Индокитай (СИ) - Насоновский Сергей - Страница 4

Финальной точкой этого сложного маршрута стал Нерчинский завод — важный опорный пункт на границе с Китаем, куда мы с братьями и Кузьмичом добрались, преодолев несколько тысяч вёрст по извилистым дорогам сибирского тракта всего за девятнадцать дней. Скорость передвижения вышла такой, потому как при каждом удобном случае мы меняли лошадей на станциях на свежих, а также регулярно подменяли друг друга на козлах, двигаясь часто даже в сумерках, и выдвигаясь в дорогу с первыми лучами солнца.

В итоге, второго июля 1893 года путь на восток, от Петербурга до Забайкалья подошел к логическому завершению, мы добрались до Нерчинского завода. Осталось совсем немного — около двадцати верст и мы будем в Прилукской. Здесь первым делом мы направились к поручику отдельного корпуса жандармов, исправнику Нерчинского завода Антону Семёновичу Свистунову.

— Добрый день, Антон Семенович, — сказал я, завидев знакомого поручика, который с округлившимися глазами смотрел, как из фургона выбираются Лёха с Никитой, а мы с Кузьмичом сидим на облучке.

— Кого я вижу! Неужто сами братья Горские пожаловали?

— Так и есть, Антон Семенович, — подтвердил я.

— Вы же наверняка в курсе тех событий, что произошли в нашей семье?

— Ещё бы мне не быть в курсе! Вон и Селиверстов после ранения отлеживается… — Свистунов тяжело вздохнул. Там как дело было: почитай все казаки за бандой очередных узкоглазых золотопромышленников погнались, те попытались слинять да полон увезти, но пленных удалось отбить, а хунхузов почти половину вырезали. Но не мало их ушло за кордон. А в это время банда Лю Чжэньго — человек пятьдесят — на Прилукскую, с двух сторон и навалилась. А в станице всего дюжина человек — кто ружьё может держать, остальные — бабы, дети да старики. В общем, постреляли они стариков и защитников, награбили знатно, а когда казаки вернулись из похода, было уже поздно: увели восемнадцать девчонок разных возрастов и десять парней — всех, кто по возрасту подходил да не смог укрыться…

— А Селиверстов как же? — спросил я.

— Так он ранение в походе как раз и получил, когда рубились полон отбивая, ногу крепко ему картечью посекло. Вот не знаю сможет ли теперь в прежней должности оставаться. — ответил поручик.

— Антон Семенович, а нет ли у тебя сведений про банду этого Лю Чжэньго? Может, известно, откуда он сам, где промышляет, да где его логово? Иначе как нам сестёр искать? — Да вы что, Горские, с ума, что ли, сошли? В Китай собрались⁈ Нельзя вам так рисковать. Это же бандиты, закон нарушают. А вы граждане Российской империи, да и малолетние ещё, не вздумайте даже!

— Антон Семенович, ты же нас знаешь, — встрял я.

— Раз уж мы решили вытащить Саньку с Машкой, значит, кровь из носа найдём.

— Этот узкоглазый Лю Чжэньго ещё пожалеет, что связался с Прилукской, — добавил Никита.

Свистунов посмотрел на нас, почесал свой гладко выбритый подбородок, вздохнул, махнул рукой и сказал: — Ладно, заходите ко мне.

Провёл он нас в свой кабинет, что всё так же находился в полицейском участке, разложил на столе карту:

— Вот, смотрите. Здесь эти бандиты переправились через Аргунь, дальше — уже китайская территория. Предполагаю, что они сейчас в деревне Байхэ. Могу, конечно, ошибаться. Был тут один китайский купец — на самом деле, контрабандист, с которым я сотрудничаю по части информации, выбора нет особо в общем. Так вот, он и передал мне весточку: Лю Чжэньго в последнее время держится именно там. Так что если девочек и можно найти, то скорее всего — в этом селении…— задумался он ненадолго и завис.

— Ох, сам не знаю, зачем вам всё это рассказываю. Вы ведь взбалмошные, рванёте куда угодно, вон дорогу в Забайкалье из столицы осилили за столь короткий срок, уму не постижимо!

Кузьмич только вздохнул и потер бровь: — Ох, Павел Алексеевич, если этим башибузукам что в голову втемяшится — их даже родная мать не остановит, не то, что мы с вами. Так что… как говорят в Одессе «будем посмотреть».

Ну, хоть что-то, мелькнуло у меня в голове. Информация от поручика Свистунова, конечно, не давала полной картины, но хоть какие-то ориентиры уже намечались. Да уж похоже, наши приключения в XIX веке только начинаются. Переглянувшись между собой, мы решили не тянуть до утра, а собираться в дорогу сразу — черт с ним, ночь переждём на ходу, всё нужное для этого у нас имеется, а терять лишний день после того, как мы гнали по Сибири без остановки, — роскошь, которую нельзя себе позволить.

На прощание Лёха вручил Свистунову наш ПР-92 — жандарм пришёл в неописуемый восторг, засыпал нас вопросами про столичную жизнь, а мы передали ему письмо от брата и небольшой свёрток. Не знаю, что там Павел Алексеевич положил, но видно, что что-то памятное: сначала хотел вручить чуть ли не чемодан подарков, но мы от такого счастья отбились, — в итоге вышел аккуратный свёрток, килограмма на два, не больше.

Июньские ночи коротки: темнеет рано, но и рассвет встаёт быстро. Мы, меняясь за вожжами, пережив утомительное путешествие по России, добрались до Прилукской уже через час-два после рассвета следующего дня. Как только въехали в станицу, сразу поспешили к своему дому. Картина там открылась знакомая: мать хлопотала в огороде, а из мастерской Кузьмича, расположенной на достаточном удалении от въездных ворот, уже доносились грубые мужские голоса и крики — и это ещё мы не успели даже въехать во двор нашего большого подворья, а уже чувствуется кипучая деятельность. Да и шум паровой машины ни с чем было нельзя перепутать.

Мама, словно почувствовав приближение родных, выскочила из огорода и, как молодая, выбежала нам навстречу. Я спрыгнул с облучка, где до этого правил фургоном, а Никита с Лёхой вылетели из самого фургона следом. Мать сгребла нас в охапку, прижала к себе, и, не вымолвив ни слова, разрыдалась — то ли от счастья, что увидела повзрослевших и окрепших сыновей, то ли от того горя, что заставило её детей пройти такой путь через всю Россию — от Петербурга до Забайкалья. Было видно, что потеря Машки и Саньки, к которой за последние годы она привыкла как к родной дочери, сильно подкосила её: на лице появились тонкие морщины, которых не было, когда мы уезжали в Петербург.

Буквально через пару мгновений к матери присоединились Анисим с Олегом — оба бросились обнимать нас, чуть кости не переломали. Анисим — здоровяк еще тот, а Олег за это время заметно окреп, да и работа в мастерской добавила ему немало мужской стати, видать молотом помахать пришлось изрядно.

Я отлично помнил, что у Олега с Санькой начали завязываться отношения, и по письмам матери всё шло к свадьбе. Видно было, что, помимо радости встречи, на лице Олега — настоящая боль от утраты любимой, да и смерть матери сильно сказалась на нём. Анисим был искренне рад нас видеть, но прежде, чем заговорить, дал матери выговориться и выплакаться.

В этот момент из-за широкой спины Анисима появился дед Иван Матвеевич Горский, ковылявший к нам, опираясь на палку и попыхивая своей неизменной трубкой. Мы обняли старика, и у него на глазах блеснули скупые мужские слёзы.

— Что, хлопцы-путешественники, в баню-то пойдёте? — спросил дед.

— Пойдём, дедушка! Так гнали, что сил нет, — ответили мы.

— Почитай, чуть больше месяца назад только весточку вам отравили, а вы уже здесь. Я, грешным делом, думал, аж до конца лета добираться будете, — проворчал дед.

— Меняли лошадей на каждой станции, дед, и деньги не жалели. Но главное — Сашку с Машей нужно выручать как можно скорее.

— Это да, — закряхтел старый.

Дед пошёл проверять баню, а мать почитай сразу погнала нас туда с дороги. Когда спустя час мы с Кузьмичом и братьями вышли распаренные и чистые, во дворе уже был накрыт стол с простой, но вкусной деревенской едой.

За столом сидел и есаул Павел Михайлович Селиверстов — матушка сразу послала за ним, когда мы ушли смывать дорожную пыль с уставших тел, и он поспешил к нам не мешкая, хоть пока и не мог ходить сам: Анисим с Олегом привезли его на телеге и усадили в удобное кресло.