Вечеринка в саду - Мэнсфилд Кэтрин - Страница 7

Гарри наслаждался ужином. Это было ему присуще – хотя не то чтобы он таким родился или воспитал в себе привычку разглагольствовать о еде и упиваться своей «бесстыдной страстью к белому мясу омара» и «фисташковому мороженому – зеленому и холодному, как веки египетских танцовщиц».

Он поднял на жену взгляд и сказал:

– Берта, суфле восхитительно!

От радости она была готова заплакать как дитя.

Почему сегодня она испытывает столько нежности ко всему миру? Все было хорошо, все было в порядке. Что бы ни происходило, все, казалось, лишь добавляло блаженства в и без того переполненную чашу.

И все же в глубине сознания цвело то грушевое дерево. Сейчас, в свете луны бедного Эдди, оно должно быть серебряным – серебряным, как мисс Фултон которая вертела мандарин в своих тонких пальцах, таких бледных, что, казалось, они источали свет.

Она просто не могла понять, как ей удалось так точно и мгновенно угадать настроение мисс Фултон, – это казалось чудом. Да, она никогда не сомневалась в своей правоте, и все же на что здесь опереться? Совершенно не на что.

«По-моему, такое очень редко случается между женщинами. И никогда между мужчинами, – подумала Берта. – Но пока я буду готовить кофе в гостиной, возможно, она “подаст знак”».

Что в точности имеется в виду, она не знала, как и не могла представить, что произойдет после.

За этими мыслями она заметила, что разговаривает и смеется. Ей приходилось говорить, чтобы не расхохотаться в полный голос. Я должна засмеяться, иначе я умру.

Когда Берта заметила забавную привычку Личика прятать что-то в корсаж платья, как будто она хранила там крошечный потайной запас орехов, пришлось впиться ногтями в ладони, чтобы не залиться слишком громким смехом.

Наконец все закончилось.

– Пойдемте, я покажу вам свою новую кофеварку, – предложила Берта.

– Мы покупаем новую кофеварку всего лишь два раза в месяц, – сказал Гарри.

На этот раз Личико взяла ее под руку. Мисс Фултон, склонив голову, последовала за ними.

В камине угасало пламя, превращаясь в красное полыхающее гнездо с птенцами фениксов, как выразилась Личико.

– Погодите, не включайте свет. Здесь так мило… – И она снова склонилась над камином. Мерзнет без своего красного шерстяного жакета, подумала Берта.

В этот момент мисс Фултон «подала знак».

– У вас есть сад? – спросила она спокойным и даже сонным голосом.

Это было так изысканно с ее стороны, что Берте не оставалось ничего другого, как повиноваться. Она прошла через всю комнату, раздвинула шторы и открыла большие окна.

– Вот! – на выдохе произнесла она.

Теперь они стояли бок о бок и не сводили взгляда со стройного цветущего дерева. И хотя дерево было неподвижно, казалось, что оно, подобно пламени свечи, тянется вверх, устремляется ввысь, трепещет в ярком воздухе, становится все выше и выше, пока они следят за ним, – почти что касается края круглой серебряной луны.

Как долго они так стояли? Обе, как бы пойманные в круг неземного света, прекрасно понимающие друг друга создания из другого мира, гадали, что же им делать в этом мире, со всем этим блаженным богатством, которое горело в груди и опадало серебряными цветами с волос и рук?

Навсегда, на мгновение? Мисс Фултон пробормотала:

– Да. Именно так.

Или Берта все это выдумала?

Но вот включили свет, и Личико сделала кофе, а Гарри произнес:

– Дорогая миссис Найт, даже не спрашивайте о моей малышке. Я совсем ее не вижу. И я не буду испытывать к ней ни малейшего интереса, пока у нее не появится ухажер.

Мордочка на мгновение освободил глаз из-под стекла, но тут же снова спрятал его, а Эдди Уоррен допил кофе и отставил чашку с таким страдальческим выражением лица, словно увидел паука.

– Я хочу дать молодому поколению шанс. Я убежден, что в Лондоне избыток первоклассных ненаписанных пьес. И я всего лишь скажу им: «Вот театр. Вперед!»

– Кстати, дорогой, я займусь декорированием комнаты для семьи Джейкоба Нэйтена. Ох, как бы мне хотелось сделать это в стиле «жареной рыбы» – спинки стульев, изогнутые в форме сковородок, вышитые ломтики жареного картофеля на шторах…

– Беда наших молодых писателей в том, что в них все еще слишком много романтики. Невозможно пуститься в плавание, не испытав морской болезни и не побегав в поисках тазика. Так почему же они не наберутся смелости и не возьмут с собой эти тазики?

– Ужасное стихотворение о девочке, изнасилованной безносым попрошайкой в лесу…

Мисс Фултон опустилась в самое низкое и глубокое кресло, и Гарри предложил ей сигарету.

По тому, как он стоял перед ней, тряс серебряным портсигаром и резко спрашивал: «Египетские? Турецкие? Виргинские? Тут есть разные», – Берта поняла, что мисс Фултон ему не только наскучила, но и очень неприятна. И по тому, как мисс Фултон ответила: «Нет, спасибо, я не хочу курить», – можно было заключить, что гостья это почувствовала и оскорбилась.

«О Гарри, не надо так! Ты сильно ошибаешься на ее счет! Она такая замечательная! И, кроме того, разве можно иначе относиться к человеку, который так много для меня значит? Сегодня вечером перед сном я постараюсь рассказать тебе о том, что произошло. О том, что мы обе почувствовали».

При этих мыслях в голове Берты промелькнуло нечто странное и даже пугающее. И это что-то, слепое и улыбающееся, прошептало ей: «Скоро эти люди уйдут. В доме станет тихо-тихо. Погаснет свет. И ты останешься с ним наедине в темной комнате, в теплой постели…»

Она вскочила со стула и подбежала к роялю.

– Как жаль, что никто не играет! – воскликнула она. – Как жаль, что никто не играет.

Впервые в жизни Берта Янг желала своего мужа. Она любила его – точнее, она была влюблена в него во всех других отношениях, но только не в этом. И еще она, конечно, понимала, что он – другой. Они так часто это обсуждали. Поначалу ее ужасно беспокоило осознание, что она холодна, но через некоторое время это перестало казаться важным. Они были полностью откровенны друг с другом – такие близкие друзья. В этом проявлялась их современность.

Но сейчас – страсть! «Страсть»! Это слово жалило ее горячее тело! Неужели именно к этому вело ощущение блаженства?

– Моя дорогая, – внезапно произнесла миссис Норман Найт, – вы знаете, как нам стыдно, но мы живем в Хэмпстеде, и мы заложники времени и железнодорожного расписания. У вас было очень мило.

– Я провожу вас, – сказала Берта. – Так рада, что вы пришли. Но вам не стоит опаздывать на последний поезд. Это было бы ужасно, не так ли?

– Найт, бокальчик виски на дорожку? – предложил Гарри.

– Нет, спасибо, старина.

Берта, пожимая на прощание его руку, крепко сжала ее в знак благодарности за такой ответ.

– До свидания, доброй ночи, – прокричала она с верхней ступеньки, чувствуя, что прежняя ее сущность прощается с ними навсегда.

Когда она вернулась в гостиную, остальные гости тоже собирались уходить.

– …Можете поехать с нами в такси.

– Я буду очень признателен, если мне удастся избежать необходимости снова ехать одному после той жуткой истории.

– Такси на стоянке в конце улицы. Буквально несколько метров.

– О, как удобно. Сейчас, я только надену пальто.

Мисс Фултон направилась в переднюю, и Берта последовала было за ней, но Гарри практически оттолкнул ее.

– Позвольте за вами поухаживать.

Берта поняла, что он сожалеет о своей грубости, и не стала ему мешать. Иногда он был таким мальчишкой – таким импульсивным, таким простым.

Они остались вдвоем с Эдди у камина.

– Интересно, читали ли вы новую поэму Билкса «Табльдот»? – тихо спросил Эдди. – Она замечательна. В последнем выпуске «Антологии». У вас он есть? Мне бы очень хотелось показать вам эту поэму. Она начинается с невероятно красивой строки: «Почему всегда должен быть томатный суп?»

– Да, у меня есть этот выпуск, – ответила Берта. Она бесшумно подошла к столу напротив входа в гостиную, и Эдди так же бесшумно последовал за ней. Она взяла небольшую книгу и передала ему, никто из них не издал и звука.