Майор Кошмар и Кофейное чудо (СИ) - Дашкова Ольга - Страница 8

А если… Черт, а если этот ребенок мой?

Она не сказала, что беременна, но вдруг скрыла?

Я сглотнул, чувствуя, как внутри все холодеет. Если у меня есть сын, а я не знал… И Мила – она подумает, что я скрывал семью, как ее Илья скрывал свои аферы.

– Седов, ты чего побледнел? – Мила нахмурилась, но я отмахнулся.

– Ничего, – буркнул я, разворачиваясь к выходу. – Увидимся, Буйнова.

– Эй! – крикнула она мне вслед, но я уже шел к двери, сжимая кулаки.

Илья – аферист, которого я могу посадить. Мила – девчонка, которую я хочу, но не люблю. А Маргарита… Если у меня есть сын, это все меняет. И я не знаю, как с этим жить.

Я вышел на улицу, мука сыпалась с волос, а в голове крутился один вопрос: что, если этот пацан – мой?

Трусики как предлог

Седов

Последние пять дней провел вдали от города – задание свалилось неожиданно, как кирпич с крыши. Операция по перехвату банды, что тащила через границу партию дряни: стволы, порошок, все, что можно продать в подворотнях.

Вызвали среди ночи, я даже не успел глотнуть кофе, только схватил рюкзак и рванул с отрядом в какую-то дыру, где даже собаки лаяли с тоской.

Три дня без сна, в грязи, под холодным дождем, с автоматом наперевес. Мы их взяли – пятеро ублюдков с наколками и рожами, будто вырезанными из дешевого боевика.

Я сам прижал главного к земле, пока он хрипел про адвокатов, и наручники защелкнулись с таким звуком, что душа запела. Закон восторжествовал, но я вернулся вымотанный, как старый ботинок, с гудящей башкой и одним желанием – завалиться спать хоть на сутки.

Дома я скинул пропахшую потом форму прямо на пол, рухнул на кровать и вырубился, даже не накрывшись толком. Ночью снилась она – Мила Буйнова, с ее кудрями, что вились, как темные волны, и телом, от которого у меня до сих пор пальцы чесались.

Но я, Алексей Седов, майор с десятилетним стажем, давно плюнул на всю эту романтическую чушь. После Маргариты, что кинула меня, пока я гнил в армии, я решил: жизнь – это порядок, оружие и крепкий кофе, а любовь – для тех, кто верит в звезды и прочую ерунду.

Но Мила… Она врывалась в мои мысли, как ветер в щели старого дома, и я хотел ее так, что аж скулы сводило. Эти пять дня без нее только подлили масла в огонь, а с Маргаритой я так и не пересекся – Артем говорил, она в городе, но мне было не до того.

Я спал днем, голый, под тонким одеялом, когда в дверь забарабанили. Глаза слипались, в голове шумело, как после трех литров эспрессо, но стук не утихал – настырный, как сирена на пожаре.

Выругался, сполз с кровати, пошатываясь, и побрел открывать, не думая ни о чем, кроме как заткнуть этот грохот. Распахнул дверь – и замер. Совсем голый, с татуировками на виду и утренним стояком, который я даже не успел прикрыть рукой.

На пороге стояла она. Мила. В джинсах, что облепляли ее бедра, как вторая кожа, и кофте, из-под которой выпирала грудь, словно просилась наружу.

Кудри торчали во все стороны, карие глаза округлились, пробежались по мне – от волка на груди до змеи, что извивалась на спине, и ниже. Я почувствовал, как жар ударил в пах, и член дернулся, будто приветствуя ее.

– Буйнова? – прохрипел я, голос сиплый после сна. – Ты чего тут? За трусами явилась?

– Ага, – бросила она, но шагнула внутрь, не дожидаясь разрешения. Ее аромат – сладкий, как свежая выпечка с ванилью, – окутал меня, и я хлопнул дверью, чувствуя, как пульс колотится в горле.

– Давай их сюда, Седов, и я свалю.

– А если я их спрятал? – я оскалился, подходя ближе, не прикрываясь – пусть пялится, раз пришла без спросу. Ее щеки вспыхнули, она сглотнула, и я заметил, как ее взгляд дрогнул.

Она не за трусами пришла, это ясно, как день. Хочет меня. И я ее хочу – до дрожи в руках, до хрипа в горле, до желания разорвать на ней все прямо сейчас.

– Тогда… – начала она, но я оборвал ее на полуслове. Схватил за талию, рванул к себе и впился в ее губы – жадно, грубо, как зверь, что три дня сидел на цепи. Мила ахнула, вцепилась мне в шею, ногти впились в кожу, и мы рухнули на диван, сдирая друг с друга шмотки, как будто мир вот-вот рухнет.

Я сорвал с нее кофту – пуговицы брызнули в стороны, туфли полетели в сторону, джинсы сползли с ее бедер, обнажая черные кружевные трусики, которые я содрал одним движением. Протолкнул в спальню, уронил на кровать.

Раздвинул ее бедра, и передо мной открылась ее киска – розовая, блестящая от влаги, как спелый фрукт после дождя. Я наклонился, вдохнул ее запах – сладкий, пряный, – и провел языком по складкам, медленно, смакуя каждый миллиметр.

Мила задрожала, пальцы зарылись в мои волосы:

– Леша, да, продолжай, вылижи меня! Черт, Седов, я хочу этого.

Припал к ней, лизал жадно, сосал клитор, чувствуя, как она течет еще больше. Мой язык тер ее набухшие половые губы, нырял внутрь, и она выгнулась, крича:

– Боже, Леша, я сейчас… я кончаю!

Девушка вздрогнула, давая мне еще больше влаги, и я выпил ее, как голодный.

– Черт, Мила, ты слаще меда.

Потянул ее вверх, впиваясь в губы, мы так, что ее киска теперь была над моим лицом, мокрая, манящая, и я снова впился в нее, теребя клитор пальцем. А она… Она обхватила мой член губами, лизнула яйца – горячие, напряженные, – прошлась языком по стволу, и я зарычал:

– Мила, соси меня, давай, детка, глубже! Возьми глубже.

Она заглотила меня, узкое горло сжало головку, губы скользили по венам, а язык тер уздечку. Я лизал ее, чувствуя, как она дрожит, и мой член набухал, пульсировал, готовый взорваться. Я хотел еще одного ее оргазма и она мне его дала, пульсируя клитором на моем языке, вибрируя горлом на члене.

Был готов кончить, но я не хотел так быстро, перевернул Милу и поставил раком.

– Готовься, малышка, – хрипнул я, входя в нее одним толчком. Ее киска обняла меня, горячая, скользкая, и я начал долбить – резко, глубоко, вбиваясь в нее, как молот в наковальню.

Мой палец нашел ее анус, тер его, слегка надавливая, и она закричала:

– Леша, да… а-а-а… еще, боже мой, какой ты большой… а-а-а…!

Я шлепал ее по бедрам, вгонял член до упора, палец скользил по тугому колечку ануса, и она кончила, сжимая меня так сильно, что я чуть не сорвался на крик сам.

– О господи, Леша, я снова… да… а-а-а!

Ее влага стекала по моим яйцам, я рычал, но сдержался, вытащил ее и уложил на спину. Раздвинул ноги – широко, до предела, – встал на колени между ними и вошел, медленно, растягивая ее.

– Леша, господи… не могу…. Не могу больше… а-а-а… да-а-а-а…

Ускорился, мой член врывался в нее, яйца бились о попку, грудь колыхалась, соски торчали, как спелые ягоды. Я сжал их, крутил, тянул, и она закричала:

– Кончай, Леша, давай, заполни меня! Господи… да-а-а-а… я скоро…. Снова…

Я вгонял в нее, чувствуя, как она пульсирует, и мы кончили вместе. Излился в нее, сперма хлынула, густая, обжигающая, заполняя ее до краев. Я рухнул на нее, дрожа, и прохрипел:

– Ты ненормальная, Буйнова.

– А ты дикий, Седов, – выдохнула она, ее пальцы гладили мою спину, пока сперма текла по ее ягодицам.

Мы поднялись, я потащил ее в душ. Горячая вода лилась на нас, я прижал ее к кафелю, наклонился к ее груди – соски были темными, набухшими, – и начал лизать их, посасывать, покусывать. Она застонала:

– Леша, боже мой, я не знаю что со мной, я хочу… хочу снов тебя.

Спустился ниже, раздвинул ее ноги, вода стекала по ее телу, а я впился в ее киску, сосал клитор, три пальца вошли в нее, терли ее изнутри. Начал трахать, клитор как спелая вишня был между моих губ, я сосал его.

– Да, Леша, глубже, да-а-а-а… а-а-а-а…

Она кончила снова, и это было для меня как лучшая награда, соки смешались с водой, я слизал их. Мила дрожала, вцепившись в мои плечи, пока вода глушила ее крики.

Потом мы побрели на кухню – варить кофе, завернувшись в полотенца. Мила стояла у окна, молчала, и я не выдержал – ее тело, ее изгибы, ее кожа, гладкая, как шелк манила меня, а член снова стоял.