Дух экстаза (СИ) - "Greko" - Страница 23

— Эклектика! — возразил проф. — Ранчо в неоиспанском стиле.

— Эээ… — вмешался я. — Зачем ранчо?

От меня отмахнулись как от надоедливого москита. «Ученики» оказались борзыми и в споре с Эбинезером не стеснялись ни в выражениях, ни в хватании за грудки.

— Эй-эй! Горячие архи! — растащил я спорщиков, когда осознал, что мое терпение на исходе. Откуда только у этих интеллектуалов берется кретинская привычка нести всякую чушь разной степени благоглупости? — В споре рождается истина, а не синяки! Быть может, послушаем мои мысли про то, что мне нужно?

— Вот! — заголосил проф, спугнув охранников дома, устремившихся было к нам проверить, что за чудики устроили потасовку у ворот приличного дома. — Как верно заметил Салливан, «форма следует функции».[1]

Я изложил свою концепцию «функции».

— Будет непросто! — тут же пришли к согласию непризнанные гении, мечтавшие за мои деньги забраться на свой арх-Олимп.

— Главное, чтобы вышло крепко! — сразу предупредил я, памятуя о лос-анджелесских землетрясениях в будущем и о недавней трагедии Сан-Франциско.

— Что-что, а строить на века — это наш конек! — уверили меня творцы будущих ревущих 20-х, чью творческую карьеру наверняка помножит на ноль Великая депрессия, а веру в силу бетона и стали — силы природы.

Отчего-то терзали меня неясные подозрения, что зодчие, на которых пал мой выбор, несколько увлеклись. Пусть тешатся, лишь бы трещины не пошли по стенам через год. И подвал не затопило, а дом не дал усадки.

«И попрошу, — решил я, — чтобы чикагцы провели экспертизу проекта. Все по-взрослому! Хорошо, что нет у меня домашней пилы с вопросом „куда деньги дел?“. Для себя, любимого, строю. И для парней».

… Для братьев Блюм, по моей задумке, предполагалось возвести не только совместный со мной дом, но и парочку иных зданий. Автосалон на выезде из Лос-Анджелеса на границе с округом Ориндж и большой кинопавильон в самом Голливуде, который должен был заложить основу для будущей супер-пупер киностудии от «Найнс энд Блюм бразерс индастри». Такие были планы. Казалось, более чем реальные. На нефтевышках удалось сбросить текучку на техасцев из «Святого сахара», контролируемых Зигги. Джим Гиббсон и Стив Перри оказались отличными ребятами, и наше бизнес-партнерство крепло день ото дня. Пришла пора двигаться дальше.

«Как там говорят биржевики? Диверсици… Ну, кто придумал такое заумное слово? Попадись мне в руки, оторвал бы ноги! — заглянул в блокнотик, который специально завел на такой случай, и прочел почти по слогам — Дивер-сифи-цироваться. Нет, чтобы по-простому: разложить яйца по разным корзинам? Мне — нефтянку более широкого профиля, чем сейчас, Осе — автосалон, Изе — кинопроизводство».

С Джо было проще. Он влюбился в тачки, в запах машинного масла, в ветер, треплющий волосы, когда втопишь педаль газа до упора, в гаечный ключ, если нужно что-то подшаманить в авто, и, конечно, в возможность прокатить с форсом девчонок.

С Изей была проблема. Увы, пока у него не проснулись нужные гены, хотя моя память услужливо мне подсказывала: именно у русских евреев обнаружилась особая склонность к американскому кинопроизводству. Айзек продюсерства пока не понял, несмотря на мои намеки. Мечтал об ином. О том, чтобы блистать на экране. Смело в бой под дуговые угольные лампы, опасные для глаз, не пасуя перед любыми трудностями. Даже перед издевательствами над рожей, которую пачкали перед съемками диким разноцветным гримом. Я имел неосторожность затащить его в павильон на Алессандро-авеню, где снимали нечто вроде «Кармен». Сам-то туда отправился, чтобы навести мосты с киношниками и поглазеть на технологию съемок. А Айзек…

Говорят, так бывает: подойдет ребёнок к витрине магазина игрушек, замрет на мгновение — все! Песенка родителей спета! Как боевой ревун, постепенно набирающий громкость благодаря твердой руке дежурного по роте, так и мелкий спиногрыз будет усиливать свое «Хочу! Хочу! Хочу!», пока не добьётся своего. Вот и Изя нам с Осей всю плешь проел — вынь да положь ему кинороль.

«Положил», куда деваться. Даже денег давать не пришлось. Снимаемые сейчас короткометражки имели столь мизерный бюджет, сколь же нетребовательных режиссеров. Айзика засунули в кадр в роли актера второго планы, можно сказать, за тарелку супа. Я угостил обедом прыткого парня из Чикаго, Уильяма Селига, отвечавшего за создание фильма и всем представлявшегося полковником, хотя, по слухам, раньше занимался мебелью.

Кино слепили по-быстрому и выкатили на широкий экран в узких залах электрических театров ЭлЭй. Когда нам довелось лицезреть нашего друга на экране, не смогли удержаться от хохота, хотя смотрели совсем не комедию.

— Ося, почему ты похож на мулата? — все спрашивали мы по дороге из «Никельодеона», где, потратив по пять центов с человека, смогли оценить результат.

Будущая кинозвезда злился, ругался и пытался нам втолковать особенности ортохроматической пленки, на которую повсеместно снималось кино:

— Если не накладывать на лицо зеленые и желтые тона разной насыщенности, на пленке естественные розовые и красные оттенки становятся черными.

— А тебе почему не наложили?

— Грим очень дорог, — неохотно буркнул Изя. — Его делают только актерам первого плана.

— А почему вы, массовка, толпились как на базаре и мешали друг другу в кадре?

— Во-первых, я участвовал не в массовке, — возмутился Айзик, падая в кресло в нашем бунгало. — Во-вторых, мистер Селиг ничего нам не объяснял. Просто сказал: «стойте сзади». Тут все принялись махать руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Тогда Селиг как заорет: «всем замереть!» Мы замерли, кто где был. Камера пожужжала, и нам сказали: «все свободны».

— Не съемки, а балаган. Неужели тебе понравилось?

— О!

Я задумчиво оглядел Изю с ног до головы. Чем бы ему помочь? Внезапно меня озарило. Сценический образ — вот что ему нужно!

— Ну-ка, актер погорелого театра, встань и надень мой костюм с пиджаком.

— Он же мне велик!

— Не спорь! Делай, что тебе говорят. И еще мой котелок найди и нацепи.

Айзек, путаясь в длинных брючинах, нарядился. Водрузил на голову шляпу.

— Теперь мои выносливые ботинки!

— Ты издеваешься? — взвился Изя. — У тебя нога на два размера больше моей.

— Надевай!

— Зачем?

— Братка! — подключился Ося. — Босс что-то задумал.

— По-моему, он задумал надо мной еще раз посмеяться.

Надел. Выжидающе уставился на меня.

— Ну⁈

— Тросточку возьми. А теперь попробуй пройтись вразвалочку, крутя ее в руках.

Изя понимающе кивнул — до него в конце концов дошло, что я пытаюсь подобрать ему амплуа. Так и выразился, прежде чем принялся вышагивать из угла в угол по диагонали комнаты, то и дело меняя по моей команде походку. Выписывающая петли тросточка грозила и нашим головам, и напольным светильникам.

— Не то, не то, — бормотал я себе под нос, но Изя слышал. Щеки его розовели.

— Может, без тросточки? — заикнулся он. — Или без котелка?

— Все нужно!

На мой печальный вздох последовала ожидаемая реакция:

— Я, вообще-то, школу актерского мастерства посещал! Если такой умный, сам покажи.

Ося попытался вступиться за друга:

— Правда, Босс, объясни, чего ты добиваешься?

Как объяснить? Сказать, что образ маленького человечка в котелке, костюме с чужого плеча и тросточкой завоюет весь мир?

«Ой, а усы-то я забыл! Углем нарисовать? Нет, не поможет. Ларчик открывается элементарно — нужен Чарли Чаплин, а не Изя».

Он все понял по моему помрачневшему лицу — образ не удался, фанфары не взревели, аплодисменты откладываются на неопределенный срок.

— Раздевайся! — устало подвел я итог смотринам.

Следовало отдать Изе должное, он принял приговор, не меняясь в лице. Надежда в его глазах хоть и потускнела, но еще жила. Не сбежала, как последняя фишка из кармана азартного игрока. Ибо осталась вера. В меня, в Босса, который решает все вопросы.

«Придется пошевелить извилинами, — пообещал я себе и Айзику. — Но попозже. Сперва с домом закончу».