Жатва. Том 1 (СИ) - Мичурин Артем - Страница 65

— Лишь на первый взгляд, как и много другое. Является ли предательством вероломное убийство компаньона, который доверял тебе, но ты изначально рассматривал его в качестве расходника? С его точки зрения — да. С твоей — пф, шутишь что ли? Но я знаю, к чему ты клонишь. Предал ли я свою ученицу, в конечном итоге вынесшую мне мозги?

— При вашем огромном опыте игры на струнах чужой души, я и не думал, что мои намерения останутся нераспознанными.

— Знаешь, иногда меня немного коробит от разговоров с тобой. Тебе же… Сколько, шестнадцать?

— Семнадцать.

— Во-во. А задвигаешь иной раз, как пятидесятилетний. Аж мороз по коже.

— Природный ум, простите. Так всё же, предали?

— Перед тем, как всё случилось, мне в череп угодила пуля. Нет, не такая большая, как в последний раз, гораздо мельче, но дел натворила. Приключилась частичная потеря памяти. Забавная штука, если подумать. Какая-то незначительная херня в мозгах остаётся нетронутой, а воспоминания о самом дорогом и близком — как корова языком слизала. Я её чуть не придушил, когда увидел, очнувшись.

— Ученицу?

— Ну не потерю памяти же. Да. Вообще не признал. Какая-то незнакомая баба надо мной нависла, и башка раскалывается — явно же дела плохи. А что надо делать в ситуациях, когда хуёвые предчувствия вступили в симбиоз с хуёвым самочувствием? Правильно, ебашить всех вокруг, а уж потом задавать вопросы. Но сучка отбилась, а потом втёрлась в доверие и вызнала всё, что ещё удержалось в моём решете. Жадная меркантильная тварь. Я ведь буквально лежал на смертном одре, а её волновала только нажива. Минуты не прошло между тем, как она узнала о потере памяти, и тем, как сообразила воспользоваться этим к собственной выгоде. Холодная, бездушная, расчётливая мразь.

— Она вам точно не родная?

— Ха. Смешно. Молодец, быстро учишься.

— Знаете, перенимать худшее гораздо легче, чем доброе и достойное.

— Нет ничего доброго и достойного, пацан. На поверку всё оказывается лицемерным говном.

— Согласен.

— То-то же. Погоди, ты сейчас…

Череду моих умозаключений относительно иронии своего оруженосца прервала показавшаяся из-за холма группа всадников в составе пяти человек.

— Красавчик, — обратился я к нашему слабейшему в плане маскировки звену, — потеряйся.

Тот без лишних вопросов срулил в лесополосу вместе со своей безумной наездницей.

— У нас проблемы? — насторожился Волдо.

— Сомневаюсь. Впереди пятеро солдат или наёмников. Попробуем разузнать что-то полезное.

— А потом?

— Не тупи. Это пять душ.

— Возможно, из народа.

— Пацан, тебе пора понять, что принадлежность к простому народу важна лишь тогда, когда вокруг полно свидетелей из него же.

— Важное уточнение.

— Чрезвычайно далёк ты ещё от просветления.

Всадники приближались, а я готовил речь, способную расположить к себе собеседников чтобы узнать что-то полезное перед неминуемым.

— Приветствую! — заблаговременно вскинул я руку.

Сей жест возымел искомый эффект и заставил квинтет притормозить.

— Слава Амиранте, наконец-то повстречали людей на этой пустынной дороге!

Остановившаяся пятёрка молча развернула лошадей и странно так к нам присматривалась.

— Не знаете, далеко ли ещё до крепости Хайм?

— А что за дела у вас там? — спросил всадник с роскошными закрученными усами — явный альфа-самец в этой стайке.

— Мы должны доставить письмо. Но, к большому сожалению, мы в этой местности впервые и нас снабдили лишь весьма приблизительными координатами. Думаю, мы просчитались с провиантом, а пополнить его тут негде. Не будете ли вы столь любезны поделиться с нами съестным за разумную плату?

— До Хайма около трёх дней, если скакать с привалами. Но у нас самих маловато съестного.

— Понимаю. Ну, ничего. Думаю, в крепости нас спасут от голодной смерти. Слышал, там сейчас целый гарнизон, копий в сто.

— Если бы, — усмехнулся усач. — Там человек тридцать, и те едва концы с концами сводят.

— Тридцать?! — изобразил я крайнюю степень изумления. — Но ведь эта крепость — узилище отъявленных злодеев, среди которых и колдуны!

— Казна не бездонна.

— Увы. Вот если бы средства шли на действительно важные цели, а не разбазаривались попусту.

— Золотые слова, друг мой.

Сказав это, усач натянул поводья и развернулся к своему не в меру бдительному компаньону, что-то заговорщически нашёптывающему ему в ухо.

— Напомните, откуда вы держите путь, — произнёс он после внепланового совещания.

— Мы не говорили откуда. Это дела государственные.

— Что-то твоё лицо кажется мне знакомым, — подал голос инициатор совещания.

— Правда? Какое совпадение. И я твоё, как будто, где-то видал.

— Вот как?

— Да. Только не припомню где.

— Интересно.

— Ещё бы. Мир велик, а тут такое совпадение.

— Есть догадки? — руки всех пятерых приблизились к рукоятям мечей.

— Погоди, дай подумать. Точно! Ну надо же! Вспомнил! На хую!

Лязг извлекаемых из ножен клинков слился с хрипом и предсмертными стонами.

— Ещё одна жизненная мудрость, пацан, — не пизди без толку.

Глава 40

В своём мире я много где успел побывать, много чего повидать. Истоптал всю среднюю полосу, бывал и на Урале, и в южных степях, и в северной тундре. Но нигде не видел я пейзажей, похожих на здешние. Нет, отдельными элементами они были схожи. Но цельная картина отличалась разительно. Было в здешней природе что-то совершенно чуждое моему прошлому мировосприятию. Не только визуально, а комплексно. Эти пологие покрытые бурой травой холмы, идущие волнами под порывами ветра, эти одинокие кряжистые деревья, стойко переносящие удары стихии, холодные чёрные камни в лишайниках и красновато-серое небо… Мир сколь суровый, столь и прекрасный. Даже смерть в нём выглядела органично, как неотъемлемая, почти обязательная деталь панорамы.

— Здоровенная животина, — присмотрелся Волдо, остановив лошадь неподалёку от разлагающегося трупа.

— Кто же её так?

Неподалёку от дороги лежала туша зверя, напоминающего необычайно крупного и длинноногого коня с роговой пластиной на полголовы. В обращённом к нам левом боку чернела огромная дыра, выглядящая так, будто кто-то одним рывком выдрал кусок с пятью рёбрами. Убоина уже изрядно подгнила и осела, под животом собралась чёрная лужа трупной жидкости, толстенная шкура со следами упряжи пошла морщинами на иссыхающем теле, внутри которого копошилось множество мелких падальщиков, попрятавшихся в гнилых потрохах, как только Красавчик подошёл обнюхать всё ещё привлекательное с его точки зрения тело.

— Говорят, в здешних краях обитают твари, которым такое по зубам, — просветил меня наш профессор зоологии.

— Да неужели? Я и подумать не мог. Это ведь тягловая скотина?

— Их называют хорски, — кивнул Волдо. — Слышал, базбены таких разводят у себя в горах, но и южнее тоже встречаются.

Оседлавшая Красавчика Хельга тоже вытянула шею и принюхалась на манер своего любимца. И, похоже, трупный смрад пришёлся ей по вкусу.

— Жрать хочешь? — проявил я трогательную заботу о ребёнке, на что тот неблагодарно оскалился и зашипел.

— Вам не кажется странным, что она уже неделю не ест и не пьёт? — заразился Волдо моей сердобольностью.

— Я предлагал, ты свидетель.

— Эй, Хельга, — склонился друг всех детей к бесовскому отродью и достал из сумки солонину, — у нас есть еда и получше. Будешь?

Но снискать благосклонности не удалось и ему.

— Сука! — едва успел он отдёрнуть руку дарующую.

Солонина же, выхваченная цепкими пальцами, незамедлительно отправилась в пасть Красавчика.

— Кажется, ей это не к чему, — вынес я аргументированное научное заключение.

— Но откуда она, в таком случае, берёт питательные вещества?

— Питательные вещества нужны живым, а фройляйн Хельга, похоже, к таковым больше не относится. Только не начинай про детоубийство. Всё вышло как вышло, никто не виноват.