Вечеринка в саду - Мэнсфилд Кэтрин - Страница 9

В каждом углу окна в столовой красовались квадраты из цветного стекла. Один голубой, другой – желтый. Кези наклонилась, чтобы еще раз полюбоваться на голубую лужайку с голубыми каллами у ворот, а затем перевела взгляд на желтую лужайку с желтыми каллами и желтой оградой. Пока она любовалась, во двор вышла Лотти – она напоминала китаянку – и принялась вытирать пыль со столов и стульев уголком своего передника. Неужели это и вправду Лотти? Кези пребывала в неуверенности до тех пор, пока не посмотрела сквозь обычное стекло.

Наверху, в родительской комнате, она нашла коробочку для пилюль, черную и блестящую снаружи и красную внутри, где лежал клочок ваты.

Подойдет для птичьего яйца, решила она.

В комнате служанки из одной щели в полу торчала пуговица, а из другой – несколько бусин и длинная игла. Кези знала, что в спальне бабушки ничего не найти, потому что лично присутствовала при ее сборах. Она подошла к окну и прижала ладони к стеклу.

Кези нравилось стоять так перед окном. Нравилось ощущать холодный блеск стекла на своих горячих ладонях и наблюдать за забавными белыми пятнышками, которые появлялись на пальцах, если сильно прижать их к стеклу. Пока она так стояла, день угас и наступила темнота. Вместе с темнотой подкрался ветер, завывая и посапывая. Окна пустого дома дребезжали, стены и пол скрипели, кусок расшатанного железа отчаянно колотил по крыше. Кези вдруг застыла, широко раскрыв глаза и крепко сжав колени. Ее охватил страх и захотелось позвать Лотти – нестись вниз по лестнице прочь из дома и кричать! Что-то было у нее за спиной, оно поджидало у двери, за лестницей, у последней ступеньки, пряталось в коридоре, готовое в любой момент выскочить через черный ход. Но у двери черного хода стояла Лотти.

– Кези! – радостно позвала она. – Извозчик приехал. Всё уже погрузили на телегу, и лошадей аж целых три. Миссис Сэмюэл Джозефс дала нам огромную шаль и велела застегнуть пальто. Из-за своей астмы она не пойдет нас провожать.

У Лотти был очень важный вид.

– Ну что, поехали, ребятня, – позвал извозчик. Он подхватил их своими большими руками, и они оказались в телеге. Лотти уложила шаль «насколько можно красиво», а извозчик подоткнул им под ноги старый плед.

– Поехали. Трогай!

Должно быть, это были молодые лошадки. Извозчик проверил веревки, удерживающие багаж, снял тормозную цепь с колеса, со свистом вскочил и оказался рядом с девочками.

– Держись поближе ко мне, – сказала Лотти, – иначе ты стягиваешь с меня шаль, Кези.

Но той хотелось быть поближе к извозчику. Он возвышался перед ней словно гигант, и от него пахло орехами и деревянными ящиками.

III

Девочкам еще не доводилось бывать на улице в столь поздний час. Все выглядело иначе: крашеные деревянные дома были гораздо меньше, а сады, наоборот, гораздо больше, к тому же они казались заброшенными. По всему небу были рассыпаны яркие звезды, а над гаванью висела луна, золотившая волны. С Карантинного острова[6] светил маяк, на старых угольных баржах мерцали зеленые огоньки.

– А вот и «пиктон»[7] возвращается, – сказал извозчик, указывая на небольшое судно, обильно увешанное яркими бусами.

Но стоило им добраться до вершины холма и начать спускаться по другой стороне, как гавань скрылась из виду и, хотя они все еще находились в городе, местность казалась совершенно незнакомой. Мимо с грохотом ползли другие повозки. Все знали их извозчика.

– Здоро́во, Фред!

– Здоро́во! – кричал он в ответ.

Кези нравилось слушать его. Всякий раз, когда на горизонте мелькала повозка, она поднимала голову и ждала, пока до ее слуха донесется его голос. Этот извозчик был их старым другом, они с бабушкой часто ходили к нему за виноградом. Он жил один в лачуге, у стены которой устроил теплицу, сплошь увитую виноградной лозой. Фред брал у них коричневую корзинку, укладывал на дно несколько крупных листьев, а потом нащупывал на поясе маленький ножик с изогнутой ручкой, тянулся, срывал большую синюю гроздь и укладывал ее на листья так бережно, что Кези задерживала дыхание, наблюдая за ним. Он был очень крупным мужчиной. В коричневых вельветовых штанах и с длинной каштановой бородой. Но он никогда не носил воротничка, даже по воскресеньям. Его шея полыхала ярко-красным загаром.

– Где мы сейчас? – каждые несколько минут спрашивал кто-нибудь из детей.

– Это Хок-Стрит или Шарлот-Кресент.

– Ну конечно. – Лотти навострила уши, услышав это название; ей всегда казалось, что Шарлот-Кресент[8] принадлежит ей одной. Очень немногим доводилось иметь улицы, носящие их имена.

– Смотри, Кези, вон Шарлот-Кресент. Тебе не кажется, что-то изменилось?

Теперь все знакомое осталось позади. Большая телега неслась в неведомое место, по новым дорогам с высокими глинистыми берегами по обе стороны, вверх по крутым холмам, вниз в заросшие долины, через широкие мелководные реки. Все дальше и дальше. Лотти мотнула головой, поникла, наполовину сползла на колени Кези и лежала там. Но Кези не могла полностью открыть глаза: дул ветер, ее пронизывала дрожь, обжигало щеки и уши.

– Могут ли звезды разлететься в разные стороны? – спросила она.

– Никто этого не заметит, – ответил извозчик.

– Рядом с нами будут жить наши дядя и тетя, – сказала Кези. – У них двое детей: старшего зовут Пип, а младшего – Рэгс. У него есть барашек. Ему приходится кормить его из «намалированного» чайника, с перчаткой на носике. Он обещал нам показать. А в чем разница между бараном и овцой?

– У барана есть рога, и он может погнаться за тобой.

Кези призадумалась.

– Я не то чтобы ужасно хочу посмотреть на него, – сказала она. – Не переношу зверей, которые могут броситься на кого-то, вроде собак и попугаев. Мне часто снится, что животные несутся на меня – однажды это был даже верблюд, – и пока они несутся, их головы становятся огромных размеров.

Извозчик ничего не ответил, хотя Кези сверлила его взглядом. Тогда она потянулась пальцем к его рукаву – он показался шершавым – и спросила:

– Мы скоро?

– Уже рядом, – ответил он. – Утомились?

– Я ни капельки не хочу спать, – сказала Кези. – Но мои глаза так забавно щурятся.

Она протяжно вздохнула и закрыла глаза, чтобы они не щурились… Когда она снова открыла их, телега уже с грохотом катилась по дорожке, которая, словно хлыст, прорезала сад и неожиданно запетляла по зеленому островку, за которым находился дом, незаметный, пока близко не подъедешь. Вытянутый и невысокий, с верандой, украшенной колоннами, и балконом по всему периметру. Его мягкая белая громада, как спящий зверь, растянулась в зеленом саду. То в одном, то в другом окне загорался свет. Кто-то бродил по пустынным комнатам с лампой. В нижнем окне мерцал огонь камина. Казалось, что странное прекрасное волнение струится из дома, расходясь мелкой рябью.

– Где мы? – спросила Лотти, приподнявшись. Ее шапочка сбилась набекрень, а на щеке виднелся отпечаток якорной пуговицы, к которой она прижималась во сне. Извозчик осторожно приподнял ее, поправил шапочку, одернул одежду. Она стояла, моргая, на самой нижней ступеньке веранды и смотрела на Кези, которая, казалось, летела к ней по воздуху.

– Ох! – воскликнула Кези, вскинув руки. Из темного коридора появилась бабушка с небольшой лампой в руках. И с улыбкой.

– Как вам удалось отыскать дорогу в такой кромешной тьме? – спросила она.

– Совершенно спокойно.

Лотти пошатывалась на самой нижней ступеньке веранды, словно птенец, выпавший из гнезда. Стоило ей замереть на одно мгновение – и она тут же засыпала; прислониться к чему-нибудь – тут же опускались веки. Она больше не могла сделать и шагу.

– Кези, – сказала бабушка, – могу ли я доверить тебе лампу?

– Да, бабуля.

Пожилая женщина наклонилась и вложила ей в руки яркий полыхающий предмет, после чего подхватила еле стоявшую на ногах Лотти.