Редаманс (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 2

Но этим решением движет не иллюзия, а данные.

И много отчаяния.

У «Ocean's gallery» трехлетний лист ожидания только для того, чтобы пройти собеседование с одним из ее арт-директоров, а затем, при условии, что вы им достаточно понравитесь, еще год, чтобы предстать перед Оушен, которая редко одобряет тех, кто заходит так далеко.

Потому что Оушен не нравится собеседовать художников с подготовленными портфолио и готовыми ответами.

Ей нравится открывать их.

Она наткнулась на Нико Костаса, продававшего свои скульптуры на ярмарке ремесел. Она увидела одну из фресок Эйсии Бауэр на скамейке в парке. Она нашла картины Джексона Валентайна, висевшие на стенах крошечной кофейни в Квинсе по десять баксов за штуку.

И все трое - на самом деле, все художники, которых Оушен представила в «Ars Astrum», - добились международного успеха. Продавали свои работы коллекционерам в Париже и Лондоне. Рисовали фрески на Таймс-сквер за сотни тысяч долларов. Получали покровительство от скандинавских миллиардеров, которые хотят иметь собственного художника по найму.

Я прошу вселенную послать мне хоть раз в жизни талант, и Мать-Земля подает знаки, вот что сказала Оушен в своем последнем интервью ARTnews.

Я не могу говорить за Мать-Землю, но если это знак того, что ищет Оушен Уинтон, я более чем счастлива подать его.

— Я принесу ваш напиток через минуту, Оушен. — Я слышу шум блендера и удаляющиеся мягкие шаги. Моя рука дрожит, когда я смешиваю краску.

Видит ли она меня?

Мой взгляд устремляется вверх, но она смотрит на листовку на доске объявлений.

Она должна меня увидеть. Я здесь единственный человек.

Я делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь на том, чтобы унять дрожь в руке. Блендер выключается.

Может быть, она и не собирается подходить. Может быть, я не похожа на знак вселенной. Может быть, я просто похожа на претенциозного художника, занимающего место в этом кафе. Может быть...

— Вы используете интересную технику.

Я вздрагиваю, чуть не обливая свою композицию зеленым соком стоимостью в пятнадцать долларов.

— Я прошу прощения. Я не хотела вас напугать, — говорит Оушен, поднимая обе свои тонкие, бледные ладони в знак капитуляции. — Но я заметила, что вы рисуете, стоя за прилавком, и не смогла сдержать любопытства. Я сама в некотором роде художник. — Ее бутылочно-зеленые глаза скользнули к альбому для рисования. — Можно мне?

— Э-э-э... — Я представляла себе этот точный сценарий сотни раз за последний месяц, и все же - у меня как будто короткое замыкание в мозгу. Я потеряла способность произносить слова.

Однако Оушен, кажется, истолковывает мое молчание как дискомфорт.

— Конечно, я не хотела вас беспокоить. — Она делает шаг назад. — Я позволю вам продолжить...

— Нет! — Это звучит резче, чем я намеревалась, и ее глаза расширяются.

Черт.

Попридержи язык.

Я прочищаю горло.

— Я имею в виду, нет. Это совсем не проблема. Продолжайте. Я Поппи. — Я протягиваю альбом для рисования, и Оушен грациозно берет его. — Хотя в нем ней ничего сложного. Просто для практики.

И под этим я подразумеваю, что это долгие часы рисования.

— Это прекрасно, — отвечает она мгновение спустя. — Если и есть что-то, к чему я питаю слабость, так это акварель.

О, я знаю.

Вы упомянули об этом три года назад в интервью цифровому журналу.

— Вы используете технику «мокрое по мокрому», — бормочет она, и я немного не уверена, говорит ли она сама с собой или со мной, но затем следует выжидающий взгляд.

— Да, — киваю я.

— Большинство художников-акварелистов предпочитают технику «мокрое по сухому». Так проще. Больше точности. — Она все еще изучает картину, и я хотела бы прочесть ее мысли. — Техника «мокрое по мокрому» более сложная, особенно с таким портретом, как этот.

— Так и есть, — отвечаю я. — Но так получаются более мягкие края и лучший градиент цвета.

Она кивает, как будто уже знала это, а затем спрашивает:

— Пратт?

Мои глаза расширяются от неподдельного удивления.

— Э-э, да. Откуда вы знаете?

Оушен улыбается мне, как будто она тоже ожидала этого вопроса.

— Потому что это тоже техника Пратта. Все ученики этого института учатся таким образом, — объясняет она. — Это одна из многих моих проблем с программами художественных школ. Как бы многому они вас ни учили, они также учат, что есть неправильный и правильный способ творить. Лучшая техника. Я видела, как это убивало индивидуальность художника, больше раз, чем могу сосчитать.

Черт.

Ну ... наверное, я не произвожу особого впечатления, если она думает, что художественная школа убила мою индивидуальность.

— Я надеюсь, вы не обидитесь на это мнение, — добавляет она. — В этом все дело - просто, когда ты проводишь в мире искусства столько времени, сколько я, ты видишь это постоянно. Художники, которые оказываются в коробках, из которых они никогда не решаются выбраться.

И я вижу это, вспышку незаинтересованности, когда она смотрит на мою акварель.

У меня сводит живот.

Она собирается списать меня со счетов как очередного выпускника художественной школы, застрявшего в коробке.

— Я согласна с вами, — выпаливаю я.

Ее брови приподнимаются.

— Правда?

Я колеблюсь, не зная, какой ответ ей дать. Я могла бы солгать - сказать ей, что считаю свое образование в Пратте пустой тратой времени, и я бы узнала больше об искусстве, путешествуя пешком по горам Вильгельмины.

Я могла бы стоять на своем, сказать ей, что в отношении Пратта нет ни одного момента, о котором я сожалела, и надеюсь, что моя убежденность произведет на нее впечатление.

Или я могла бы просто быть честной.

— В некотором смысле Пратт был бесценен. Технические навыки, которым я там научилась, то, как меня подтолкнули к пределам моего творческого потенциала ... — Я верчу в руках кисть. — Но это также душило. Из-за этого было труднее отделить мой голос от голосов всех остальных.

Ее зеленые глаза пронзают мои.

— И у вас получилось?

— Что получилось?

— Отделить свой голос от голосов всех остальных?

Я сглатываю.

— Хотелось бы так думать.

Я бы хотела, чтобы вы так думали.

Выражение лица Оушен удручающе непроницаемо, когда она возвращает мне альбом, но потом...

— У тебя есть еще какие-нибудь подобные картины, Поппи?

***

В недавней статье The New York Times назвали Ars Astrum «следующим MоMA»(Музей современного искусства в Нью-Йорке), и теперь, увидев воочию блестящие бетонные полы, скошенные световые люки и открытую планировку, я понимаю почему.

Стены сейчас пустые - как всегда в перерывах между показами, - и мысль о том, что на них будут висеть мои работы, возбуждает меня больше, чем мог бы любой Ред Булл.

— Сюда, Поппи. — Пока Оушен ведет меня по широким коридорам, горстка ассистентов требует ее внимания. Она отмахивается от них. — Я сейчас с художником.

Никто из них на самом деле с ней не спорит - вероятно, привыкли к тому, что Оушен таскает бродячих художников, как будто мы камни с тротуара, которые она планирует отполировать до драгоценных камней.

Ну, она не согласилась отполировать меня.

Пока.

Хотя Оушен может считать, что вселенная посылает ей художественный талант через парковые скамейки и батончики с органическими соками, она также не глупа. Есть причина, по которой каждый артист, чье имя значится на табличке у входной двери, добился ошеломляющего успеха.

У Оушен настоящий нюх на таланты, и акварельный портрет из кафе, возможно, привлек ее внимание, но теперь она хочет увидеть все.

Мое портфолио, которое я сейчас держу под мышкой.

— Присаживайся, где тебе удобно.

Я не уверена, что плетеный вручную коврик для медитации, покрывающий большую часть пола, и мешки для фасоли, забитые в угол, можно считать сидячими местами, но когда она направляется к мешкам для фасоли, я следую за ней.