Подлинные мемуары поручика Ржевского - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 18

Удачно преодолели хребты Тянь-Шаня, полюбовавшись памятником Семенову Тянь-Шаньскому, а сейчас вокруг высидись неприступные Гималаи и памятник пану Гималайскому. Дорога неровно прилепилась к отвесному склону, как сопля на стене. Ревели потоками водопады, словно бачки неисправных унитазов. Далеко позади остались яркие и веселые альпийские луга, где порхали по цветам альпийские стрелки дивизии “Эдельвейс”. Миновали и высокогорные пастбища, где трудолюбивые пастухи клеймили скот позором. Дальше горы пошли совсем дикие и невоспитанные. Впереди один за другим громоздились перевалы и перевалочные базы. К небу вздымались пики различной величины, от шестерки пик до туза пик. Вокруг было пустынно. Только прыгали по камням архары с архаровцами и горные козлы с горными придурками, где-то в глубинах снегов бродили снежные люди со снежными бабами, а высоко в горах бастовали горняки.

— Осторожно! Дальше крутой спуск! — предупредил проводник. — Очень крутой, чуть что — в морду. Никому спуску не дает.

Василий кивнул, и со всеми мерами предосторожности кое-как миновали опасный участок. На небольшой площадке возле перекрестка с указателями дорог на Афганистан, Таджикистан, Пакистан, Индию и Китай толпилась группа странников со странностями поведения и рюкзаками, набитыми книгами Блаватской. Чрезвычайно обрадовавшись встрече, они принялись наперебой расспрашивать, как тут пройти в Шамбалу.

— Точно не знаю, я сам не здешний, — пожал плечами майор, — но по-моему, прямо и направо. По крайней мере, предыдущих интересующихся я почему-то направил туда же.

Энтузиасты поблагодарили, восторженно взревели и с бурным топотом ринулись в указанную сторону. Проводник, проследив им вдогонку острым прищуренным взглядом, обратился к Хрякову:

— Тут твоя-моя привал делать надо. Дальше дорога лучше будет.

— Привал так привал, — кивнул Василий и начал приваливать лошадей подручными предметами. А обернулся от злобного и ехидного хихиканья. Из-под халата проводника на него выразительно смотрело дуло обреза. Потянулся за “маузером”, однако старичок лишь рассмеялся пуще прежнего, тыча пальцем вверх:

— Стрелять нельзя. Лавины. Тут тихо надо, — и вытащил здоровенный кинжал. — Золот давай, таньга давай! Чуфырий не пойдешь…

— А откуда ты знаешь, куда я иду?

— Я про твоя все знай! — покатывался дедок. — И меня в ваших орган хорошо знай. Майор Пронин служит еще?

— Эк кого вспомнил! Он уже давно на пенсии внучат нянчит. Его только наш начальник, генерал Свистоплясов застал — да и то когда сам в лейтенантах был.

— Свистопляс моя не знай, а Пронин знай. Балшой началник был, шибко умный, всегда Каракурт хвалил. Твоя не слыхал про Каракурт?

— Постой-постой…, — в памяти Василия смутно стали всплывать какие-то стенды кагэбэшного музея, выцветшие фотографии людей, браво подкручивающих усы, и лошадей, браво подкручивающих хвосты, — неужели ты и есть тот самый знаменитый помощник чекистов? Да ведь это когда было-то?

— Давно было! Хороший время было! — расплылся польщенный проводник. — Басмач ходил, анаша носил. А Каракурт хитрый! Басмач ловил — медал получал, сапога получал. Анаша продавал — таньга получал. Хорошо жил!

— Сколько же тебе лет тогда? — искренне удивился майор.

— Ой, много, не сметал. Сталин двадцать пять лет давал. Хрущев пятнадцать давал. Брежнев десять давал. Андроп пять давал. Но Каракурт хитрый, хорошо жить всегда умел.

— Так что ж ты не на пенсии, как твой шеф Пронин?

— Э, в наш Туркменистан на пенсий разве проживешь? Опять служить пошел.

— Вишь ты как, — посочувствовал Хряков. — Значит, на туркмен работаешь?

— На туркмен работай — таньга получай, на узбек работай — таньга получай, на таджик работай — таньга получай.

— Выходит, двойной агент? Или тройной?

— Когда двойной — двойной таньга получай, когда тройной — тройной таньга получай.

— Ага, а теперь что, тоже Чуфырию мирить направили?

— Чуфырий мирить — таньга получай. Твоя лошадь продай — таньга получай. Твоя золот бери — в землю закопай. Каракурт хитрый! А твоя молодой, зеленый, куда с Каракурт тягаться? Лошадь мне дал — Каракурт не платил. Припасы брал — Каракурт не платил. Самый трудный дорога помогай мне пройти. Дальше дорога лучше, Каракурт сам дойдет. Таньга, золот давай, ну! — и многозначительно поиграл кинжалищем в высохшей, но твердой, как саксаул, ручонке.

Василий прикинул, что надо бы ему дать “маузером” по сопатке. Но в старинных чекистских легендах часто рассказывалось о поразительной ловкости Каракурта, и оставалось неясным, насколько она утратилась с возрастом. Поэтому Хряков решил понапрасну не рисковать. Сказал:

— Золото? Ладно, бери, — извлек мешочек, подержал на виду, чтобы глазенки старика достаточно заблестели, и кинул в пропасть.

— Эй, зачем твоя золото бросай? — озадаченно ахнул проводник.

— Чтобы ты сдуру меня не прибил.

— А почему моя твоя не прибьет? — удивился тот.

— Потому что один золота не достанешь. Тут же вдвоем нужно. Ты страховать будешь и лошадей караулить, а я за золотом полезу.

— Э-э не-ет! — захихикал старик. — Твоя золот возьмет, назад не придет! Каракурт хитрый, Каракурт не проведешь! Твоя будет страховать, а моя лезть!

— Как знаешь. Я ж из уважения к твоему возрасту хотел, — равнодушно согласился Хряков. Ловкости у проводника и в самом деле сохранилась изрядная толика. По опущенной с обрыва веревке он карабкался вниз похлеще иных заправских альпинистов. А следом Василий сбросил и веревку.

— Эй, а веревка твоя зачем кидай? — недоуменно донеслось из глубины.

— Да она мне, вроде, больше не нужна. Сам же сказал, что дорога лучше пойдет.

— А как моя выбираться будет? — возмутился тот, обнаруживая со всех сторон вокруг себя вертикальные скалы, отвесно опоясавшие расщелину.

— Ну, вот это уж не мое дело. Каракурт хитрый — Каракурт пусть сам думает.

И когда старикашка заорал в бессильной ярости, размахивая обрезом, Хряков нравоучительно приложил палец к губам и указал вверх:

— Только стрелять тут нельзя. Кстати, и кричать тоже. Лавины.

Впрочем, их переклички оказалось уже достаточно, чтобы с ближайшей вершины на хитрого проводника ухнул изрядный сугроб. Налюбовавшись, как он там барахтается, майор дружелюбно помахал ему рукой, построил отдохнувших лошадей в колонну по одному и двинулся в путь. Вскоре ему встретилась еще одна группа энтузиастов-путешественников, принявшаяся наперебой расспрашивать, как пройти в Шамбалу.

— В Шамбалу — не знаю, — охотно пояснил Василий. — А вот снежного человека только что видел. Как до площадочки с указателем дойдете, там он внизу в расщелине и сидит. Самый натуральный, весь в снегу, совсем дикий и злой, как каракурт. Рычит, беснуется и камни грызет.

Группа восторженно взревела и с бурным топотом ринулась было в указанную сторону, но одна хрупкая одухотворенная девушка — в очках, с фотоаппаратом и рюкзаком, набитым книгами Блаватской, вдруг спохватилась и остановила товарищей. Видимо, в ее восхищенно распахнутых глазах майор представлялся кем-то вроде служителя местного зоопарка, и она, краснея и сбиваясь от смущения, начала выяснять, можно ли кидать снежным людям лакомства, и что именно они предпочитают. С высоты своего авторитета и лошадиного седла Хряков объяснил, что бросать лакомства не только допускается, но и рекомендуется всеми специалистами. И насколько он знает, чем существеннее и весомее, тем лучше.

— Можно хлеб, только не кусками, а буханками. Можно банки консервов, молоко в бутылках, картошку тоже хорошо, если крупная. Но учтите важную особенность — кидать надо поточнее, и желательно попасть по башке, иначе снежные люди не понимают, что это предназначено для них.

Девушка детально записала все в блокнот, вежливо поблагодарила и вприпрыжку понеслась по дороге, потрясая банкой с консервированными помидорами, а вслед за ней со счастливыми воплями устремились и ее приятели. А Василий продолжил свой путь, углубившись в философские размышления об очевидном и невероятном. Но сверху обрушилась очередная лавина, и снова, казалось, норовила накрыть именно его. Груды камней и снега просвистели прямо под хвостом замыкающей лошади и заставили ее от испуга перепачкать дорогу. Хряков оторвал ей кусок туалетной бумаги из переметной сумы и внимательно оглядел горные склоны — теперь, без колоссального опыта Каракурта, ему приходилось быть вдвойне осторожным.