Подлинные мемуары поручика Ржевского - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 63

Мацекова: Ах, как я об этом не подумала! Тогда я пристроюсь здесь, на весах. Можно?

Томсон: Господин Мацек, вы же юрист! Вы же должны понимать, что это невозможно!

Мацек: Почему?

Томсон: Да ведь это же убийство, вот что! Я не хочу, я не могу быть убийцей! Я не хочу сидеть за решеткой, я не хочу, чтобы меня повесили!

Мацек: Успокойтесь, господин Томсон. Какое убийство? Где вы увидели убийство? Как раз в качестве юриста я хочу вас успокоить — состава преступления нет Видите — контракт. Он составлен от имени моей супруги, а вы — лишь исполнитель заказанной ею работы. Она заказывает вам забить, разделать себя и переработать на мясные продукты. Какие могут быть претензии?

Томсон: Вы предлагаете мне соучастие в самоубийстве?

Мацек: Самоубийства тоже нет. Она не сама лишает себя жизни, а отдает тело в руки мясника. С точки зрения закона вы неуязвимы. А если возникнут судебные издержки, я, естественно, готов взять их на себя. Хотите, оговорим это отдельным пунктом?

Томсон: Нет, я не могу. А мое доброе имя? А честь моей фирмы?

Мацек: Зато какая реклама! Представляете: не бойтесь вести животных к мяснику Томсону — к нему не боятся идти даже женщины!

Томсон: Пощадите! Какая реклама?!

Мацек: С другой стороны, контракт подписан. При разрыве вы заплатите большую неустойку. Это, во-первых. А во-вторых, я отдам контракт газетчикам. Если они узнают, что вы обязались забить и разделать мою супругу, скандал все равно будет. Но вы станете выглядеть еще и ненадежным партнером.

Мацекова: Карл, перестань пугать нашего мастера. А то у него будут дрожать ручки, и он сделает твоей милочке больно. Лучше иди сюда и подержи платье… А представляете, мастер, если я положу начало новой моде? К вам поедут люди со всего мира!

Томсон: Я никогда не гнался ни за славой, ни за богатством, я просто честно работал!

Мацекова: Вот видите, честная работа всегда вознаграждается. Не гнались, а все пришло к вам само. Милый, чулки отдашь прислуге, а туфли пусть полежат, пока подрастет Сашхен.

Мацек: Мне и самому будет приятно перебрать твои вещи. Они навевают такие воспоминания!

Мацекова: Ну, господин Томсон, посмотрите на свою новую овечку.

Томсон: В первый раз вижу овечку в лифчике и… трусах.

Мацек: С этим придется смириться. Она у меня очень стыдливая. Помню, даже врача уговорила делать укол через трусики. Мы это потом снимем, после забоя.

Мацекова: Какой у вас холодный пол!

Томсон: Цементный. Чтобы мыть удобней было. Тут все бывает забрызгано.

Мацекова: Конечно, с точки зрения гигиены… хотя запах крови все равно чувствуется. Но все-таки можно было подстелить какой-нибудь коврик.

Томсон: Но до вас тут никто не жаловался на холодный пол!

Мацекова: Простите, все время забываю. И отвлекаю вас. Так гляньте, что из меня лучше сделать?

Томсон: Я… мне трудно сообразить.

Мацекова: Я вам помогу, Я ведь психолог. Давайте думать вместе, по порядку. Итак, свинок вы колете под лопатку. Коровкам и овечкам режете горло…

Томсон: Но я никогда не резал людей! Я не знаю, как резать людей!

Мацекова: Как вам удобнее. Хоть так, хоть так. Мне и то, и другое интересно. А что вы делаете с ними дальше?

Томсон: Сцеживаю кровь.

Мацекова: Куда?

Томсон: В тазик. На кровяную колбасу.

Мацекова: Это должно быть вкусно. Помнишь, милый, как на свадьбе я порезала пальчик, и мы по очереди слизывали капельки? А дальше, мастер?

Томсон: Потрошу! Вспарываю брюхо!

Мацекова: Так? Во всю длину?

Томсон: Во всю!

Мацекова: Значит, вот так. Дальше?

Томсон: Кишки выгребаю, внутренности.

Мацекова: Вот и добрались. Вы разделываете мясо…

Томсон: Отделяю сало. Окорока в коптильню. И грудинку туда же, ребрышки…

Мацекова: Ой, ребрышки!

Томсон: Ножки лучше на холодец, в них хрящей много.

Мацекова: Слышишь, милый, ножки — на холодец.

Томсон: А что, он тоже будет вас… есть?

Мацек: Конечно, попробую.

Мацекова: Еще бы не попробовал! Это было бы по крайней мере некрасиво. Все-таки столько лет вместе. Я ж и для тебя стараюсь.

Томсон: Вас повесят за каннибализм!

Мацекова: Слышишь? Я давно говорила, что твоя любовь покушать до добра не доведет. Но вас это не должно волновать, мастер.

Мацек: Не повесят. В нашем законодательстве нет статьи “за каннибализм”. А под глумление и кощунство наш случай не подходит. Еще в Верхней Чехии отец учил меня, что пища — это святое.

Мацекова: А куда вы деваете остальные части тела?

Томсон: Все в дело идет. Вырезка — ее коптить не годится, это высший сорт. Она в свежем виде лучше. Кости на суп. А есть ниже сортом, на любителя — губы, горло, уши, вымя…

Мацекова: Ваша терминология так аскетична! Милый, все твои любимые части — второго сорта. На любителя! Вон он, любитель, сидит. Уж будьте уверены, он мое ушко никому не уступит. А остальное?

Томсон: Мозги — отдельно, печенка — отдельно…

Мацекова: Да, печенка, конечно, отдельно! Милый, печенку потушите в сметанке для Сашхен. Пусть знает, как ее любит мамочка. Только не давай готовить Петеру. Он пироги хорошо печет, а печенку наверняка испортит. Пусть готовит Бригитта. А отходов бывает много, господин Томсон?

Томсон: У хорошего мастера отходов вообще не бывает. Ливер — на колбасу…

Мацекова: Вы меня обрадовали. Мне так хотелось, чтобы отходов было поменьше. А ливер — это?…

Томсон: Легкие, сердце, селезенка…

Мацекова: А колбасу сделайте с чесночком! Ой, простите, что взялась вас учить, не удержалась. Люблю, когда с чесночком. А колбаса — в кишках?

Томсон: А как же! Я по старинке. Полиэтиленов не признаю.

Мацекова: Милый, ты, конечно же, созовешь гостей?

Мацек: Я думал об этом, но хотел посоветоваться с тобой.

Мацекова: Обязательно зови! Пусть будет как у бабушки в Верхней Чехии! Помнишь — “швайнфест”! Пригласи Баннеров, Олавсонов. То-то удивятся! Баннерша с ума сойдет! Мастер, она же к вам первая прибежит потом!

Томсон: Кто прибежит?!

Мацекова: Баннерша! Но она совсем не блюдет фигуру, из нее, кроме шпига, ничего не выйдет!

Мацек: Еще надо будет пригласить Гаецких. Сослуживец, неудобно забывать.

Мацекова: Конечно, милый. Делай, как сочтешь нужным. Но смотри, если опять переберешь и начнешь ухаживать за этой носатой Мартой, я и в животе взбунтуюсь! Я тогда устрою тебе заворот кишок!

Мацек: Успокойся, я же тогда просто шутил. Ну что, пойду посижу. Или надо чем-то помочь, подержать тебя?

Мацекова: Я думаю, что мастер и сам справится. Такой специалист! Мне как удобнее встать, господин Томсон? Как стоят у вас овечки?

Томсон: Что?! Вы хотите прямо сейчас?

Мацекова: Разумеется.

Мацек: Мы уже настроились, а это тоже непросто.

Мацекова: И я все равно уже раздета. Чего ж тянуть?

Томсон: Нет-нет. Сейчас невозможно. Совсем невозможно! Я не готов!.. К тому же, перед убоем животных специально готовят, последние недели кормят особенным образом, вы ведь этого не учли?

Мацекова: Да. Не учли. Но уж пусть будет так. Ждать несколько недель слишком нудно. Если скажется на качестве — тут уж наша вина. Ты простишь мне эту маленькую слабость, милый? Кстати, запиши потом диету перед убоем. Вдруг пригодится — ты ведь мужчина еще молодой. А может, и сам когда-нибудь захочешь… А вообще-то я готовилась. Перед визитом к вам я прочистила кишечник и с вечера ничего не ела, чтобы вам не было неприятно работать.

Мацек: Господин Томсон, у вас нет укромного уголка, чтобы можно было попрощаться, сказать друг другу несколько ласковых словечек?

Томсон: У меня есть только закуток, где я мою свиней и мясо. Но там сыро. У меня здесь никто ни с кем не прощается! Только бабушка, которая приходит каждый год со своими кабанами…

Мацекова: Ну и ладно, не будем. Иногда приходится мириться с неудобствами.

Мацек: Да мы и ночью неплохо попрощались. Ты была так возбуждена!

Мацекова: При посторонних помолчал бы! Шалун!