Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич - Страница 19

Но судьба сжалилась над Кериклом.

— Выкупи меня из неволи, и я подарю тебе сына, — просто сказала ему молодая рабыня. Сказала, не раз и не два заметив, как полемарх украдкой на нее заглядывается, вздыхает… А что полемарх одинок, что ольвиополитки за него не идут, она хорошо знала.

Он остолбенел.

Рабыня тяжело вздохнула.

— Только стою я дорого…

— За тебя я готов отдать все сокровища мира! — воскликнул он.

— Но их у тебя нет, — печально ответила она.

— Ты… Ты хочешь стать моей женой? — не верил своим ушам Керикл. — Какая ты мужественная. И отважная, раз согласна такой ценой купить себе волю!..

— Поживи ты в рабстве, — с грустью ответила рабыня, с жалостью глядя на его непривлекательное, одноглазое лицо. — Ты обижен судьбой, но ты — свободен. Ты — человек. А я… я бесправный скот. До конца своих дней. Как тот мул, что не видит просвета.

— Так тебе выпало…

— Не выпало, а в рабство продали, чтобы на моем горе нажиться. — Она собралась с духом и попросила: — Выкупи меня, Керикл. Я поживу с тобой два года и рожу тебе сына. Слышишь, сына.

— А потом?.. — быстро спросил Керикл. — Что потом?

— Я… — Рабыня вздохнула и прямо взглянула на Керикла. — Я не хочу никого обманывать. И тебя тоже. Потом я покину тебя. Но покину, когда наш сын начнет ходить… Но что я… что я говорю… — Она обхватила голову руками, и плечи ее задрожали. — Сама себя продаю. Во второй раз… Первый раз меня продали чужие, теперь — сама… О горе, горе мне!..

И она с плачем бросилась от него прочь.

А когда он встретил ее во второй раз, то спросил, будто и не было прерванного разговора:

— Я получу сына, а ты?.. Что получишь ты?

— Я не хочу с тобой торговаться.

— Нет, ты скажи, что ты получишь?

— Волю! — словно вскрикнула она. — Понимаешь, полемарх, волю! Получу то, что у человека самое дорогое. И вернусь на родину. В родную Аттику. Там у меня… любимый. Он беден, ему не за что меня выкупить, но он ждет… меня ждет… И всю жизнь будет меня ждать. Я знаю, я верю. Я чувствую…

И Керикл ощутил горечь в душе.

— Ты хочешь такой ценой купить себе волю? Но ведь это слишком дорого. Очень дорого.

— А кто сказал, что воля стоит дешево? — печально взглянула рабыня на Керикла. — Другие жизнь отдают за один лишь глоток свободы. Жизнь. А я отдам всего два года. И оставлю тебе радость. У тебя будет сын. Может, иногда и меня вспомнишь. Вот так… Иного пути обрести волю я не вижу. Я не лукавлю перед тобой, все говорю, как есть. И… и не торгуюсь. О нет. Я просто покупаю себе волю.

Керикл смотрел на нее как на нечто нежданное, негаданное, как на чудо, посланное ему богами. Она и раньше ему нравилась, и он тайно по ней вздыхал, а теперь, после всего услышанного, он ощутил к ней любовь… И в душе молился на нее, умолял богов, чтобы она не передумала, чтобы она…

Но рабыня жаждала воли, как птица — неба.

И за волю не торговалась, платила щедро, слишком щедро.

— Ты добрый, ты не обманешь меня, я чувствую. Поклянись, что дашь мне волю, как только я рожу тебе сына.

И он поклялся.

— Ты будешь свободной гражданкой. Боги — свидетели моей клятвы. Если же я ее нарушу, да падет на меня страшная кара!

— Я верю тебе, — и она с грустью посмотрела на него, с грустью и лаской. — Ты хороший, зря тебя боятся женщины.

«Я счастлив, что лев тогда не оторвал мне голову, — радостно подумал полемарх. — Я так счастлив».

Они встречались еще дважды и говорили о своем будущем. И обоим казалось, что они знают друг друга давно, что совместная жизнь у них будет хорошей и справедливой.

Полемарх выкупил рабыню, потратив на нее все свои сбережения, да еще и в долг взял у Родона. Рабыня была молода, здорова и красива. Потому и стоила дорого, очень дорого. У нее были голубые, как весеннее небо, глаза и белокурые, как лен, волосы. А что дорого за нее просили, то пустяки. За ее глаза, за ее волосы, за ее доброе сердце Керикл готов был отдать любую цену, и все равно она казалась ему даром судьбы.

Звали ее Лия.

Через год у них родился сын.

Мальчик уродился на славу — крепкий и красивый. От матери он унаследовал белокурый чубчик и голубые глаза. Имя ему дали Ясон — для родителей он и впрямь был словно ясное солнышко. Керикл ходил хмельной от счастья. Ибо — не верилось…

А вот для горожан Лия все же оставалась рабыней. Только Керикловой. Раз полемарх ее выкупил, значит, теперь она его собственная рабыня. Наложница. Это Лию очень угнетало, ведь у полемарха она не чувствовала себя рабыней. У полемарха она будто заново на свет родилась… А на улицу хоть не выходи — ольвиополитки сторонились ее и на приветствия не отвечали. Но Лия терпела, главное, что она чувствовала себя свободной. И даже… даже счастливой… Ее мечта о воле сбылась. И мечта Керикла сбылась. У него была семья, сын, добрая и ласковая жена. Лия была тихой, покорной, ибо не успела еще огрубеть в рабстве, не расплескала нежность своего сердца… И теперь щедро дарила Кериклу свое тепло…

И Керикл в ответ подарил ей волю. С тех пор Лию стали звать вольноотпущенницей. Не полноправной, конечно, гражданкой, а вольноотпущенницей, но и на том спасибо. Не рабыня она больше. Потому и была рада. А что ей те надменные взгляды ольвиополиток, если она — свободна!

И на радостях Лия напевала простенькую родосскую песенку о ласточке:

Прилетела ласточка

С ясной погодкою,

С ясной весною.

Грудка у ней белая,

Спинка чернёхонька.

Что ж ты ягоды не дашь

Из дома богатого?

Иль вина налей ей в чашечку,

Да и сыра на блюдечко,

И пшениченьки?..

Ее нежный голос звенел для Керикла древнейшей в мире музыкой, она сама казалась ему волшебной ласточкой, что прилетела к нему с ясной погодой, принесла на своих крыльях весну…

— Ласточка моя… — говорил он ей в порыве нежности.

А она иногда задумывалась, украдкой утирала слезы, а то возбужденно говорила, глотая слова:

— Я — свободна… Боже мой, я — свободна. Снится это или нет?.. Свободна. Не рабыня, не товар, не скот. Я человек. Вольноотпущенница. Слово-то какое: свобо-одна-а… У меня муж, сын… Я не ведаю, что такое лимос [16]… Боже мой, я свободна!

Иногда она горько вздыхала, задумывалась.

— Но сколько же людей еще в рабстве. Без надежды, без чаяний, без воли… Доблос [17]… Исчезнет ли когда-нибудь проклятое рабство? Когда же человек перестанет быть товаром, скотом? Когда, Керикл, когда?

Ее голубые глаза темнели, а взгляд становился острым, ненавидящим. Керикл внутренне содрогался, ибо чувствовал в ней силу большую, чем в себе. Хоть он и мужчина, и воин…

— Полно, любимая, полно. У тебя семья, сын. Чего же тебе еще не хватает? Скажи, и я все сделаю для тебя, все, лишь бы моя пташка, моя ласточка снова щебетала. А за всех не переболеешь.

— Но ведь другие в цепях, Керикл, в кандалах.

— Так заведено, — отвечал он, но голос его не был убедительным. — Не нами заведено. Богами. Так было и так будет. На этом стоит мир. Рабы необходимы.

— Чтобы вы на рабах строили свою свободную жизнь? Счастье? — выкрикивала она в исступлении. — Но ведь рабы — такие же люди, как и вы. Нельзя свое счастье строить на слезах и горе других.

— Так заведено, — бормотал он.

— Вы, рабовладельцы, всегда так говорите. Вы бросаете людей в рабство, а вину свою сваливаете на богов. Не надо так, Керикл, не надо.

— Я воин, — уточнял он.

— А я ненавижу войны! Они делают людей рабами.

И, обессилев, умолкала, и он после таких разговоров по нескольку дней не слышал от нее ни слова.

Иногда она тихо жаловалась — в пустоту жаловалась, никому:

— А братик мой до сих пор в рабстве. Доблос… Нас вместе продали за долги отца. Мне повезло, меня в Ольвию привезли, хоть солнце в небе видела, а братик… Братик на подземные рудники попал… А оттуда выхода нет… Разве что на тот свет. Да и то — выбросят тело на свалку… Как собаку.