Феодал (СИ) - Рэд Илья - Страница 6

— Как называется этот инструмент?

— Сякухати…

— Нобу, где тебя носит? — сердито спросил подошедший к ним мужчина в фартуке, по его виску текла капля пота. — Я тебе не за безделье плачу, иди развлекай посетителей или вылетишь отсюда в два счёта.

— Сумимасэн… тьфу, простите, господин, — он выпрямился как военный и отвесил полупоклон, а затем шустро подошёл к печи, где висела одинокая икона.

Подув на пальцы, музыкант начал свою переливчатую мелодию.

— Хороший малый, трудолюбивый, хоть и басурманин, — вздохнул хозяин кабака, вытирая руки фартуком. — Этого брата хрен заставишь работать, но Нобу не такой.

— Что с ним случилось? — спросил я, заказывая кружку кваса.

— А, мутная история, но жизнь его потрепала.

— С удовольствием послушаю, — я добавил рубль к стоимости выпивки.

— У них там на островах какая-то своя резня приключилась и наш Нобу перебрался на материк, — начал кабатчик, убирая монету со стола. — Там-то его и сцапали голландские «друзья»: пообещали работу, а сами… Короче перепродали его потом португальцам. От них он сбежал у берегов Омана — спрыгнул в воду и доплыл до земли в кандалах.

— Это как? — удивился я.

— А вот так, сам голову ломал. В общем, выжил он, но не тут-то было — персидские рыбаки мигом смекнули, как заработать, хах. Басурмане, говорю же — ничего святого. Достался в итоге Нобуёси османскому паше. Душегуб собирал редких невольников, лично любил их калечить. Оттуда и отметины, — собеседник кивнул на музыканта, точнее на его чуть скатившиеся рукава, где виднелись рубцы.

— И долго он пробыл у паши?

— Где-то полгода, потом этот изверг проиграл его в нарды крымскому татарину. В море по пути в Крым на них напали запорожские казаки, перебили всех, ну а наш друг притворился мёртвым, потому и выжил. За это атаман обозвал его «турецким колдуном» и огрел веслом по голове. Потом, правда, поняли, что он не турок, но было поздно — Нобу ослеп. А на кой-чёрт им на корабле такая обуза? Ссадили в Азове, там добрые люди и подобрали бедолагу на пути в Ростов. У меня он уже год работает, как свой стал — по-нашенски так быстро зачирикал — загляденье. Котелок у него варит.

Мы прервались, чтобы послушать музыку. В здешних краях она звучала непривычно, но было в ней что-то такое, что роднило наши народы. Любовь к природе, к красоте божественных созданий. Мелодия словно обволакивала тебя, уносила в дальние дали из пыльного дешëвого кабака туда, где льются с гор водопады и по спокойной глади плавают кувшинки.

— Много ему платишь? — поинтересовался я, прося добавки.

— Тридцать целковых плюс ночлег и еда.

— Недурно для иностранца, — одобрительно кивнул я, зная, что хороший наëмный рабочий получает сотню в месяц, а тут у нас почти слепой.

— Он отрабатывает каждую копейку, ещë и на кухне помогает, редко когда отпрашивается… В общем, Нобу наш любимец.

После этих слов мелодия закончилась и, прикорнувшие было в задумчивости мужики, одобрительно засвистели, требуя продолжения. Нобу сполоснул рот из кружки с водой и приступил к следующей композиции.

Я не какой-то там знаток музыки, но придерживаюсь одного правила: если она трогает мою душу, значит, хорошая.

Поблагодарив кабатчика, я вышел на улицу и оседлал коня. Пора возвращаться домой. По пути я всё размышлял, как мне переманить Нобуёси к себе. Судя по всему, он боялся вновь попасться к нечистому на руку аристократу и потому предпочитал действовать самостоятельно. В то же время он искал военной службы. Значит, проблема не в нём, а во мне — он не посчитал меня тем, за кем можно пойти.

Если честно, я и сам бы задумался, прежде чем довериться незнакомцу, тем более столь молодому. Как же мне найти к нему подход? Деньги он отказался брать…

На обратном пути я заглянул опять в аптеку и спросил про болезнь глаз.

— Это вам к целителю, — ответил продавец. — Только он возьмётся, но, предупреждаю, лечение дорогое.

— Дорогое это сколько?

— Тысяч пять, не меньше.

— Вот это да.

— Зато результат сразу.

— Хорошо, благодарю.

Я распрощался с аптекарем в плохом настроении. У меня, конечно, был выбор подыскать другого учителя фехтования, но интуиция подсказывала взять именно Нобуёси. Его умение обращаться с мечом не столь ценно, как общий потенциал развития. Из него мог бы получиться в будущем отличный офицер, если не командующий!

«Нет, таких людей я не хочу упускать. В лепёшку расшибусь, а достану деньги».

Ему не место в этом пыльном чулане. Это несправедливо, когда такой талант хоронит сама судьба. Мне достаточно было видеть ту маленькую победу над дворянином, чтобы понять, насколько запредельно развито мастерство Нобу. За него стоит побороться.

— Откуда лошадка, Владимир Денисович? — подивился папенькин извозчик, когда я заехал в черноярскую конюшню.

— Моя теперь. Держи, — я бросил ему пятирублёвую монету. — Это тебе на неделю — присмотришь за Адулаем. Только смотри — корми вдоволь, а то высеку.

— Но-но, мне тут командовать не надо, ваш батюшка…

— Вот скажи, Борис, ты денег хочешь? — перебил я его.

На вытянутом лице работника сросшаяся бровь медленно поползла вверх, а сам он ответил не сразу.

— Допустим, хочу.

— Тогда делай, что говорят. Я буду тебе платить, а не батюшка. Выходит, я могу командовать.

— Выходит, так, — кивнул Борис, закончив мозговой штурм. — Идём, дорогой, снимем с тебя сбрую, накормим, напоим, идём… — ласково обратился он коню, похлопав по серой спине.

На улице вечерело. Так как у меня не было права участвовать в семейных посиделках за ужином, я ввалился к себе в сарай и бросил купленную сумку с продуктами на дубовый стол. Денёк был насыщенным, но в целом я остался доволен, потому, передохнув с дороги, выложил на стол свою снедь: завёрнутый в тряпку кусок сыра, шмат сала с вкуснющей мясной прожилкой, три головки чеснока, лук, медовые соты, свежие яблоки и сбитень в глиняном горшке.

Дверь скрипнула и отворилась.

— Владимир Денисович? — удивлённо распахнула свои глазки Снежана, комнатная девка при барыне. — Откуда? — в руках у неё была привычная краюха хлеба, которым она меня потчевала раз в день, а также кружка свежего молока.

— Заработал, — ответил я, с наслаждением жуя сыр. — Хлебушек вот, кстати, — я протянул руку, забирая скудный паёк родителей, и сразу же накинул на него ломтик сальца, — Так получше будет, а? Угощайся, — махнул я головой на стол, но широкозадая девка поморщила носик.

— Я такое не люблю.

— А что любишь, поди, сладости какие?

Лицо Снежаны сразу же преобразила улыбка.

— Да-а-а, — мечтательно протянула она, — фруктовый щербет, цукаты, марципан…

— Шоколад, — подзадорил я, закусывая пёрышком лука.

— Да, обожаю шоколад.

— По тебе и видно. Жопу, вон, какую отрастила, пока таскала мою еду.

Лицо воришки расчертила гримаса, и она так поставила кружку с молоком, что половина содержимого разлилось на стол.

— Думала, я не знал? Думала, бастард побоится жаловаться папеньке?

— Я приношу, что приказали, и не надо меня оскорблять…

— А то что? Где яйца, где крупа, овощи, варенье? Я видел, как ты его уминала на лавке, маленькая свинюшка, хрю-хрю-хрю.

— Ах ты… — покраснела она от возмущения. — И дня не пройдёт — пинком отправишься в свой хлев, безродыш поганый. Никому ты здесь не нужен, запомни. Да, я всё съела и что ты мне сделаешь?

— Расскажу всё госпоже, и она тебя выпорет.

— Напугал, стручок зелёный, а как тебе такое — барыня сама мне приказала так сделать, ну и? Кто тут дурачок? Беги, жалуйся, — упёрла она руки в бока и победоносно посмотрела сверху вниз.

«Какая же ты тупая», — подумал я про себя, но вместо этого удивлённо спросил с обидой в голосе.

— Матушка хочет заморить меня голодом?

— Ты как дитя малое, — цыкнула Снежана. — Сказано тебе — убирайся, не порти людям жизнь. Строишь из себя невесть что: позоришь брата, семью, ещё и воруешь, — она показала взглядом на стол.