Тяжёлая реальность. Клетка - Усманов Хайдарали - Страница 14

Поняв это, он перешёл ко второму приёму – поиску “заземления”. В электронике часто нейтрализуют зловредную помеху, создавая путь на землю. У Кирилла в голове промелькнула картинка. Влажный камень… Плотный контакт… “Земля” – и он начал эксперимент. Сначала пробовал раскалённый металл… Нет. Слишком агрессивно… Потом тёр по камню прямо под узором мокрым куском шкуры, чтобы создать влажный контур. Вода тут играла роль нейтрализатора. Она разбавляла строжайшую структуру узора в точке опоры, и защита отозвалась слабее. Это было мало – но уже окно.

Следующим шагом он обратил внимание на “фазовые узлы”, места, где линии пересекались под непривычным углом. Они крестились в точках, которые, по сути, были своеобразными “реле” – ключами, или переключателями. Кирилл понял, что если ввести ложный сигнал в нужной последовательности, то такое реле можно временно запереть в состоянии “off”. Как программист передает пакет с неправильным заголовком, чтобы сервер не распознал запрос – так и он пытался “обмануть” замок.

Практика пришла в форме смешивания. Палка касалась первой точки, тряпка – второй, мокрая жила – третьей. Он держал паузу, наблюдая. Узоры пульсировали по-разному, и в какой-то момент одна из “жил” заглохла, как экран, лишённый подсветки. Это была не победа, но сигнал, что даже эта схема имела уязвимость – временную. Её можно было расширить. Но самый опасный эксперимент он оставил на десерт:

“Имитатор входа.”

Он сделал это так, как делал бы хакер, клонируя пакет. Взял небольшой кусочек остатков шкур – тот же материал, что покрывал шею змеи – и прижал его к замысловатой точке, пытаясь выдать чужеродный “биосигнал”. Шкура, насыщенная остаточной энергией зверя, служила как подделка идентификатора. Узоры отреагировали, но не агрессивно – как старый сторож, узнав фальшь, но не кусающий. Пул из линий стал смещаться, и Кирилл увидел, что их ритм меняется в ответ на этот “поддельный” вход.

И вот тогда он понял главное. У этой защиты есть три уровня – пассивный, структурный орнамент… Активный, ледяная ловушка… И идентификационный, биологическая связь. Чтобы открыть сундук безопасно, нужно работать с первым двумя. Сначала сбить питание активного слоя помехой и “заземлением”, затем имитировать корректный идентификатор, чтобы идентификационный слой не сработал.

Его аналитический мозг начал выстраивать процедуру. Аккуратный “шунт” – мокрая шкура под краем, палка на точке A, тряпка на точке B, и на одну секунду – ввод “биоподписи” – ткань с запахом змеи – чтоб система решила:

“Это своё, я не активирую лед.”

За секунду до этого он планировал поджечь маленькую смолу и направить её пар через канал – тепло сместит фазу и обезопасит край. Все эти шаги – как строки в программе – должны быть совершены синхронно, иначе алгоритм сработает, и он замёрзнет.

Итогом тщательного анализа стало то, что он не решился распилить или ломать узор. Он нашёл метод мягкий, фактически “инжиниринговый”. С помощью которого он не ломал систему, а пытался “вежливо” её перехитрить. Своей практической электротехнической смекалкой он нашёл питающую жилу и способ завести её на короткое замыкание, создав временное “тихое окно”. С комбинацией из мокрой шкурки, подложенной под узор, и имитирующей биосигнал ткани, он мог попытаться открыть сундук, не вызвав ледяной сети.

Немного погодя он встал, глядя на своеобразную карту узора, и впервые за долгое время улыбнулся – тихо, как человек, который только что нашёл уязвимость в чужой системе. Мир оставался страшным и загадочным, но в его руках теперь была схема, и схема – это приглашение.

Войдя в это странное место снова, он уже собирался вернуться к сундукам – к их холодным крышкам, к шёпоту узоров – когда взгляд зацепился за нечто, что будто лежало в тени, совсем у самой стены куба. Сначала он принял это за груду тряпья, выброшенных материй, но шаг ближе – и сознание у него включилось с той скованной торопливостью, которой люди пользуются перед тем, как открыть гроб – осторожно, с уважением и страхом.

Там, среди пыльных досок и обёрнутых в шкуры свёртков, лежали какие-то кости. Практически целый набор. Не грубо-медвежьих… Вообще не звериных… А тонких, словно сделанных не из настоящей кости, а из высохшей древесины. Они были не только хрупки – они были достаточно длинны. Бедренная кость вытянулась словно шест… Голень была прямой и изящной… Кости пальцев – будто палочки, длинные и цепкие… Череп, который вывалился из-под полузадернутой ткани, был не круглый и не широкоголовый, как человеческий. Он был сужен у висков, а глазницы – большие и овальные, как два оконца в старом домике, оставленные для воздуха. Челюсть была аккуратной, не широкой, зубы мелкие.

Кирилл почувствовал, что у него в горле пересохло. Ранее это точно был не труп человека. Не в той грубой, земной пропорции, к которой его мозг привык. Это было “человекообразное”, но точёное и вытянутое, как если бы кто-то взял человеческий силуэт и потянул его за верхнюю кромку, вытянув вверх, сделав более лёгким, менее привычным.

Он опустился на колени и, опираясь на локти, стал рассматривать находку ближе. Между рёбер – если это можно было так назвать – лежали остатки ткани, тонкой и светлой, словно её ткали из паутины. Ткань не имела запаха плесени. Скорее, она пахла сухой пылью и чем-то старым. Запахом вещей, которые долго лежали в сундуках забытых домов. По краям материи бегали узоры, вышитые нитями, сейчас почти стёртыми, но когда свет от активировавшихся магических линий узора стенок куда коснулся их, нитки заиграли цветом тёмного металла.

На запястьях рук кости сохранили намёки на браслеты. Плотные кольца, обтянутые тонкой полосой кожи и усыпанные мелкими металлическими вставками. Они были украшены не булавой и не грубой чеканкой – узоры плавали, как речные волны, и казалось, что маленькие символы врезаны туда рукою, которая знала меру и терпение. Рядом лежал пояс – кожаная лента, давно высохшая, но всё ещё сложная. К ней были пришиты какие-то пряжки и мелкие мешочки. Один из мешочков был приоткрыт. А внутри можно было увидеть сухую смолу и что-то, похожее на порошок, светившийся бледным голубоватым светом при слабом свете пещеры.

Под костями он увидел сумку – кожаную, но тонкую, как пергамент, с плавными линиями швов. Защёлка у сумки была миниатюрной, и прищепка украшена теми же извивами, что и узоры на скале. Наконечники копий, торчащие рядом, были тонкие, как иглы, и их лезвия отличались от тех, что делал он из кости. Они были кованые, с аккуратно проточенным долом и с маленькими гравировками вдоль сердцевины. На некоторых наконечниках угадывались тёмные полосы – следы от ожогов или от того, что он давно не видел. Остатки магии, что явно свидетельствовало про явные попытки “зарядить” металл светом.

Всё вместе – кости, одежда, украшения, оружие – складывалось в образ не грубой битвы, а ответственного быта, словно здесь когда-то жили не дикари, а те, кто умел шить тонкие пояса и ковать стрелы с узорчатым сердечником. Кирилл думал о сундуках и пытался просчитать, кто сделал эти вещи? Кто стал бы хранить такие вещи в глубине куба, спрятанные от всего окружающего мира? Это был результат работы рук, возводивших культуру, знавших о красоте формы и порядке вещей.

В уме его, аналитика и мастера таблиц, возник набор гипотез, переплетающихся и падающих друг на друга, как падают карты при неумелой руке. Возможно, это были останки странника – странно высокого, худого, отличного от его собственного народа. Возможно, это был вид людей, которые жили в этой долине до змеиных дней. Может, это были погребальные останки – ведь телеса иногда клали в хранилища, оберегая вещи на случай возвращения. А может – и эта мысль пришла к нему, как холодный ветер – это и вовсе не человек.

Он провёл пальцем по тонкому черепу, не дотрагиваясь до хрупкости, и ощутил под ним будто эхо чужой собственной культуры. Мелкая гравировка у виска, тонкий след от ткани – всё это говорило о чём-то втором, более тонком, чем грубая человеческая практика.