобы слышали в коридоре. — Это бесчеловечно — вправлять сустав без анестезии! Я буду писать жалобу в Министерство здравоохранения!

— К ТЕРАПЕВТУ! — рявкнул он, поняв, что проще от меня избавиться, чем спорить. Он ткнул пальцем в сторону коридора. — Пусть дежурный терапевт Орлов вам назначает что хотите! Хоть опиум! Кабинет пятнадцать! И чтобы я вас больше не видел!

Я вышел в коридор с чувством глубокого удовлетворения.

План работал идеально. Ещё как минимум полчаса выигранного времени. Я не спеша пошёл по обшарпанному коридору, следуя указателям. Каждый шаг, каждый скрип половиц, каждая секунда ожидания были мне на руку.

Где-то там, в лабиринте этажей и палат, Нюхль продолжал свою охоту. И я чувствовал, что он всё ближе к цели. Мне нужно было лишь тянуть время.

Кабинет номер пятнадцать нашёлся в самом дальнем углу этого захудалого крыла здания.

Доктор Орлов оказался полным, лысеющим мужчиной лет пятидесяти с вечно потным лбом и взглядом человека, который устал. От этой жизни, от этой больницы и от всех пациентов в мире ещё во времена императора Павла Первого.

— Что у вас? — спросил он, не отрываясь от бумаг, которые он с ненавистью перекладывал из одной стопки в другую.

— Доктор, у меня страшный вывих, — начал я свою песню. — А ваш коллега, этот мясник из травматологии, хочет вправлять его наживую! Я требую обезболивания!

— Валерьянки выпейте и не мешайте работать, — буркнул Орлов, даже не подняв на меня взгляда.

— Мне нужно что-то серьёзнее! Доктор, поймите, у меня редчайшее генетическое заболевание! — я сделал драматическую паузу и произнёс фразу, которая родилась в моём мозгу в приступе гениальной импровизации. — У меня аллергия на боль!

Орлов замер.

Его ручка, зависшая над бумагой, дрогнула. Он медленно отложил её, снял очки в роговой оправе, устало протёр их грязным носовым платком, снова надел и наконец поднял на меня свои усталые, водянистые глаза.

— «Аллергия на боль», — медленно, по слогам повторил он, как будто пробовал на вкус самое диковинное и ядовитое блюдо в своей жизни. — Знаете, молодой человек, за двадцать лет практики в этом дурдоме я слышал всякое. Сифилис мозга, одержимость бесами, беременность от святого духа. Но это… это что-то новое. Поздравляю, вы меня удивили.

Я уже готовился разразиться очередной тирадой об особой чувствительности моей тонкой натуры, когда из коридора донёсся шум, который прорвался даже сквозь толстую дверь кабинета.

Нарастающий топот тяжёлых ног, крики, а затем — оглушительный грохот, словно входные двери вынесли тараном.

Орлов вздрогнул и поднял голову от бумаг, его лицо выразило привычное раздражение.

— Опять драка среди ночи, — пробормотал он.

— Проникающее ранение грудной клетки! Срочно! — донёсся из-за двери искажённый крик санитара.

Я встал и открыл дверь как раз в тот момент, когда мимо кабинета почти бегом прокатили каталку.

На ней лежал молодой парень лет двадцати, не больше. Бледный как полотно, с полуоткрытым ртом, из которого вырывались тихие, хриплые вздохи.

Его дешёвая ситцевая рубашка была распорота от плеча до пояса и насквозь пропитана тёмной, почти чёрной кровью.

Нюхль, который материализовался возле меня, невидимой тенью метнулся ко мне и принялся взволнованно тыкать когтистой лапкой мне в ногу, указывая в сторону каталки.

Я прикрыл глаза, активируя некро-зрение.

Картина была прекрасна в своём трагизме.

Жива в теле парня едва теплилась. Это была не река, не ручей — тонкая, вибрирующая, почти прозрачная ниточка, готовая оборваться в любую секунду.

Огромная рваная дыра в ауре зияла прямо в области сердца. Ножевое ранение, судя по характеру повреждений. Глубокое, проникшее в левый желудочек.

Тампонада сердца. Девяносто пять, нет, девяносто восемь процентов смертности без немедленной, высокотехнологичной операции, которую в этой больнице никто и никогда не сделает.

Идеальная добыча.

— Что у нас? — Орлов, забыв про мою «аллергию», тяжело поднялся и подошёл к каталке.

— Драка на Покровской мануфактуре, — торопливо отрапортовал старший санитар, вытирая пот со лба. — Ножом в грудь. Мы его как могли… но он уже почти не дышит, доктор.

Орлов привычным, отработанным за годы движением приложил два пальца к сонной артерии парня. Ничего.

Послушал грудь стетоскопом. Тишина.

Поднял веко, посветил в неподвижный, расширенный зрачок фонариком.

Он выпрямился и с тем же вселенским равнодушием, с которым пять минут назад выписывал мне валерьянку, вынес вердикт.