Когда-то я была злодейкой (СИ) - Лей Лора - Страница 15

- Кстати, такие училища можно сделать на частичной самоокупаемости, сочетая учебу и труд с оплатой ученикам за работу и реализуемые изделия, откладывая деньги на их личные счета, на будущее, так сказать. А производство, если таковое пойдет, сделать экспериментальным. Молодежи интересно новое! Пусть изобретают, ну, под наблюдением, конечно, шьют-вяжут, растят гибриды какие-нибудь, можно устраивать конкурсы талантов под патронажем короны, публиковать списки победителей, давать призы, предоставлять рабочие места в госструктурах … Да, и не только белых включать. Понимаете? – попаданка воззрилась на чиновника: не отпугнула прогрессорскими фантазиями?

Советник Мортен пожалел, что не взялся за перо, чтобы записывать идеи дочери! Об их происхождении он вообще не задумывался: его так захватила картинка, нарисованная Лиззи, что он был готов бежать косым зайцем к губернатору и пересказывать их разговор!

Опытный чиновник увидел в предложениях старшей дочери весьма заманчивую перспективу: воспитывать в нужном властям ключе преданные и, безусловно, благодарные короне поколения молодежи, не отбрасывая и женское население, и цветное… Это захватывающе и многообещающе!

Глава 15

Советник и иномирянка просидели в кабинете до позднего вечера, обсуждая перспективы развития среднего профессионального образования на базе монастырских пансионов и не только. Черновой вариант проекта совместными усилиями они завершили уже ближе к ночи.

Елизавета предложила сэру Николсу найти в пансион толкового управляющего, чтобы не дать хозяйству развалиться за время реорганизации, сделать запрос в метрополию об учителях, определиться с размером дотаций от короны, в общем, сделать так, чтобы и производство, и «заработанные непосильным трудом» предприимчивой настоятельницей и ее подельниками деньги, по возможности, сохранились для будущего училища или что там решат власти создать на его месте. «Но лучше бы училище», – единодушно постановили Мортены.

На период расследования Елизавета предложила отцу отправить их с девочками (при условии согласия сестер остаться в колонии и с ним) в какое-нибудь прибрежное бунгало, где они смогут прийти в себя, спокойно отдохнуть, восстановиться и сблизиться вдали от слухов и сплетен, которые, несомненно, вскоре заполонят салоны и улицы Кейпсити.

Относительно Эммы и Кэтрин попаданка была категорична: первую – замуж сразу после суда, вторую она готова забрать в пригород, чтобы наладить контакт с потерявшей ориентиры девочкой. Поездка, однозначно, – только после его разговора с обеими «двойками».

Советник Мортен, покоренный разумностью старшей дочери, согласился с ее планом, не раздумывая. Он вообще после разговора с Лиззи испытывал некое умственное возбуждение и нетерпение (даже заснул с трудом!)! А еще – абсолютную уверенность в успехе еще утром казавшегося безнадежным предприятия по воссоединению семьи Мортен!

Про возможности воплощения в жизнь идей Лиззи относительно создания сети королевских ПТУ (какое странное, но оригинальное сокращение, однако, хм) и высоковероятном личном участии в этой, могущей стать поистине судьбоносной для короны, образовательной программе (снова ее термин), и говорит нечего!

Ай да, Лиззи, ай да сук…Молодец, короче!

***

Госпожа Хобякофф давно так много не говорила, устала страшно, но чувствовала себя при этом… вдохновленной, что ли, или какой-то приятно-взбудораженной. У неё тоже (как и у отца-чиновника) появилось желание бежать и воплощать собственные идеи в жизнь!

Да она не помнила, когда испытывала такой душевный подъем! Ей рисовались картинки учебных занятий, уроков труда, обязательно – физкультуры, спортивные площадки, школьные спектакли, ярмарки поделок…Красивая форма на воспитанницах, аккуратные комнаты и классы, вручение дипломов…

Елизавета перебирала в голове все профессии и ремесла, которые могли быть полезны женщинам в мире зарождающегося равноправия полов: машинистка, стенографистка, секретарь, учитель, воспитатель, агроном, ветеринар, медсестра, продавец…

Скорее всего, здесь уже такие существуют, но то – «самоделки», а надо – признанных, узаконенных спецов выпускать, чтобы сразу сбивать спесь с мужиков-шовинистов.

Ну и хенд-мейд развивать, чтобы и желающие посвятить себя семье и детям не считались бесполезным приложением к мужу, а могли, продавая свои поделки, например, иметь средства «на булавки» «собственного сочинения», так сказать.

Мастерицы есть, наверняка, только они «не выходят в свет». Значит, надо предоставить им торговую площадку, где их будут оценивать по работе, а не по половой или расовой принадлежности. Хотя с последним не стоит торопиться.

Рабства, как такового, здесь не было, но аборигенов просто не считали за разумных, их называли «дети короны»: могли нанимать на работу за еду и кров, не убивали, но и не лечили, теснили в саванну или джунгли мягко, но уверенно.

Ну, такая себе дискриминация по принципу «ничего не вижу, ничего не слышу». И местные аборигены были какими-то очень тихими, вялыми, безынициативными…Или она просто еще не все узнала? Ладно, пока ей своих забот хватает.

***

Что правда, то правда – забот хватало.

Когда утром следующего дня за Темперанс Мортен прибыл наряд стражей, в доме начался форменный бедлам: мачеха визжала, сопротивлялась, ругалась, пока господин советник не пригрозил связать ее и в таком виде вынести из дома на потеху собравшейся у ворот толпы. Женщина сначала не поверила, но двинувшийся к ней с веревкой муж охладил ее пыл, и она сама села в закрытую карету.

Эмма и Кэтрин, наблюдавшие за арестом матери, устроили слёзоразлив и истерику, но сэр Николас, заведя их в кабинет, видимо, сумел донести до падчериц суть происходящего, после чего девушки притихли и разошлись по комнатам, отказываясь пару дней есть в столовой и общаться с остальными. Елизавета по этому поводу не загонялась, уделяя внимание близнецам и собираясь за город.

***

Как она и предложила, отец предшественницы переговорил с Джейн и Джулией. Сама она при их беседе не присутствовала, предоставив советнику простор для маневра. Близняшки вышли от родителя несколько «прибабахнутые», закрылись вдвоём и о чем-то шептались долго, но решение приняли – остаёмся.

Елизавета выдохнула (слава богу, а её план – ну не шмогла, что ж теперь?) и озадачила Саймона поиском бунгало на побережье. Теперь ей предстояло выяснить настроение Кэтрин и Эммы.

Впрочем, за этим дело не стало: Эмма сама рвалась в бой. Поразительно, но устраивать истерику повторно девица то ли побоялась, то ли рассчитывала на другой путь: она смиренно отпросилась у советника на приём к Тэлботам, взяла Кэтрин, пребывающую в прострации, коляску советника и уехала.

Вернулась очень быстро, красная, злая, расстроенная, наорала на прислугу и снова заперлась в комнате (уже по собственной инициативе). Испуганная же Кэтрин поведала Лиззи за чашкой успокоительного чая, что в дом Тэлботов их не пустили, заявив, что детям преступников там делать нечего.

Эмма устроила истерику на глазах приглашенных, её обсмеяли, высказав много неприятных вещей о её характере, внешности, положении и планах, пройдясь заодно и по мачехе. Пришлось возвращаться.

-Лиззи, что теперь с нами будет? – всхлипывая, шептала Кэтрин. – Мама, правда, так поступила с близнецами? Она их …продала в борд… –девушка вскинула ладонь к губам. – Ради вашего приданого? И она воровала у отца…сэра Николаса…деньги? А тебя она сделала прислугой?

Хмырова смотрела на смущенную растерянную Кэтрин и видела подростка, задавленного авторитетом матери и сестры, не имеющего возможность думать самостоятельно, прибитого происходящими переменами и боящегося всего и всех.

«Тепличное растение, не приспособленное к выживанию. Ей шестнадцать, а восприятие мира – как у ребенка лет десяти. Красивая, изящная, не очень похожая на мать и сестру, с какой-то «незамутненностью» в карих глазах».