Арбитр Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 44

А какие только Перлы я не сформировал для бойцов.

Начнём с того, что у каждого имелся артефакт для скрытного перемещения. Благодаря этому Перлу неопытный наблюдатель даже с расстояния в метр не мог определить, что рядом находится диверсант, способный парой движений нейтрализовать практически любого противника.

По праву могу гордиться артефактом, мобилизующим у человека силу, выносливость и скорость реакции. И все эти три качества давала всего лишь одна маленькая жемчужина из ветви Жизни.

Про тепловизоры, опробованные ещё моими егерями в Велье, я и вовсе молчу — у каждого бойца они были в необходимом минимуме. Оттуда же, из Велье, пришли и арбалеты, стрелять из которых обучали опять же мои егеря.

Естественно, помимо средств нападения, не остались бойцы и без защиты. Но тут я не стал мудрить и для каждого сделал воздушный щит. Из пушки мы по нему стрелять не пробовали, но залп из пяти ружей с расстояния в десять шагов щит выдерживает. Так же щит спасает при падении с высоты. Чтобы убедить в этом остальных бойцов, я лично в Крыму прыгал со скалы на камни. Как мне потом сказали, высота скалы была порядка двадцати метров, а на мне ни царапины, ни синяка.

По итогам обучения мы провели захват стратегического объекта, в качестве которого выбрали Екатерининский Дворец в Царском Селе. Николай I, став Императором, предпочитал проводить свободное время в Петергофе, но это не значило, что Екатерининский Дворец пустовал.

В общем, в течение часа Крымская рота обезвредила охрану, заперла военных в караулке, а обитателей Дворца собрала в Картинном зале.

— Ну и дали вы шороху, Ваше Сиятельство, — притворно охал и ахал в своём кабинете уже знакомый мне Дворцовый управляющий генерал Яков Васильевич Захаржевский, наливая себе из пузатой бутылки ром. — Всего одна рота за какие-то минуты целый Дворец захватила. Боюсь, Император будет недоволен.

— Каждому по заслугам, — возвестил о своём прибытии вошедший в кабинет Николай I. — Кому награды, а кому и на орехи достанется. Не переживайте, Яков Васильевич — вас это не касается — Вы у нас не по военной части. А вот начальника охраны я с удовольствием послушаю. Это ж надо так службу запустить. Раз Царской семьи во Дворце нет, то теперь заходи, кто хочешь и бери, что понравилось. Ладно, с этим потом разберёмся. А ты, Александр Сергеевич, строй своих орлов во дворе. Хочу им пару слов сказать.

Находящийся вместе со мной ротный, капитан Окунев, умчался выполнять приказ Императора, а я попрощался с местным управляющим и вышел из кабинета вслед за Николаем I.

— Из твоих никто не пострадал? — поинтересовался Император, пока мы шли к парадному выходу. — А то ведь местные могли и стрельнуть с перепуга.

— Они не успели бы ничего сделать, — заверил я царя. — Слишком велика разница в подготовке. У меня бойцу не шагистикой на плацу занимаются, а по Крымским горам, как сайгаки носятся, да стреляют часами на полигоне. Ну и в рукопашном бою один пятерых стоит.

— Надо что-то делать с подготовкой в войсках, — чуть слышно пробурчал Император.

Что я мог ответить на это замечание? Шагистику на плацу не я придумал. Тебе нужны боеспособные части — ты и думай, как и чем занять солдата, вместо многочасовых занятий строевой подготовкой на плацу.

Что можно сказать про учения? Только то, что весь личный состав роты получил «высочайшее благоволение» и внеочередные воинские звания.

— Качай ротного и князя, — прокричал кто-то из бойцов после того, как Император оповестил всех о своём решении и ушёл во Дворец.

Скажу так — со скалы прыгать было не столько страшно, сколько летать, подбрасываемым десятками сильных рук. Я даже готов был в случае необходимости щитом воспользоваться, но всё обошлось. Нас с капитаном (а теперь уже майором) немного покидали и отпустили на землю.

Вечером того же дня я был в Захарово.

А утром стал отцом.

Девятое мая.

Для меня, рождённого в двадцатом веке, это и так знаменательная дата.

Теперь она стала вдвое памятнее — пусть и живу я по старому стилю.

Невольно встал вопрос — как назвать сына?

Ведь по традиции имя берут из церковного календаря, по дню рождения.

К счастью, напротив девятого мая стояло нормальное, крепкое мужское имя — Николай.

А что?

Николай Александрович — звучит.

Первый раз я взял сына на руки в тишине, нарушаемой лишь щебетанием птиц, доносившимся из-за окна, и тихим дыханием Кати, ещё не оправившейся после родов.

Он был таким маленьким. Тёплым. Хрупким.

И такой мощный крик — как будто весь мир должен был услышать, что он пришёл.

Я держал его в руках, и вдруг всё, что я строил — самолёты, заводы, сети связи — показалось второстепенным.

Вот это — настоящее.

Не Перлы. Не артефакты. А этот крошечный кулак, сжавший мой палец.

— Николай Александрович, — прошептал я.

— Николай… — повторила Катя, улыбаясь сквозь усталость. — Ты уверен?

— Абсолютно, — кивнул я, не отрывая взгляд от сына.

Крестили сына в конце мая, как я и обещал Кате в Храме Святого Николая на мысе Ай-Тодор в Крыму.

Храм стоял на высоком берегу.

Молочно-белый, с золотыми куполами, как будто вырос из тумана и света.

Внутри — пахло ладаном, воском и чем-то древним, чего не было в церквях столицы.

Собрались родственники с обеих сторон.

С моей — отец, мать, Лёва, Ольга, Павел Исаакович с Варварой Тихоновной и Пётр Исаакович с Екатериной Матвеевной. Бабушка была уже в Михайловском с Платоном и не смогла прилететь, но вместо неё Павел Исаакович привёз в Крым деда — Петра Абрамовича и его сына Вениамина.

С Катиной стороны прибыли тесть и тёща, Катина сестрёнка Наташа, тётки, двоюродные братья и сёстры.

В общем, народа набралось не мало.

Даже адмирал Грейг с некоторыми своим штабными офицерами почтили за честь присутствовать на крестинах нашего с Катей сына и прилетели на самолёте Главнокомандующего Черноморским флотом. Ну и Пущина с собой прихватили по моей просьбе. Впрочем, Иван и без Алексея Самуиловича добрался бы до моей дачи. Приятель лёгок на подъём — ему только свистни, и он примчится.

И, конечно, сам Император Николай I.

Он прибыл на гидроплане, сопровождаемый лишь адъютантом и двумя телохранителями.

Когда он сделал первые шаги по пирсу, все затихли, а выстроившаяся в полном составе Крымская рота замерла по стойке «Смирно».

Но Николай Павлович шёл не как государь.

Он шёл как крёстный отец.

— Ну что, Александр Сергеевич, — сказал он, пожимая мне руку, — принёс крестить наследника?

— Принёс, Ваше Императорское Величество.

— Не «Ваше», — поправил он тихо. — Сегодня — просто Николай.

— Тогда — спасибо, что пришли.

— А я бы и не думал пропустить. Ты подарил мне первый полёт. Теперь я дам твоему сыну имя в вере.

Крёстной матерью стала Татьяна Васильевна Голицына — мать Катерины.

Когда я сказал об этом жене, она сначала замерла, потом прижала руку к груди.

— Маменька?

— Да.

— Но ты же не спрашивал…

— Я не стал. Я знал, что она согласится. Не потому, что я ей нравлюсь. А потому, что ты — её дочь. И этот ребёнок — её внук. А для неё семья — выше всего. В конце концов, моя бабушка является восприемницей моего брата Платона. Что в этом такого?

Катя молча обняла меня. Без слов.

Перед самой церемонией я заметил, как Татьяна Васильевна подошла к Кате.

Они стояли у колонны, в полутени, и говорили тихо, как подруги.

— Ты счастлива? — спросила она.

— Да, маменька.

— А он? — она кивнула в мою сторону.

— Он — мой муж. И я знаю — он будет замечательным отцом.

— Хорошо, — сказала Татьяна Васильевна. — Я не понимаю его дел, его артефактов, этого летающего дома. Но я вижу, как ты смотришь на него. И как он смотрит на тебя. Этого достаточно.