Шурик 1970 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 45

— Две тыщи двадцать пятого.

— От рождества Христова?

— От него.

— Ого!

Николай замолчал и молчал он довольно долго. Потом сказал:

— Об этом ни слова. Никому, ни жене, ни маме родной. Хотя, какая она тебе мама… Для таких, как ты, отдельная дурка имеется. Точнее — две дурки. Одна в Подмосковье, вторая на северах. Только вертолетом можно долететь. И методы лечения там… В общем, не советую. Но Юру найти нужно. И как можно быстрее…

Он снова замолчал, словно что-то обдумывал.

— Ладно, поздно уже, — сказал Николай, посмотрев на часы. — Пора бы по домам. Жена тебя, наверное, заждалась. Голодная спать легла, без вкусных люляшек. Давай-ка завтра созвонимся и поговорим обстоятельно. И придумаем вместе, как нам таинственного Юру найти. А знаешь, меня едва Юрием не назвали. Бабка моя набожная была, а я родился в день святого Георгия…

Я ехал в сторону Москвы и лихорадочно думал. А ведь было над чем подумать. Во-первых, я — зритель. Моему состоянию здесь есть четкое объяснение и название — «зритель». Сильное психическое расстройство. А может, правда? Я — реальный Шурик, а 2025-й год — бред моего воображения на фоне злоупотреблений алкоголем.

Как там у Штирлица было: «Запоминается последняя фраза»? А что было в последней фразе? В предпоследней было: «Жена тебя, наверное, заждалась. Голодная спать легла, без вкусных люляшек». Откуда они про люляшки знают? Про то, что кухней в семье заведует Шурик? Нас что, слушают? Квартира на прослушке? И все наши ночные игры тоже под запись идут? Вот гадость-то какая.

Но последняя фраза была про Георгия. Юрий — это Георгий. И Мария Степановна про Гошу упомянула, что Виталик его в редкий момент просветления вспомнил. И про вино из одуванчиков.

Гоша, он же Гога, Георгий, Юра, — крутилось у меня в голове. Неужели он? Да быть такого не может! «Москва слезам не верит» много позже была. Году в восьмидесятом. А он здесь еще не наступил. Но… ведь Гоша был. Сейчас он лет на десять моложе, но он есть. Должен быть! И, скорее всего, уже талантливый мастер — золотые руки. Шурик вполне мог быть с ним знаком.

Возможно, именно Гоша мне звонил и предлагал приехать к нему в восемь. Что-то голос мне показался знакомым. А я не приехал.

Так, примем это за версию. Что я знаю про Гогу, он же Гоша, он же Юра? Что там был в кино? День рождения — в декабре. Работает в НИИ простым слесарем, в его руках все горит, есть шрам от аппендицита. Хотя нет. Сейчас он на десять лет моложе, так что аппендицита как раз нет. Живет в общаге. Тоже не факт. Он же говорил, что был женат. Жена — прекрасный человек, просто не повезло. Не сошлись характерами? И где такого искать? Стоп! Он проговорился, что живет на Вернадского, и по выходным они с друзьями выезжают или выходят на природу, на пруды, на шашлыки. Ну и немного под шашлычки и под балтийскую килечку с лучком соображают. И еще у них кто-то играет на гитаре. Это Гоша придумал батареи для Букашечки? Или придумал Шурик, рассчитал Березин, а Гоша только собрал. Он — мог. Но как его искать? Чего ж они в фильме его фамилию не упомянули ни разу? Да и Катерина его фамилии не знала. Спать, спала, а фамилию спросить забыла. Бывает. Но пруды, кажется, Воронцовские. И еще у них собака была. Кажется, охотничья.

Можно пойти легким путем, вывалить всю эту белиберду Николаю. Пусть ищут всем комитетом. Но тут я представил себе московских слесарей по имени Георгий или Юрий. Как их всех вызывают в первый отдел московских институтов и начинают сурово допрашивать. Или как в выходные поднятые по тревоге гэбэшники в одинаковых серых плащах оцепляют территорию вокруг прудов и методом облавы проверяют каждого отдыхающего и выпивающего под балтийскую кильку на предмет, не слесарь ли он.

Нет, проще дождаться субботы, самому выехать на пруды и там поискать. Артиста Баталова я узнать должен, пусть он и на десять лет моложе, чем был в «Москва слезам не верит».

И еще один серьезный вопрос. Как быть со шпионом, посулившим мне вчера миллион. По всему, про нашу вчерашнюю встречу Николай ничего не знает. И я не сказал. А надо было?

Тут я вспомнил, как душевно пел парень в пивнухе:

«Я в весеннем лесу пил березовый сок»…

После поворота на трассу мне на хвост сел «Москвич». Цвета я не разглядел. Может, просто задержавшийся водитель торопился домой. Я решил не искушать судьбу и прибавил газу. Быстро оторвался.

Глава 22. Высоцкий в помощь

Ночная Москва прекрасна! Я летел по практически пустым, умытым дождичком дорогам и радовался этой красоте. И вспоминал, как во время финальных тестов на «Миньке» тоже ночью на Кутузовском меня тормознул мент и начал тыкать мне в нос своим прибором, где на экране фигурировало превышение скорости на 20 кэмэ. Очень хотел от меня наличных денег. А я самоустранился и предложил ему самому пообщаться с борткомпом. Мент как увидел, что руля в машине нет, так и офигел. Не видел еще таких. А когда борткомп показал ему свой скоростной режим, расписанный по секундам, и сообщил, что ему, гайцу, грозит за использование подложных данных и за злоупотребление служебным положением, начал реально быковать. Но тут борткомп связался с дежурным по ГАИ, да еще в службу собственной безопасности настучал. По всем правилам составленную заяву с жалобой отправил. Тут мент реально обосрался. Когда общался с дежурным, вид имел совсем бледный. И когда возвращался к своей машине, начал громко ругаться: «Скоро эти бездушные железяки последнего куска хлеба лишат». Ну вот. Железяки бездушные, а он, получается, очень душевный. Борткомп, кстати, все это дело записал и в «Водить по-русски» отправил.

Я подъехал к овощному павильону, припарковался под фонарем. Постучался. Егорыч открыл, молча пропустил меня внутрь. На прилавке рядом со «Спидолой» стояла большая кастрюля, плотно закрытая крышкой. Из «Спидолы» пело голосом Высоцкого. Чего-то там про горы.

— Поздно ты сегодня, остыло все. Девчонки тебе оставили, — кивнул на кастрюлю Егорыч.

— А чего там?

— Азу из кур. В томатном соусе. Угостили, очень вкусно.

— А что у замминистра?

Егорыч не ответил.

— СССР торгует нефтью, и ее у нас много? — процитировал я Николая.

Егорыч посмотрел на меня удивленно, но кивнул.

— Так-то, Пал Егорыч, всякому сверчку свой шесток. Так что вопрос вакансии ночного сторожа для меня остается актуальным. Кстати, у меня вчера ночью пытались колеса скрутить. Если красные кирпичи нужны, я их в кустиках у столба припрятал.

— Министр хочет ее посмотреть, — тихо сказа Егорыч.

— Что?

— Что слышал. Министр хочет посмотреть твою Букашку. Сам.

— Когда?

— На следующей неделе. Тебе позвонят.

Я поставил Букашку на зарядку, прихватил кастрюлю и двинулся домой. Напрямик через аллею сворачивать не стал. Ну их на хрен, эти «напрямки».

Я поднялся на свой этаж, тихонько открыл дверь. На кухне горел свет, Зина сидела за столом, ждала меня с мокрыми глазами. Плакала? Я посмотрел на часы. Половина третьего. Однако!

— Шурик, милый, я так волновалась, — всхлипывала она, прижимаясь ко мне грудью. — Я знаю, что у мужчин свои проблемы, но не оставляй меня надолго, хорошо?

Я гладил Зину по стройной спинке и думал. Что же такого произошло за неполную неделю? Ну да, всего неделю назад она меня вроде как и не замечала. Я был типа источником благоустроенного жилья с функциями производства ремонта. «Святой человек со всеми удобствами». Скандалище какой из-за духов устроила. Теперь — явно что-то не так.

— Шурик, ты, наверное, очень голодный. Давай я тебя покормлю! — спохватилась она, поставила на стол тарелку, схватила половник, начала выгребать им что-то из кастрюльки. Себе насыпала тоже.

Вообще-то пельмени трудно испортить, но у нее это получилось. Есть это холодное варево невозможно было совершенно. Я молча высыпал содержимое обеих тарелок в мусорное ведро, принес из коридора кастрюлю с азу, поставил на плиту. Через пять минут мы уже дружно чавкали, ароматнейшей, остренькой, нежной курятиной в томатном соусе.