ХТОНЬ. История одной общаги - ЧеширКо Евгений - Страница 1

Евгений Чеширко

ХТОНЬ. История одной общаги

© Евгений Чеширко, текст, 2025

© Межова Ю. С., иллюстрации, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Часть первая

Энтропия

Надоел уже этот Темный. Снова сидит в своем углу. Раньше я его боялся, сейчас же он меня просто раздражает.

У него нет ни глаз, ни рта, ни ушей – он просто бесформенное черное нечто, которое растворяется, если посмотреть на него в упор, и снова материализуется в пространстве, если отвести взгляд в сторону. Я вижу его только периферийным зрением. Он не перемещается и не производит никаких звуков, которыми может выдать себя, но я всегда знаю, что он уже здесь. Я не чувствую его взгляда, но в полной мере ощущаю его внимание ко мне. Он не приносит мне никакого вреда, не пытается напугать или свести с ума. Он просто наблюдает, а я иногда наблюдаю за ним. А что еще мне остается? Я называю его Темным, но с таким же успехом мог бы назвать Мутным или даже Дымным. Вряд ли он обиделся бы.

Конечно же, я никому о нем не рассказываю. Не хватало еще прослыть идиотом. К тому же родители с детства прививали мне материалистическое мировоззрение, которого я придерживаюсь до сих пор. Размышляя над этим явлением, я пришел к выводу, что появление Темного каким-то образом связано с моей психикой, что это всего лишь некая игра разума. В пользу этой версии говорит и то, что он всегда появляется ночью, в момент моего пробуждения. Полагаю, что сознание проецирует образы сна в реальность, тем самым вызывая зрительные галлюцинации. Они же, в свою очередь, снова анализируются мозгом, придавая этому явлению некие характеристики вроде ощущения наблюдения за мной. Придя к такому выводу, я стал спокойнее относиться к появлению Темного, но сказать, что я привык к нему и чувствую себя спокойно в его присутствии, конечно же, не могу.

Он появляется в моей комнате примерно раз в месяц, иногда чаще, иногда реже. Как я уже говорил, в этот момент я просыпаюсь и сразу же понимаю, что он здесь. Я замечаю его присутствие боковым зрением и перевожу взгляд на него. Темный тут же растворяется, и я вижу угол комнаты. Если ночь лунная, я могу рассмотреть даже край неровно приклеенных обоев, криво поднимающийся от пола к потолку, но стоит отвести взгляд в сторону, как тьма сгущается, и он снова здесь. Для того чтобы он исчез, нужно включить свет или сделать гимнастику для глаз – повращать ими по кругу и крест-накрест. Как правило, это помогает и он исчезает, что опять же подтверждает мои мысли о том, что Темный – всего лишь зрительная галлюцинация и плод моего воображения.

Но сейчас он снова в углу. Я лежу на спине и смотрю в потолок. Сегодня мне не хочется его прогонять.

– Зачем ты приходишь, Темный?

Конечно, он не ответит.

– Если бы ты существовал на самом деле, мы могли бы даже подружиться. Как думаешь? Да, согласен, это была бы странная дружба. Я рассказывал бы тебе о своих радостях и неудачах, а ты так же сидел бы молча и наблюдал за мной. Нам непременно нужно было бы придумать какой-нибудь метод общения. К примеру, если бы ты соглашался со мной, то темнел чернее обычного, а если бы возражал – менял цвет. Ты умеешь менять цвет? С помощью цвета ты мог бы выражать свои эмоции. Посветлел – значит, тебе радостно, покраснел – стыдно, позеленел – досадно. Почти как у людей. Как у людей…

Я ловлю себя на мысли о том, что разговариваю с галлюцинацией. Все же с этим нужно что-то делать. Я поднимаюсь с кровати, включаю свет, растираю виски и начинаю вращать глазами. Темный исчезает. Он не любит свет и гимнастику для глаз. Сомневаюсь, что он вообще хоть что-то любит в этом мире.

202 – это номер моей комнаты. Она находится на втором этаже общежития, расположенного почти в самом центре города. Я предпочитаю называть комнату жилищем. Жилище – именно то слово, которое как нельзя лучше характеризует это пространство. Здесь можно спать и есть, можно даже попытаться сделать комнату уютной, натащив в нее мебели и расставив по углам горшки с цветами, а на стенах развесив картины с натюрмортами или, на худой конец, с пейзажами. Но всё же это жилище – здесь невозможно почувствовать себя дома. Как ни пытался я сродниться с этой комнатой, как ни старался подружиться и найти хоть что-то, что могло бы нас сблизить, сделать одним целым, ничего у меня не вышло. Эта комната – как вредная и спесивая женщина, с которой работаешь в одном офисе. Мы явно не нравимся друг другу, но нам приходится как-то общаться и даже улыбаться при встрече, прекрасно зная, что если бы не общее дело, мы просто избегали бы друг друга и отворачивались при встрече, делая вид, что незнакомы и знать друг друга не хотим. У нас с комнатой тоже есть общее дело – я не даю превратиться ей в заброшенное грязное помещение, она же позволяет мне чувствовать себя человеком, у которого есть пристанище, в котором можно отдохнуть от окружающего мира.

Комната досталась мне по наследству от деда. Когда-то он получил ее от государства по линии профсоюза и даже успел пожить в ней несколько лет. В девяностые он вышел на пенсию и со своей женой – моей бабушкой – переехал в деревню, где построил домик, в котором и жил до конца своих дней. А комнату в общежитии приватизировал и сдавал в аренду. В деревне эти небольшие деньги были неплохим подспорьем. Я узнал о ней лишь после его смерти и оглашения завещания. Свой дом в деревне дед завещал жене – моей бабушке и дочери – моей маме в равных долях, а комнату решил оставить мне, своему единственному внуку. На тот момент мне только исполнилось двадцать четыре года, я работал и снимал однокомнатную квартиру на самой окраине города вместе с двумя студентами медколледжа. Стоит ли говорить, как я обрадовался такому подарку судьбы? Да, подарок был неразрывно связан с печальным событием, но молодость не терпит тоски и уныния. Не дожидаясь вступления в наследство, я выселил из комнаты арендаторов и переехал в свое собственное первое жилище.

Само общежитие – это трехэтажное здание постройки середины прошлого века. Весь первый этаж пару лет назад был выкуплен, а вскоре там открылся продовольственный магазин. С одной стороны, это было на руку жильцам общежития, ведь раньше им приходилось ходить за продуктами в магазин в соседнем квартале, с другой же – магазин прибавил им проблем, так как в комнатах, находящихся в конце коридора, жизнь стала еще менее комфортной из-за гудения холодильников, которые располагались в складском помещении прямо под ними.

Второй и третий этажи занимаем мы, жильцы общежития. Я не знаком со всеми обитателями третьего этажа – с ними я изредка встречаюсь на лестнице или же на общих собраниях, – но я точно знаю, что надо мной в такой же комнате живет студент. С этим соседом мне повезло – он типичный ботаник и никогда не устраивает в комнате сборищ и посиделок. Единственные звуки, которые я иногда слышу сверху, похожи на падение чего-то тяжелого на пол. Думаю, это падают книги, которые он не может удержать в своих худеньких руках. Хотя вполне возможно, что я слышу звук падения самооценки после его очередного неудачного знакомства с какой-нибудь однокурсницей.

Однажды я сидел во дворе на скамейке и смотрел на окна нашего общежития. И в мою голову пришла интересная мысль. Если не брать во внимание остальные комнаты, а рассмотреть только те помещения, которые расположены под и надо мной, то это очень похоже на действующую модель пирамиды потребностей человека. По первому этажу неспешно бродят люди. Вся эта толпа хорошо одетых людей с важным видом, но совершенно пустыми глазами, таскающая по магазину корзинки с продуктами, озадачена тем же самым вопросом, каким были озадачены все люди с самого начала истории – что они будут сегодня есть? Вот этот здоровяк, рассматривающий куриные внутренности, выложенные на прилавке, та девушка, тонким пальчиком указывающая на карпа в аквариуме, которого сейчас вытащат из воды и, рубанув для приличия по голове обухом топора, вскроют ему брюхо. Девушка скажет «спасибо», положит рыбу в корзину – и одной проблемой в ее голове станет меньше: сегодня она будет сыта. Вон тот старик в странной шляпе, который зачем-то трясет возле уха банкой тушенки и очень внимательно вслушивается в издаваемый ею звук. В магазине много людей, и все они чем-то похожи. Их взгляды равнодушные и отрешенные, они не смотрят друг на друга, лишь на прилавки. Я ни разу не видел в продуктовом человека с ясным, осмысленным и твердым взглядом. Там, где много еды, человек перестает думать. Не зря же именно эта потребность заложена в основание пирамиды Маслоу.