Подлинные мемуары поручика Ржевского - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 38

И вот, стоило лишь мне высадиться на острове Аху-аху, в хижине обосноваться и раскупорить один из бочонков за новоселье, как на запах, словно магнитом, притянуло здешнего вождя. А там ведь правила известные — если уж пронюхали, то приходится либо все племя поить, либо одного вождя, чтобы он остальных отгонял. И я выбрал, как мне казалось, меньшее из зол. Мой новый друг Булунгу оказался человеком любознательным, вдумчивым, и после очередного стаканчика, выразительно косясь на бочонки, ударился в философию — почему, мол, белые так хорошо живут, а они так плохо? Я, как помнится, тоже пребывал в разговорчивом настроении, и принялся ему рассказывать о преимуществах западных демократических принципов.

На следующий день, признаюсь, голова была тяжеловатой, и проспал я довольно долго. А разбужен был самым бесцеремонным образом опять вождем. Он объявил, что пока я тут спал, у них на острове уже победила демократия, потому что он с самого утра собрал своих подданных, и они единогласно избрали его Президентом, а заодно и Парламентом. И что по этому поводу провозглашен общенародный праздник, для чего только что национализирована свинья у некоего Блебонгу. Праздник, надо отдать должное, получился пышным и красочным. Пели, плясали, скакали, даже нечто вроде конкурса красоты провели, предоставив победительнице в качестве приза право первой ночи с первым Президентом Аху-аху. А сам он по мере перехода торжественного обеда в торжественный ужин проявил себя подлинным демократом — лично исполнил для народа традиционный Танец Пьяной Свиньи, облевал половину острова, а на остальной половине лобызался с согражданами и бескорыстно предлагал: “Др-руг, бери что хошь, мне не жалко… Др-руг, ты меня уважаешь? Р-рви на мне рубаху!”…

Впрочем, наутро он показал и качества дальновидного государственного деятеля, потому что едва продрал глаза, издал два своих первых указа, суть которых заключалась примерно в следующем: “Указ, запрещающий брать у Президента что хочешь, даже если он сам об этом просит” и “Указ, запрещающий рвать на Президенте рубаху, даже если она у него появится”. После чего назначил меня премьер-министром и сказал, что это дело надо обмыть. Ну, раз так, то я продолжил знакомить его с достижениями цивилизации и рассказал о принципах демократического судопроизводства. Президенту они пришлись очень по душе. Он немедленно вызвал старейшин и объявил, что отныне суд над провинившимися будет сопровождаться новым ритуалом. Один из старейшин должен будет доказывать, какой обвиняемый плохой, худой и костлявый, а другой — какой он хороший, жирный и вкусный. А по жребию будут выбираться двенадцать человек, которым и предстоит этого обвиняемого кушать. Старейшины закивали головами и согласились, что это весьма мудро и справедливо, потому как по старинке преступника на всех делить — даже распробовать не хватает, а на двенадцать человек в самый раз получится.

На четвертый день Президент назначил меня по совместительству еще и министром здравоохранения. И первое, что он поручил мне в данном качестве — быстрее подлечить его стаканчиком-другим. Теперь речь у нас зашла о демократических свободах. С ними, как выяснилось, на острове обстояло почти благополучно. Была свобода слова, поскольку Президент никому говорить не запрещал, кроме самых назойливых. Была свобода демонстраций — рыбаки, например, каждый вечер спешили продемонстрировать свой улов. Была свобода вероисповеданий — у них там каждый верил, во что горазд, а что касается главного идола, стоящего перед президентской хижиной, то поклонение ему являлось скорее актом политическим, чем религиозным — ведь все приношения этому идолу съедал сам Булунгу. Существовала даже свобода печати, так как моряки, иногда причаливающие к Аху-аху, бросали там обрывки газет самых различных направлений, и никто не запрещал гражданам пользоваться этими газетами в своих нуждах. Но вообще мой рассказ о наших средствах массовой информации вызвал у Президента самые положительные эмоции. И он в тот же день учредил свою независимую газету. Саму газету он, правда, выпросил у меня — я в нее белье запасное заворачивал. Но читать-то у них все равно никто не умел, поэтому главным редактором был назначен местный сплетник Дудуси, а в обязанности ему вменялось ежедневно ходить с газетой по домам и сообщать, что в ней сегодня написано. Еще сильнее захватила Президента идея создания национальной телерадиокомпании. На это направление он определил самого настырного и голосистого из здешних подростков по имени Булалаку. Отныне он должен был каждый день забираться на самую высокую пальму, с которой как на ладони открывался весь остров, и вещать оттуда в прямом эфире свежие новости — кто в море вышел, кто с чьей женой в кусты подался, к кому в хижину чужая свинья влезла. А в перерывах между информационными передачами ему предписывалось транслировать песни и музыкальные номера.

В пятый день мы детально обсудили пользу наук и образования. Неожиданно выяснилось, что Президент был, по здешним меркам, человеком весьма просвещенным. Он умел, например, писать свое имя, поскольку некоторые капитаны проходящих судов имели обыкновение покупать у него остров за всякие безделушки и для этой цели научили расписываться в соответствующих договорах. Умел он и считать до 19-ти, так как большой палец правой ноги потерял еще в детстве при встрече с акулой. И неудивительно, что он, как настоящий интеллигент, сразу загорелся идеей подготовки национальных кадров и организации республиканского университета. Для этого был приглашен старик Гуалолу, все равно ни на что другое не годный, и назначен профессором. Не желая откладывать добрых начинаний в долгий ящик, Президент тут же принялся настойчиво учить его счету и письму, а по острову было объявлено, что теперь одаренные юноши и девушки, успешно прошедшие инициацию, будут приниматься в студенты и на трех факультетах в течение пяти лет станут обучаться считать до 19-ти и писать имя Президента Булунгу.

В шестой день мы занимались армейской реформой. Здесь Президент тоже проявил себя не чуждым определенных познаний. Потому что, как обнаружилось, однажды на Аху-аху приходила за пресной водой шлюпка с военного транспорта, и колоритная фигура сержанта, распоряжавшегося солдатами, оставила в душе Булунгу глубочайшее и неизгладимое впечатление. В результате, назначив себя Главнокомандующим, он присвоил себе звание Самого Старшего Сержанта и призвал на действительную службу пять островитян. Вооружив их самыми современными дубинами, имевшимися в республике, он разделил созданные Вооруженные Силы на восемь дивизий, каждой из которых определил места расквартирования и сектора обороны на побережье, предварительно уточнив у меня, какие государства расположены с той или иной стороны, и объяснив подчиненным, какие потенциальные противники им могут противостоять.

В день седьмой, честно вам признаюсь, меня уже очень тянуло последовать совету Библии и просто отдохнуть. Но куда там! Булунгу, похоже, только вошел во вкус реформаторской деятельности, и пришлось проводить очередное заседание кабинета, посвященное внешней политике. Надо отдать должное, тут Президент продемонстрировал полную готовность следовать миролюбивым курсом, поскольку рассудил, что покорить соседние острова все равно не получится — у них народу больше, а что касается Америки, Австралии или Китая, то они расположены слишком уж далеко. Впрочем, возможность войны с ними в будущем он решил все же не отбрасывать и поручил самому талантливому из местных мастеров, Патупату, заложить судоверфь имени Президента и Парламента для постройки стратегической пироги дальнего радиуса действия.

Да, много еще задумок оставалось у нас. И о создании национального банка, куда предполагалось собрать накопления всех граждан. И аграрная реформа с раздачей всем островитянам земли и песка, сколько они смогут унести. И денежная реформа с заменой ракушек-каури ракушками-рапанами. И развитие рыночных отношений… Но я вдруг почувствовал, что продолжение столь интенсивных преобразований чревато для меня белой горячкой и поспешил подать сигнал бедствия проходившей мимо шхуне. Так я и покинул молодую демократическую державу, поэтому до сих пор не знаю, каких вершин процветания сумела она достичь на пути прогрессивных реформ.