Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 36

— Любимая книга?

— Ну, это сложно. Но если мы говорим не просто об удовольствии от чтения, а и о неком философском наполнении, тем более в тему разговора, то пусть будут «Хищные вещи века» Стругацких.

— Интересный выбор.

— Тематический, я бы сказал. Описывающий следующий фазовый переход. Сначала мы перешли от нужды к достатку, а в книге описывается переход от достатка к изобилию и погребенной под этим изобилием пассионарности.

— Думаете, человечество всерьез может ждать описанные в книге проблемы? Наркотики, отсутствие всякой воли к развитию, духовный застой, моральная деградация.

— К сожалению, да. Те же наркотики. Очень неприятно это признавать, однако есть у нас в стране такая проблема.

На 1985 год в СССР официально стояло на учете около 50 тысяч наркоманов. Имеется в виду, конечно, «тяжелые наркотики», тех, кто иногда покуривал травку, мы тут не учитываем. Старт антиалкогольной кампании — хоть и в куда более легком виде, нежели это было в моей истории — несколько подстегнул «наркоманизацию» страны. Опять же, трафик опиатов из Афганистана полностью перекрыть у нас так и не получилось, несмотря на жесточайшие меры. Тех, кого ловили с большими партиями наркотиков, без всяких затей ставили к стенке. За прошедший 1986 год, например, количество приговоров к высшей мере, связанных с наркотиками, было больше ста пятидесяти штук. Или примерно 25% от всех расстрельных решений судов в СССР.

Так вот, едва мы начали большую кампанию по выявлению наркоманов в стране с массовыми анализами крови в школах, на предприятиях и в армии — особенно в армии, там и возраст подходящий, и контингент нередко специфический, состоящий из тех, кто не сумел поступить или еще как откосить от этого дела — тут же цифры полезли куда менее приятные. Только за один 1986 год в ходе массовых проверок было обнаружено и поставлено на учет около полумиллиона граждан, у кого в крови нашлись следы употребления запрещенных препаратов. И по здравому размышлению это число стоило бы умножить еще на два, а то и на три для полного понимания реальной статистики.

В принципе, даже эти полтора миллиона — или полпроцента от населения — показатель далеко не такой страшный. Например, только официальная статистика США давала 2% употребляющих наркотические средства в стране в эти годы, реальная статистика, как и у нас, могла отличаться в два или даже в три раза. Для понимания масштабов: во время эпидемии синтетических опиоидов в 20-е и 30-е годы XXI века моей истории там только официальный процент наркозависимых болтался в районе пяти.

Так что можно сказать, в СССР все было еще очень и очень легонько, что, с другой стороны, очевидно, совсем не повод бросать проблему на самотек. Выявленных наркоманов массово ставили на учет, обязывая сдавать кровь на анализы не реже раза в квартал. При повторном нахождении в организме запрещенки уже шли полноценные оргвыводы. Человек исключался из партии, комсомола, увольнялся с требующих ответственности должностей, выгонялся из вузов, в армии переводился в специально созданные для этого «особые» батальоны. Не дисбат, конечно, но тоже никакого удовольствия: с утра до вечера либо маршировать на плацу, либо копать траншеи. А потом закапывать — чтобы и под надзором солдат был, и к оружию доступа не имел. В будущем предполагалось, что анализы будут браться у всех призывников, и наркоманы вместо военной службы будут призываться на АГС, облик которой еще только формировался. Вместо полутора лет тренировок — на три года попасть в полувоенный стройотряд и уехать махать кайлом в Заполярье, причем не за деньги, как прочие вольнонаемные, а исключительно во исполнение долга перед Родиной — прекрасная перспектива, чтобы десять раз задуматься перед употреблением запрещенки.

А еще наркотики стали отличным средством давления на партийцев из нацреспублик. В первую очередь южных, конечно, поскольку и культурно, и географически — русский-то мужик все больше водочку предпочитал, а вот мусульмане на югах традиционно и другие вещества «уважали» — в Средней Азии и на Кавказе наркоманов было статистически куда больше. Ну как было пройти мимо такого рычага давления?

Осенью-зимой 1986–1987 года в отдельно взятой АзССР была проведена масштабная кампания по выявлению наркозависимых. Пробы крови брали у всех подряд — спасибо тебе, Господи, за советский «тоталитаризм», в «свободных странах» подобное провернуть было бы просто невозможно, — было проверено примерно 5 миллионов человек из 7-миллионного населения республики. О том, сколько это стоило бюджету СССР, говорить не будем, но результаты вышли максимально показательными. При том, что в 1985 году тут было зарегистрировано всего 3300 человек в качестве употребляющих запрещенные вещества, реальные цифры показали отличие в почти 20 раз, а именно 57 тысяч человек со следами наркотиков в крови.

Официально данные результаты нигде не публиковали, конечно же, однако и сделать вид, что все нормально у товарищей с солнечного Кавказа, тоже не получилось. Был поставлен вопрос по поводу соответствия местной партийной верхушки занимаемым должностям. Пока конкретные кадровые решения еще приняты не были — все же вот так просто снять с должностей несколько сотен представителей номенклатуры — это непросто даже чисто организационно, но дураку было понятно, что без последствий ситуация не останется. И да, по случайному совпадению, должностей рисковали лишиться почти все партийцы, состоящие в клане члена Политбюро Гейдара Алиева.

Вместо Кямрана Багирова я планировал направить в Баку первого секретаря Донецкого обкома КПУ, члена Политбюро КПУ Василия Петровича Миронова со своей командой «донецких». И опять получалось, что Горбачев как бы не русских на первые позиции толкает, а перемешивает республиканские кадры между собой, что на первый взгляд смотрелось чуть менее «великодержавно-шовинистически». А на второй — разницы между русским из Курска и русским из Донецка найти бы, наверное, не смог даже самый внимательный исследователь.

— Следующий вопрос, — ведущий повернулся лицом к камерам, — давайте послушаем, что интересует народ, вопрос от зрителей.

— Игорь Владимирович из ПГТ Зверево Тамбовской области спрашивает: Михаил Сергеевич, когда мы поймем, что коммунизм наконец к нам приближается, что станет первым знаком?

Познер повернулся ко мне, качнул головой, мол: «Вот это у нас народ задает вопросы», — и жестом предложил отвечать.

— Мне сложно отвечать на подобные вопросы. Я уже не раз говорил, что больше практикой занимался, чем теорией коммунизма… — Я тяжело вздохнул, мысленно перебирая в уме варианты. — Ну, пусть будет уменьшение рабочего времени.

— Интересный выбор, — прокомментировал мой ответ Познер.

— И тем не менее. Общеизвестно, что одним из главных достижений Октябрьской революции стало внедрение восьмичасового рабочего дня, причем не только в СССР, но и в капиталистических странах. Капиталисты посмотрели на наш пример и поняли, что нужно идти на уступки рабочим, иначе они получат революцию и у себя дома. Конечно, восемь часов рабочего дня — это прекрасно по сравнению с десятью часами или двенадцатью. Но давайте честно: даже в такой системе у человека остается не так много времени на жизнь. Если вычесть восемь часов на сон, время, необходимое, чтобы добраться до условного завода, вечером доехать обратно, и добавим час обеденного перерыва — остается часов пять суммарно. Минус время, необходимое, чтобы приготовить еду, убраться, сделать другие домашние дела… А жить когда? Когда отдыхать? Когда учиться, детей воспитывать? Развиваться духовно и физически в конце концов.

— И что, партия собирается сокращать рабочую неделю?

— Сейчас, к сожалению, нет, — я покачал головой, вероятно, вызвав этим движением немалое разочарование у многих тысяч зрителей, приникших к экрану телевизора. — Дело даже не в стоимости такого сокращения — мы же говорим про сокращение рабочей недели с сохранением заработка, то есть нагрузка на ФОТы возрастет, — деньги у государства есть. Дело в нехватке рабочих рук. Физической. Мы очень много строим сейчас, возводятся новые предприятия, улучшается инфраструктура, новые железные дороги тянутся от побережья до побережья. Приходится даже завозить трудящихся из дружественных стран. Но я надеюсь, что автоматизация и цифровизация помогут повысить производительность труда, и уже при моей жизни мы начнем понемногу давать людям больше времени на жизнь.