Оракул с Уолл-стрит 9 (СИ) - Тыналин Алим - Страница 45

Я отложил газету и потянулся к следующей. «New York Times» была более сдержанной, но не менее ядовитой. Редакционная статья под названием «Опасность популистских экспериментов в банковском деле» содержала изящные академические формулировки, которые, однако, несли тот же смысл.

«Tribune» пошла еще дальше, поместив на третьей полосе карикатуру: я был изображен в русской ушанке с красной звездой, раздающий деньги толпе оборванцев на фоне разрушенной Статуи Свободы. Я быстро просмотрел все газеты.

В библиотеку ворвался О’Мэлли. Его обычно невозмутимое лицо выражало такое возмущение, что я приготовился к худшему.

— Босс, включите радио! — воскликнул он, не дожидаясь приглашения присесть. — По всем станциям передают одно и то же.

Я повернул ручку моего «Филко», последней модели радиоприемника в деревянном корпусе, стоявшего на мраморном столике между книжными шкафами. Динамик ожил голосом диктора станции WOR:

«…продолжаем специальную передачу „Угроза американским ценностям“. В студии экономист Гарвардского университета профессор Чарльз Уилсон. Профессор, скажите нашим слушателям, насколько опасны подобные социалистические эксперименты в банковской сфере?»

Голос, который ответил диктору, звучал авторитетно и убедительно:

«Видите ли, Джон, то, что делает мистер Стерлинг, противоречит самым основам капиталистической системы. Банки существуют не для благотворительности, а для обеспечения прибыльности инвестиций. Когда мы начинаем выдавать деньги всем подряд под заведомо убыточные проценты, мы подрываем доверие к доллару и стабильности всей финансовой системы».

Я переключил на WABC. Там шла передача «Американский час», которую вел популярный радиокомментатор Фредерик Чейз:

«Друзья мои, сегодня я хочу поговорить с вами о том, как иностранные идеи проникают в нашу священную экономику. Есть люди, я не буду называть имен, но вы знаете, о ком я говорю, которые прикрываются красивыми словами о помощи бедным, а на самом деле разрушают тот порядок, который сделал Америку великой…»

О’Мэлли сжимал и разжимал кулаки:

— Босс, это не случайность. Я уже проверил, все эти передачи идут в одно время, по одному сценарию. Это не случайная атака.

Я выключил радио и налил себе еще кофе. Моя рука оказалась удивительно спокойной, хотя внутри бушевала ярость.

— Конечно, не случайная, а тщательно спланированная. Морган не может сидеть спокойно. Я уже дважды заключал с ним перемирие, но он дважды нарушал его. Теперь он бросился в окончательную атаку. Причем не разбрасывается мелочами. Если уж бить по репутации, то сразу по всем фронтам.

— А что с остальными газетами?

Я указал на стопку изданий, лежавшую на персидском ковре возле кресла:

— «Herald Tribune» пишет о «подозрительных связях Стерлинга с радикальными элементами». «World» анализирует «угрозу традиционным банковским ценностям». «Evening Post» публикует интервью с «обеспокоенными клиентами крупных банков».

О’Мэлли подошел к окну и мрачно уставился на серый день:

— Сколько это могло стоить?

— Несколько сот тысяч долларов, — ответил я после недолгого размышления. — Статьи в крупнейших газетах, радиопередачи в прайм-тайм, так называемые «эксперты» и «свидетели». Плюс общее управление всей кампанией. Морган не поскупился.

— И что теперь?

Я встал и прошелся к камину, где потрескивали березовые поленья. На каминной полке стояли фотографии в серебряных рамках — мои родители, университетские товарищи, Элизабет Кларк с траурной каймой, Констанс в белом платье на пикнике в Централ-парке. Обычная жизнь обычного человека, которая теперь оказалась под ударом безжалостной политической машины.

— А теперь мы посмотрим, насколько крепка народная поддержка нашего банка. Статьи в газетах это одно, а реальность совсем другое.

На столе внезапно зазвонил телефон. Я снял трубку, ожидая услышать голос Эллиотта или Бейкера.

— Алло?

— Мистер Стерлинг? — в трубке раздался взволнованный женский голос. — Это Мэри О’Коннелл из банка. Простите, что беспокою вас дома, но…

— Что случилось, Мэри?

— Сэр, к нам приходят клиенты с газетами. Они спрашивают, правда ли то, что пишут. Некоторые требуют закрыть счета. А один мужчина… он кричал, что не будет держать деньги у «красного банкира».

Я почувствовал, как сжимается сердце. Началось то, чего я больше всего боялся. Не административное давление или физические угрозы, а потеря доверия простых людей.

— Сколько счетов закрыли с утра?

— Пока семнадцать, сэр. Но… но есть и хорошие новости. Пришли три новых клиента. Они говорят, что газеты врут, и хотят поддержать банк, который помогает рабочим семьям.

Слегка отпустило. Значит, не все верят газетной пропаганде.

— Мэри, передайте мистеру Эллиотту. Созываем экстренное совещание на час дня. И попросите секретаршу связаться с «Herald Tribune». Скажите, что у меня есть эксклюзивное заявление для прессы.

— Будет сделано, сэр.

Когда я повесил трубку, О’Мэлли повернулся от окна:

— Босс, я проверил источники финансирования этой кампании. Деньги идут через рекламное агентство «Престон, Моррис и партнеры». Это одна из крупнейших контор города, они обслуживают «Metropolitan Banking Group».

— Значит, прямая связь с Морганом.

— Более того, — О’Мэлли достал из кармана записную книжку, — директор агентства Джеймс Престон — двоюродный брат жены младшего партнера Моргана. А журналист, который писал сценарии радиопередач, раньше работал в избирательном штабе сенатора Смита, того самого, который получал деньги от европейских банков.

Я кивнул. Картина становилась все яснее. Морган использовал отработанную схему политических кампаний для дискредитации противника. Создать негативный образ, внушить страх, заставить людей отвернуться от того, кого еще вчера они поддерживали.

— Интересно, есть ли у нас возможность ответить тем же оружием?

Он почесал затылок:

— Сложно, босс. Судя по всему, у Моргана связи во всех крупных медиа. Но есть несколько независимых радиостанций, пара местных газет. Плюс наши люди могут распространять листовки в рабочих районах.

— Начинайте немедленно. И найдите мне настоящего эксперта-экономиста, который не продался Моргану. Нужен кто-то с именем и репутацией, кто сможет объяснить, что программы микрокредитования это не социализм, а эволюция капитализма.

— Есть один человек, — сказал О’Мэлли задумчиво. — Профессор Джон Гэлбрейт из Принстона. Пишет статьи против концентрации капитала в руках финансовых магнатов. Моргану он точно не друг.

— Свяжитесь с ним сегодня же. И еще. Был такой профессор Александр Норрис. Очень грамотный специалист по экономике, я с ним хорошо знаком. Также есть доктор Левин из Колумбийского университета, коллега профессора Норриса, участник интеллектуального клуба «Грамерси». Все они очень компетентные люди, чье мнение имеет достаточный вес в научных кругах. Я поговорю с ними и попрошу выступить в нашу поддержку. Думаю, они будут рады помочь.

Я еще раз взглянул на газеты, разбросанные по библиотеке. Морган нанес первый удар в новой войне, и удар этот оказался болезненным. Но игра еще не закончена. У меня тоже есть оружие, правда, которая рано или поздно пробьется сквозь любую ложь.

Вопрос только в том, хватит ли времени, чтобы эта правда успела дойти до людей, прежде чем репутационные атаки окончательно подорвут доверие к банку.

Половина первого дня застала меня в главном зале банка, где царила атмосфера сдержанной тревоги. Клерки работали с привычной деловитостью, но я замечал, как они украдкой поглядывают на небольшие группы клиентов, шепотом обсуждающих утренние газеты возле мраморных колонн.

Томас Эллиотт появился в моем поле зрения с папкой документов, прижатой к груди. Обычно он выглядел безукоризненно, но сейчас видно, что управляющий напряжен. Галстук сидел чуть криво, а на лбу проступили капли пота, несмотря на прохладу в помещении.

— Мистер Стерлинг, — сказал он, приближаясь к моему временному рабочему месту за массивной конторкой красного дерева, — у меня крайне неприятные новости. Только что получил телефонный звонок от мистера Хиллера из «Metropolitan Insurance».