Подлинные мемуары поручика Ржевского - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 51

65. Конфуз

Как-то граф де Бурзиль, известный по прозвищу “неуемное брюхо”, изрядно перебрав за королевским столом, вызвался на пари высосать залпом бочонок пива. А придворные, обрадовавшись такому развлечению и желая над ним подшутить, подсунули ему бочонок пороха. И когда граф де Бурзиль все-таки высосал его залпом, королевский шут, прославившийся своими оригинальными каламбурами, дал ему закурить. Ну и конфуз приключился!

66. Авгиевы конюшни

Чтобы очистить от накопившегося дерьма конюшни царя Авгия, знаменитый герой древности Геракл пустил туда под напором воду двух соседних рек. И изобрел таким образом первый в мире ватерклозет.

67. Леший

Однажды студиозус Игнатий решил подшутить над приятелем, который должен был приехать к нему поздно вечером. Написал ему, чтобы тот был осторожнее, потому что в их краях завелся леший, пугающий странников, а в назначенный день заранее притаился в придорожной чаще. Как только показался приятель, Игнатий принялся дико хохотать, ухать, вопить и подвывать. Приятель заорал от ужаса, и его перепуганная лошадь понеслась во весь дух. Довольный Игнатий потирал руки, предвкушая, как будет расписывать подробности розыгрыша, но тут кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел что-то большое, темное и лохматое.

— Тебе что, делать больше нечего? — спросило это большое, темное и лохматое. И покрутило лохматым пальцем у лохматого виска…

Когда ошалевший приятель на взмыленной лошади прискакал к дому Игнатия, он уже застал там студиозуса. Тоже почему-то совершенно ошалевшего и настолько взмыленного, будто тот по крайней мере бежал наперегонки с его лошадью.

68. Мода

Императрица Тереза, в свободное от развлечений время правившая страной, была, конечно же, абсолютной законодательницей дамской моды и непререкаемым авторитетом в этой области. Поэтому когда она однажды на пиру случайно пролила на платье бокал вина, все дамы тотчас же опрокинули на себя по аналогичному бокалу, а главные модницы даже по бутылке.

Когда по пути на очередной бал платье императрицы нечаянно зацепилось за гвоздь, все дамы немедленно нашли по подходящему гвоздю и сделали точно такие же дыры. А главные модницы даже по несколько.

Когда у Терезы начало слабеть зрение, тут же пошла мода на очки, а главные модницы стали носить морские подзорные трубы. Позже дамы, глядя на императрицу, принялись усердно вырывать себе зубы, а главные модницы выпиливали настоящие челюсти и покупали вставные. Потом вошли в моду искусственные морщины и седина, ожирение и одышка. А главные модницы даже спали на льду, чтобы заработать натуральный радикулит, и курили чай с куриным пометом для модного порока сердца.

На похороны императрицы дамы пришли в изящных лакированных гробах. И тут вдруг увидели, что безнадежно отстали от моды. Потому что наследницей Терезы стала ее двухмесячная правнучка, и главных модниц уже приволокли в изящных пеленках — теперь они кричали “уа-уа” и временами издавали модное зловоние.

69. Русалки

У русалок недоброй славой пользовалось одно место возле песчаного плеса, где в лунные ночи так чудесно серебрятся водоросли… На этот плес приходил дивный юноша с золотыми волосами. Своими песнями, нежным голосом и глубокими, как омут, глазами, против которых невозможно устоять, он подманивал неосторожных русалок, а потом мог защекотать их и утащить к себе на сушу, где ходко торговал русалочьими чучелами, а потроха сбывал подешевке в окрестные рыбные лавки.

70. Эликсир жизни

Король Филимер на досуге любил заняться алхимией, покопаться в трудах чернокнижников, и вообще не чужд был научной деятельности. И однажды загорелся он идеей найти эликсир жизни, ее экстракт. Несколько лет не выходил он из своих мрачных подземелий, давно пользующихся у народа дурной славой. Одни опыты следовали за другими. Он собирал в пробирки кровь самых жизнерадостных, ловил ретортой последнее дыхание юных, пытался извлечь реактивами ароматы лучших цветов и сконцентрировать в колбе буйство дикого коня. Все эксперименты кончились неудачей. Жизнь не хотела собираться в колбах и ретортах. Кровь сворачивалась бурыми потеками. Цветы превращались в зловонную грязь. Дыхания и голоса замирали могильной тишиной. И тогда Филимер призвал дьявола, предложив ему душу за эликсир жизни.

Дьявол не преминул откликнуться и тут же явился, раздвинув плечом кладку стен. Галантно улыбнувшись королю, он счел нужным уточнить:

— Что вы имеете в виду под эликсиром жизни?

— Я имею в виду вещество, концентрирующее целую жизнь в одной капле. Вещество, вобравшее в себя и вечную молодость, и мудрость старости. Вещество, способное наполнить любого жаждой жизни и открывающее все ее радости.

Дьявол понимающе улыбнулся, кивнул и протянул склянку, в которой перекатывалась одна единственная капля. Жадно поднес ее к губам Филимер, но выпив, выразил недоумение:

— Разве это эликсир жизни? Я почему-то ничего не чувствую.

— Выйди из подземелья, — посоветовал, улыбнувшись, дьявол.

Король поднялся по лестнице, и едва открыл тяжелую дверь, как сырой воздух закружил ему голову. Струи теплого дождя хлестанули в лицо и заставили засмеяться от счастья. Окружающий лес обрушил море шумов и мокрых свежих запахов, а на опушке посреди этого великолепия и буйства природы, танцевала под дождем девушка в промокшем платье, не ведая, что за ней кто-то наблюдает.

— Что это за вещество? — восхищенно ахнул Филимер, грудь которого одновременно распирали восторг, радость жизни и такая жажда прекрасного, которая возможна разве что в цветущей юности.

— Ты выпил яд, — спокойно пояснил дьявол. — Поэтому вся оставшаяся жизнь сконцентрировалась у тебя в нескольких последних мгновениях. Поэтому и проснулась в тебе такая жажда жизни, и открылись все радости, которых ты раньше не замечал. Ведь по-настоящему у вас ценится только то, что вы теряете. Ну что, а теперь пойдем… — улыбнулся дьявол, раздвигая плечом кладку подземелья.

71. Осада

Герт наголову разбил войско Бурдеса. А тот с оставшимися солдатами засел в крепости и защищался, благо припасов было в избытке.

— Хорошо! — заявил Герт после очередного отбитого штурма. — Я потерял много воинов, и больше не потеряю ни одного. Подожду, пока ты сам сдашься.

И началась осада. Минуло лет пятьдесят, а она еще продолжалась. Там, где стояли отряды Герта, выросли деревни, зазеленели сады и пашни. Солдаты переженились, наплодили детей и внуков. По вечерам к Герту сходились старики-офицеры, выслушивали очередной приказ на продолжение осады и разбредались по своим селениям, где дымились очаги, раздавался детский смех, и парни за кустами подстерегали девушек. Иногда делегация осаждающих ходила к крепости и предлагала Бурдесу сдаться. Выслушивала отказ и возвращалась. Старикам, не пойми зачем живущим в крепости и никого не пускающим к себе, детишки показывали языки, женщины сплетничали об их нравах, а молодежь сочиняла страшные небылицы и насмешливые частушки.

Но осажденных, как и тех, кто начинал осаду, становилось все меньше. Они старились, дряхлели и умирали. Когда похоронили последнего из прежних соратников Герта, он с кладбища завернул к вражеским воротам и увидел, что там тоже остался один только Бурдес. Герт еще раз предложил ему капитулировать, обещая место в общинной богадельне, но старый солдат Бурдес лишь красноречиво посмотрел на свое выцветшее знамя, вьющееся на башне. И тогда испугался Герт, что может умереть раньше Бурдеса, так и не взяв крепости. Разослал по деревням сыновей и собрал все население — всех потомков своего почившего воинства. Глянул с крыльца — и возрадовался. Раз в десять их было больше, чем прежних солдат. Где уж противиться такой силе старику Бурдесу?