След у таежной реки - Тамоников Александр Александрович - Страница 3

Война изменила все, с августа 1941 года Петраков в армии. Попав в мотострелковый дивизион особого назначения, участвовал в охране Москвы от диверсантов, в том числе во время исторического парада на Красной площади в годовщину Октября. Тогда-то Валентин поставил перед собой новую цель – непременно дойти до Берлина, и поначалу судьба вела его в намеченном направлении, когда осенью 1942-го бросила на Волгу.

Затем жизнь сделала крутой поворот. Едва в войне наметился великий перелом и РККА погнала врага на Запад, как лично Валентину – почему-то именно ему, а не кому-то другому – мечту о Берлине пришлось забыть. Летом 1943-го Петраков неведомо как, по прихоти начальства и уж точно без особого рвения, попал в роту охраны войск СМЕРШ Отдельной Приморской армии.

Петракова с сержантом Виктором Рябцевым сближало только одно: Рябцев тоже был неместным, родился в селе Гавриловка в Казахстане. Во всем остальном они расходились. Виктор был почти на три года старше Валентина, до армии работал в родном селе трактористом. После призыва в 1938-м Рябцев проходил срочную службу в 12-й отдельной стрелковой бригаде, а с началом Отечественной получил направление в снайперскую школу в Хабаровске, которую окончил в начале 1942 года, да так здесь, на Дальнем Востоке, и задержался. Виктор считал службу в СМЕРШе интересной и важной, поэтому на судьбу не роптал, о подвигах не грезил. Каким образом эти двое находили общий язык при всех своих различиях, оставалось для окружающих загадкой.

– Тебе этого мало? – поразился Виктор, светившийся от восторга. Неутомимому оптимисту не требовалось многого для радости. – За неделю три таких книги нашли, эта четвертая. Указание двадцать девять определяет такое распространение антисоветской литературы как злостное. Значит, нам надо составить официальный акт через администрацию дороги и вызвать представителей железнодорожной милиции. Или привлечь в понятые пассажиров.

Рябцев говорил про указание НКВД за номером 29 от 19 января 1943 года, предписывавшее производить тщательный осмотр вагонов, в которых следуют японцы, чтобы своевременно находить распространяемые недружественной стороной материалы и другие подозрительные вещи, оставляемые в купе якобы нечаянно.

На самом деле Валентин мечтал хоть разок при обыске вагонов отыскать не умышленно оставленный «мусор», а по-настоящему случайно оброненную схему трассы. Такой аппетитный трофей определенно улучшил бы настроение жаждущего больших дел и свершений сержанта. Схема трассы – новое изобретение Второго отдела. Она представляет собой полоску шириной сантиметра четыре и длиной примерно метр с хвостом, на которой в типографии наносятся условные обозначения для известных японцам объектов по ходу следования: депо, разъезды, станции, сигнальные посты, крупные и мелкие мосты, водокачки, колодцы. Вместо того чтобы записывать путевые наблюдения в блокнот, дипломат наносит собираемую информацию непосредственно на схему, точно обозначая координаты относительно разметки. В каком месте замечено передвижение воинских частей? Где базируются казармы, аэродромы, другие стратегические или оборонные объекты? Близ каких поселений построены нефтехранилища и угольные базы? Имеются ли в окрестностях складские помещения для хранения провианта или стройматериалов? Все эти данные запросто умещаются на полоске бумаги, которую легко свернуть в рулончик, удобный для перевозки и передачи во Второй отдел.

Разведка сопоставляет несколько схем от разных людей за некоторый период, по результатам анализа приходит к выводам о том, чем живет северный сосед, какими силами он обладает и насколько уязвима советская граница. Иногда сличение схем трассы поднимает новые вопросы, уточнение которых возлагается на других дипкурьеров или даже лазутчиков.

Но японец не терял заветных рулончиков, его «рассеянность» была избирательна.

Внимание Петракова переключилось на оклик прапорщика, остановившего высокого чернявенького красавчика в звании рядового, который попытался залезть в вагон к шумным солдатам. Сержант заинтересовался, быстрым шагом приблизился к прапорщику и осведомился, что за сыр-бор разгорелся на перроне.

Выяснилось, что красавчик-новобранец по нерасторопности отстал от своего полка и теперь пытался догнать товарищей, видимо уже доехавших в часть в Хабаровске. Чтобы чем-то себя занять, Петраков с важным видом проверил документы рядового, выданные на имя Зайцева, и попутно задал формальные вопросы: кто, откуда, зачем. Зайцев отвечал прямо, без колебаний. На его широком лице отражались переживаемые парнем чувства. На родине Петракова такого парня прозвали бы «простыней».

Рябцев присоединился к сержанту и теперь заглядывал через его плечо. Единственная вещь, угнетавшая вечного оптимиста в Приморье, состояла в том, что общаться здесь приходилось главным образом с моряками, рыбаками, лесниками и охотниками. Компания, конечно, хорошая во многих отношениях, но вести задушевную беседу о земле, о пахоте с ними немыслимо. Увидев, что по документам Зайцев работает в колхозе, Виктор испытал воодушевление от возможности потолковать с таким же крестьянским сыном, как и он сам.

– А что, у вас в «Пограничнике» ведь тракторов-то не осталось совсем, наверное? – спросил Рябцев о наболевшем.

Война лишила село тракторов почти начисто. Тракторные заводы в одночасье превратились в танковые и принялись перековывать орала на мечи. Тракторы в хорошем состоянии изымались армией для эвакуации с поля боя подбитых танков, своих и вражеских. Вряд ли ситуация в колхозе «Пограничник» будет лучше, но истомившаяся душа Рябцева жаждала подробностей.

– Да как сказать… Терпимо…

Вовсе не уклончивость ответа бросилась в глаза Петракову. Валентин заметил, как напрягся Зайцев, словно его спросили о чем-то запретном, о чем стыдно или опасно говорить. С лица на какой-то миг исчезло выражение открытости, «простыня» замкнулся, начал осторожничать. Быть может, Петракову просто хочется настоящей оперативной работы, хочется увидеть шпиона там, где его нет? Сержант не испытывал полной уверенности в том, что он поступает правильно, но решение принял без промедлений.

– Вы поедете с нами.

– Братцы, да как же? – обиженным тоном заспорил Зайцев. – Поезд ведь уйдет!

– Полу́чите от нас письменное объяснение для своего командира, – неумолимо требовал Петраков, словно звание и впрямь позволяло ему написать такое объяснение. – Разберемся, и вас отпустят. Даже до Хабаровска довезут, если понадобится.

Кабинет капитана Николая Назарова выглядел пустым и неприветливым. Минимум мебели, только самая необходимая, никаких личных предметов, ни намека на вазы или другие штучки, оживляющие интерьер и добавляющие уюта. Пепельница на столе, портрет Сталина за спиной – и только. Аскеза в обстановке создавала иллюзию голых стен. Никто не знал, что все свои богатства Николай Иванович держит в нижнем ящике стола, большую часть времени запертом. Сейчас ящик был выдвинут и демонстрировал владельцу папку с бумагами, поверх которой лежали спусковая собачка от отцовского маузера, бесхитростная мамина брошь со стекляшкой вместо камня, рапана со сколом, привезенная из семейной поездки в Алушту, а также покрытая серебряной краской картонная елочная игрушка в виде певчей птички. Незатейливые воспоминания о совершенно другой жизни.

Высшую ценность из потаенных сокровищ Назаров держал в руках. Его пальцы гладили потертую фотокарточку с измятыми краями.

«Маришка, родная ты моя, – мысленно взывал он, – как же я тоскую по тебе! И по тебе, Алешенька, сынок!..»

Снимок запечатлел счастливо улыбавшуюся женщину в летнем платье, к ногам которой робко прижимался мальчик трех лет.

За дверью раздались шаги Петракова; Назаров нехотя убрал карточку в нижний ящик стола, повернул ключ в замочной скважине и откинулся на стуле. Сержант постучал.

– Входи, Петраков. Докладывай.

Капитан не торопил подчиненного, сам говорил неспешно, но имел привычку опускать формальности. Информацию нужно сообщать быстро, без экивоков, вне зависимости от того, важная она или нет. Дело покажет степень важности каждого сообщения.