Не надо боли - Коваль Лина - Страница 6

Красный светофор заставляет Рената остановить машину.

– Кто-то должен тебе сказать правду, девочка.

– Правду?.. То, что я доступная?

– Только не реви, – строго меня предупреждает.

– Вот еще, – обнимаю себя за плечи. Моя обнаженность вдруг кажется глупой. – Я никогда не реву.

– Так уж и никогда?

– Если я когда-нибудь зареву, значит, я умерла…

Глава 7. Эмилия

17.00. Управление СБ

– Это какая-то ошибка, – говорю, не глядя на майора Майю Синицыну. – Я просил отправить опытных сотрудников…

– И чем же мои компетенции вас не устраивают, Ренат Булатович?

Хочется ответить, что дальше графы «пол» я бы вообще не отправился, вот только руководство наверняка идею такого неравенства не поддержат. Читая личное дело, откидываюсь на спинку кресла и потираю уставшие глаза.

Итак.

Синицына Майя Александровна.

Пол «Ж».

Здесь морщусь. Похуй, что подумает.

Двадцать восемь лет.

Выпускница Юридической академии.

Стаж работы в органах – шесть лет.

Внеочередное звание… Поглядываю на сотрудницу Следственного комитета. … Майор юстиции. Нет, чисто теоретически, если исправно давать какому-никакому генералу, то все возможно.

Почему нет?

– Ренат Булатович, – дама явно нервничает. – Расставим точки над i.

– В моем кабинете такое могу предложить только я.

– Но…

– Не забывайтесь, майор.

– Простите, – выдавив сквозь зубы, осаживается.

Молча изучаю ее лицо: широкий лоб, близко посаженные глаза, острые скулы и аккуратный нос. Волосы стянуты в тугой пучок на затылке, парадный китель выглядит идеально, юбка – чуть ниже колена (плюсик в карму, потому что, если бы была чуть вульгарнее, пришлось бы сразу попрощаться).

Из чисто женского – туфли: на каблуках, лакированные и с острыми носками, одним из которых майор юстиции потирает стройную голень.

– Все обсмотрели? – спрашивает она чуть нервно.

– Все, что считаю нужным, – строго киваю, снова погружаясь в ее документы.

– Не понимаю, в чем проблема? Ваше руководство, Ренат Булатович, сделали специальный вызов на двух сотрудников Следственного комитета. Мое руководство выбрали для задания меня и майора Краснова. Не вижу никаких причин для отказа.

– Это не вам решать.

– Эм…

Краснеет, но замолкает. Значит, не все потеряно. Искусство засунуть язык в жопу – одно из самых приоритетных в нашей сфере. Главное, я бы сказал.

– В случае вашего отказа я буду вынуждена обратиться в ССБ (служба собственной безопасности – прим авт).

Приподнимаю брови в недоумении, потому что угрожать сотруднику Управления в самом Управлении еще никто не додумался.

– Да-да. Я не для того зарабатывала себе репутацию, чтобы мне отказывали по причине вашего предубеждения к женщинам-сотрудницам.

Закрыв личное дело, с треском откидываю его на стол и потираю еще гудящие виски.

Утром снова был приступ. Не в силах вынести черно-белого пространства вокруг, уже в шесть утра собрался и вышел из дома. Сперва проверил своих ребят на объекте, затем встретился с другом детства и отвез домой полураздетую Литвинову, которая вылетела из моей машины даже не попрощавшись. И не поблагодарив.

Как мир вновь обрел яркие краски не заметил. Кстати, такое со мной впервые. Обычно, чтобы прийти в себя нужно минимум пять-шесть часов, два литра кофе и полное погружение в работу посложнее.

– Вы ведь из-за этого сомневаетесь? Потому что я женщина? – хмурится Синицына.

Сложив руки на груди, раздумываю о том, что с ней делать?.. Наивно было полагать, что мне дадут лучших из лучших следаков, но откровенный шлак тоже бы подсовывать не стали. Межведомственные выебоны никто не отменял.

– У сотрудника Управления нет пола, Майя Александровна, – наклоняюсь к столу и смотрю прямо на нее.

– Я…

– А еще у него нет цвета волос, разреза глаз и размера груди. Понимаете, о чем я?..

– Ренат Булатович, – растерянно качает головой.

– Вы можете сколько угодно обсуждать мой шовинизм с подружками, но здесь, – осматриваю свой кабинет. – Здесь я работаю, чтобы приносить результат. А я вижу, что ваши волосы пшеничного цвета, у вас изумрудно-зеленые глаза и третий размер…

– Второй, – она откашливается, густо краснея. – Возможно, пушап…

– Оставьте эти подробности.

– Ренат Булатович, я не с того начала. Прошу прощения. Подполковник, я сделаю все, чтобы остаться в рабочей группе. Слышала, что многие хотели бы поработать именно с вами, хочу воспользоваться шансом и понять, не врут ли они?

– Врут.

– Хочу составить собственное мнение. Я сделаю все, что вы скажете. Могу использовать линзы, обстричь волосы и носить мешковатую одежду.

– Для начала смените туфли, – киваю на ноги.

– Спасибо, – выдыхает с облегчением. – Спасибо, я вас не подведу.

– По статистике, так говорят все, кто потом совершает самые глупые ошибки.

– Разрешите идти?

– Идите, Майя. Завтра в девять. Не опаздывайте.

– Спасибо! До завтра.

Убрав документы в сейф, забираю ветровку и тоже направляюсь на выход. В машине долго смотрю прямо перед собой – на забитую автомобилями парковку. Идти домой, как и засыпать там, чтобы испытать очередное утреннее пробуждение, больше похожее на русскую рулетку, нет никакого желания.

Добравшись до бара, глушу двигатель и убираю ветровку назад. Между пассажирским сидением и дверью что-то отсвечивает. Извлекаю оттуда что-то вроде книги, усеянной блестящими стразами.

Мои песни. Автор-исполнитель Эмилия Литвинова.

Детский сад.

Записей практически нет, если не считать банальное, девичье, про любовь. Наверное, к одному из ляхов. Интересно, кто?.. Долговязый, с которым она отжигала с самого утра в туалете ресторана, или тот, хмурый, что в татуировках?

А может абхаз?

Или все трое?..

Блядь…

Сжав зубы, листаю дальше. Последний стих, датированный вчерашним днем,

«Моей Маме»

В часы безмолвия, как тихий шёпот сна,

Смотрю на звёзды, ищу в них твою тень.

Моя душа – разлитая река,

Где каждый всплеск – лишь посвящение тебе.

Ты для меня как солнце за горой,

Что светит, но мне не суждено коснуться.

В его лучах хочу я обрести покой,

Но жизнь не позволяет нам схлестнуться.

Среди чужих объятий и морей

Ищу тепло твоих прекрасных рук.

И в песнях я хочу еще сильней,

Создать твой образ

Из мыслей, звуков, букв…

А весьма неплохо.

Покрутив блокнот, убираю его в бардачок и пока иду от стоянки до бара, раздумываю над тем, как должно быть сложно девочке расти без матери. Возможно, именно отсюда эта странная манера одеваться и глупое желание разговаривать со взрослыми мужчинами на темы ниже пояса.

– Камю? – спрашивает бармен. – Здравствуйте. Давненько вас не было.

– Все верно, Виталий, – киваю, занимая высокий, деревянный стул.

Два глотка любимого французского коньяка и по телу взамен напряжению разливается усталость. Глядя в одну точку, то и дело мыслями возвращаюсь к прочитанному. Истинная несправедливость – смерть, но, когда ты уже взрослый, как-то учишься с этим справляться.

– Привет, – слышу знакомый, мягкий голос сбоку.

– Привет, – отвечаю, усмехаясь и забрасывая в себя оставшийся в стакане коньяк. – Повтори, – обращаюсь к Виталику.

– Как дела в филармонии? – спрашивает Алена, грациозно усаживаясь рядом.

– Сегодня дают Вивальди.

Замечаю строгие, облегающие брюки и легкую блузку без рукавов. Никакого голого живота или открытой спины. На лице – только доброжелательность, включая маленький намек на послушание в глазах. Светлые волосы убраны в небрежную, высокую прическу. Аромат духов ненавязчивый.

– А ты любишь Баха? И не играешь Вивальди? – смеется она, теребя шелковый платок на тонкой шее.

– Есть такое. Выпьешь что-нибудь? – киваю на стену за барменом.

– Я бы выпила красного вина, но моего любимого здесь нет.